идет, почему не воспользовался? Ладно… полноценную добычу организовать непросто. Но тут некоторые камни созрели, сами в руки просятся.
Достаточно взять и…
– Почему он просто не вынес пару камней?
– Отсюда? – Отблески альбитового огня ложились на лицо Дара. – А ты разве не видишь?
– Что?
Альбит.
Повсюду альбит. Сверху. Снизу. Сбоку. Часть камней оборвалась и просто лежала у стены. Мишка… Мишка сюда просто-напросто не добрался.
– Нельзя! – Дар повернулся ко мне. – Нельзя ничего трогать!
– Почему?
– Потому что тогда все разрушится! Дед… он понимал! И я понял. А отец нет, он бы не понял. Поэтому я ему и не сказал. Это место надо чувствовать. А ты… ты не чувствуешь. – Ну да, с чувствительностью у меня всегда сложно было. – Оно живое… – Пальцы Дара бежали по камню, и внутри вспыхивали новые и новые искры, словно альбит и вправду был живым. – А узнай кто-то… его бы разорвали на куски. Пришли бы. Люди. Сюда. Изуродовали бы. Люди все и всегда уродуют. Нет… нельзя… Дед как-то взял камушек. Маленький. Мама тогда слегла и без целителя умерла бы. Он и решился. Всего один… И отец долго выспрашивал, где дед его нашел. – Дар повернулся ко мне. – Хуже, что вопросы начал задавать не только он. Как-то в дом пришли… люди. И требовали, требовали, чтобы дед отвел их к жиле. Нет. Нельзя. Секрет! – В его глазах блеснула тень давнего безумия. – Они били его! Он не сказал! Я убежал. Звал на помощь… Когда вернулся, дед был уже мертв. Нельзя никому говорить…
Он резко оборвал разговор.
А потом мы пришли.
Коридор вдруг вильнул и раскрылся пещерой.
Небольшая, шагов десять в поперечнике. И правильная, будто кто-то когда-то вычертил ровный круг, а над ним уже выросли альбитовые стены.
И все остальное.
И все остальные.
– Это… – Я поднесла лампу к огромному вытянутому кристаллу, что стоял у стены, и альбит стал прозрачным. – Это же…
Женщина.
Словно под слоем льда. Не очень молодая, но почти красивая. Бледная, и черты слегка искажаются. И кажется, будто она… спит?
– Юлечка. – Дар остановился. – Кровь у нее была сладкая…
А за ней еще одна.
И еще. И…
И Бекшеев вовсе даже не одержим. Но лучше бы наоборот.
Дар не мешал. Я шла и смотрела. Камни. Огромные камни, а внутри них – люди. Шла и… Они там, в камне. Но… как?
– Как? – Я повернулась к Дару.
Раз, два, три… их двадцать пять. Здесь.
И значит, Бекшеев знает не обо всех?
– Как ты их…
– Увидишь. – Дар погладил камень и отнял ладонь, а тот потянулся за нею, как… как будто желал захватить. – Но поверь, они не мучились. Они ушли счастливыми.
На мертвых лицах улыбки.
И само их выражение такое мечтательное, будто женщины взяли и уснули, и если забрать их из камня, то они откроют глаза. И даже будут недовольны, ведь они просто-напросто спали. Видели чудесные сны. Были счастливы.
Бесконечно.
А стоит ли разрушать чужое счастье, даже если оно выглядит столь жутко.
– Ты… Ты гребаный ублюдок.
– Какой уж есть. – Он остановился перед массивной дамой, которая стояла чуть наклонившись. – Я… не хотел. Не хотел, чтобы так получилось. Они сами виноваты.
– Кто?
– Все.
– Где…
Софья.
И Ниночка. Медведь… да и Янка тоже. Взгляд мой заметался по пещере, пытаясь разглядеть, убедиться, что их тут нет.
Нет.
И значит, шанс остается. Остается шанс…
– Там, – Дар указал на другую сторону, – есть еще одна… Тут на самом деле много пещер. И места хватит всем.
– Ты сказал, что они живы.
– Живы. Пока живы…
– Покажи.
– А если нет?
– Я тебя убью.
– Тогда и ты умрешь. – Он потянулся к коробочке.
А я пожала плечами.
Умру?
Может, и так. Не сказать, что меня это обрадует, но и опечалит не сильно. В конце концов, все мы смертны. Так чего уж тут? Зато ублюдку шею сверну. А это хорошая цена.
– Я могу добраться раньше.
– Рискни.
Ищейки живучие, особенно когда цель видят.
– Что ты вообще собираешься делать? – Я старалась не смотреть на стены, на женщин, которые… которые пусть и казались живыми, но были давно и надежно мертвы.
Спрятаны.
В камне. Мать его, в этом долбаном камне… В голове все не укладывалось. А казалось, я в этой жизни видела если не все, то почти.
Казалось.
– Уйду, – Дар поставил лампу на пол, – на время. Все ведь было так хорошо! А вы взяли и испортили! Взяли и… И Бекшеев этот… И матушка его. Не будь ее, кто бы понял?
– Яжинский вот не поверил.
– Да что он знает… Старая скотина. Контрабандой, к слову, промышляет. А ты влезла. Какого, спрашивается? Я ведь не собирался. Не хотел никого трогать… Но все они, они… – Он остановился, сделав судорожный вдох.
А ведь и на него действует.
Альбит.
И куда сильнее, чем на меня.
– С чего все началось? – Он резко развернулся и уставился на меня покрасневшими глазами. Губа его чуть дергалась, мелко так, характерно. – Ты научился менять внешность, да? А настоящий Лютик? Он вообще существовал?
– Конечно. – Голос у Дара хриплый, будто простуженный. – С чего ты решила, что я буду с тобой откровенничать?
– Почему бы и нет? – Пожала плечами. – Времени у нас изрядно. А одиночество, оно… давит. Я знаю.
Настороженность.
И недоверие.
Такие, как мы, в принципе не склонны верить кому-то. А он еще и болен.
Как мозгоправы проглядели-то?
– Они обещали, – пожаловался Дар. – Дворянство… сказали, что дар мой… мой дар… Он открылся здесь. Это важно. Энергия. Много энергии… тело меняется.
– Непроизвольно. Ты говорил.
– Да… да… Женщины работали на шахтах. Я смотрел. Потом. Когда вернулся. Так вот, они рожали одного-двух, да и там часто уроды случались. Каково родить урода? А? Ты же знаешь? Хочешь, чтобы я говорил, давай и сама…
– Она не была уродом.
Моя девочка.
Год. И недовольства во взгляде свекрови с каждым днем больше. Она сдерживает его. Она ведь хорошо воспитана и в жизни не пойдет против воли сына. Но я чувствую это ее недовольство.
А потом оно прорывается все же.
В отдельных фразах. Нет, не упреках. Скорее… сомнениях. Я ведь была там… на фронте. Среди мужчин. И может, мое поведение отличалось вольностью? Может, я не сохранила себя для брака… Может, имела связи с другими мужчинами?
Может…
В этом дело?
Поэтому не получается забеременеть?
И я сама поневоле начинаю сомневаться. Нет, не в связях… Какие другие мужчины, когда в большинстве своем они, взглянув на меня, измененную, испытывали или ужас, или отвращение. Нет… Да и ментальная связь, которую создавали, исключительно
