Я боюсь темноты. С тех пор, как… Дико боюсь темноты. И отец заказал…
Узкая пластина артефакта, влажная от воды. И холодная. Питающий камень спрятан внутри контура.
– А ты?
– У меня их полдюжины… Был один, но как-то случайно забыл в другой куртке. Теперь вот… всегда. Должен касаться кожи. – Сапожник сунул руку под одежду. – Новейшая разработка. На следовых эманациях. И остаточном фоне. Для… слепых. В теории. Осторожно, может быть неприятно.
Это слабо сказано. Стоило металлу коснуться кожи, и голову пронзила боль.
Этак Бекшеев прямо у входа и ляжет.
Но боль проходит, а тьма рассеивается. Медленно. Она остается отдельными мазками, освобождая широкий коридор, в центре которого остались деревянные шпалы. Некоторые сгнили, другие казались почти нетронутыми. Странно, все даже не в серых, в сине-зеленых тонах, но в то же время восприятие четкое.
Тележка.
И… куда дальше-то?
Вниз.
Что бы дар ни уловил, это находилось внизу. И стоило потянуться, как ощущение стало четче. Яснее.
– А говорили, что все входы закрыты, – проворчал Сапожник, озираясь с интересом.
Лампу бы. От этого амулета голова все-таки ноет, слабо, но ощутимо. Но лампы не было, зато были рельсы, уходящие в темноту. И Бекшеев решительно двинулся вперед. В голове он удерживал план. И пока получалось.
Под ногами хрустела крошка.
Изредка попадалось старое тряпье.
Брошенная кем-то кирка. Или вот расколотый шлем.
Сапог.
И подъемник. Вернее, что от него осталось.
– Твою ж… – Сапожник заглянул в дыру. – Уверен, что нам туда?
– Нет. Но… тянет. Не чувствуешь?
– Нет.
Клеть подъемника почти развалилась. Да и веревка, на которой висели остатки клети, не выглядела сколь бы то ни было надежной.
Должен быть другой путь.
Но…
Стена отвесная.
Вниз… глубоко. С виду.
У шахты есть уровни, и пока Бекшеев находится на верхнем. А ему надо ниже. Сильно ниже. Веревка… он дотянулся и подергал.
Выдержит?
Или он свалится ко всем чертям?
Своей смертью…
– Погоди, тут должны быть скобы или еще чего. – Сапожник заглянул в колодец.
– Думаешь?
– Его ж не сразу долбили. Сперва вручную, потом бурами, породу выгребали. Клеть не поставишь, пока нет выхода, а спускаться как-то надо…
Логично.
Вдоль дыры уцелели остатки древнего ограждения. Но стоило задеть, и оно рухнуло с глухим звуком. Проклятье… тихо у них не получится.
Зато у противоположного края обнаружилась-таки деревянная палка, торчащая из стены.
– Как-то оно… – Сапожник попытался опереться. – Слушай, может, есть другой ход?
Бекшеев мысленно развернул старые карты.
Коридор идет под уклон. И рельсы проходят до самого конца выработки. По ним гоняли вагонетки, там, в дальней части, стоят вороты. У входа тоже должны были, но, верно, растащили их.
– Нет, не вижу. Оставайся.
– Погоди. – Сапожник стянул куртку. – Я первым пойду.
– Но…
– Зря я, что ли, тренировался? – Он лег на край дыры. – Тут они густо стоят… старые, но дерево крепкое. Сухо. Гнить нечему. Должно выдержать…
Голос его становился глуше и глуше.
А тьма опять подбиралась ласковым зверем. И… и в этом героизме смысла нет. Никакого. Даже если Бекшеев спустится, то… что он сделает?
Он не воин.
И близко.
Он… кабинетная крыса, которой вздумалось побегать на воле. И что из этого получилось? В том и дело, что ничего хорошего.
Бекшеев нащупал ногой деревяшку и замер. Показалось, та обломится сейчас… яма широкая, клеть ходила… почему не поломала? Или специально оставили запасной ход? На всякий случай?
Следующая.
И еще одна. Четвертая ломается-таки под весом, но хруст предупредил, и Бекшеев успевает поднять ногу. Он чувствует себя очень странно, вися на стене, прижимаясь к этому отчего-то теплому камню. Цепляясь. И спускаясь.
Ниже.
Во тьму.
И шаг. И снова. Что-то шелестит, сверху сыплется каменная крошка. А ведь распорки и крепы, которые ставили в шахты, стары. И если сломаются, то и вся порода осядет.
Похоронит.
Своей смертью…
Ниже.
И еще.
В какой-то момент волнение отступает, остается лишь цель – добраться. И у него получается.
– Знаешь, я в детстве мечтал клад найти. – Сапожник внизу оглядывается.
А здесь то ли насыщенность породы альбитом выше, то ли сил у самого Бекшеева больше, но картинка становится четкой.
Пол этого уровня идет под уклон.
Второй.
Всего четыре. И им нужно на четвертый. Теперь Бекшеев это знал точно.
– Идем.
Следующий спуск дался легче – он был короче, да и стенки колодца оборудовали не палками, но железными скобами. Как и на третьем. Там и остатков клети не было, висела огромная корзина для подъема породы, правда уже без дна.
– Жарко тут, – Сапожник вытер пот со лба, – прямо как в бане.
И дышать нечем. Пыль моментально облепливает мокрую одежду и кожу, забивается в поры, отчего лицо зудит.
– Ниже… надо ниже.
На карте уровней четыре.
И в последнем уклон ощущает особо четко. Пол здесь неровный, еще и с перепадами. Но направление Бекшеев ловит.
Держит.
И идет, почти не хромая. Боль в ноге ушла. Холод тоже отступил. Наоборот, ему становится жарко, причем настолько, что Бекшеев на ходу скинул мокрую одежду, оставшись в одной рубашке.
Не только он.
– Здесь что-то не то. – Сапожник останавливается первым.
Его лицо покрыто крупными каплями пота, который ко всему слабо светится.
Как и стены.
Это… это странно. Да.
– Я как будто… – Сапожник закрывает глаза. Он стоит, упираясь руками в колени, согнувшись, и дышит тяжко, с присвистом. – Как будто… кровь закипит. Такое бывает… если стимулятор… принять.
Пыль.
Красная пыль в сумеречном зрении красной не выглядела. Она переливалась всеми оттенками перламутра, и от этого мутило.
– Надо… сейчас. – Сапожник затряс головой. – Что за дрянь? Ты чувствуешь?
Прилив сил.
Пожалуй.
И головная боль ушла. Вообще боль ушла. Тело легкое, кажется, если оттолкнуться, можно… нет, не взлететь, но почти. И Бекшеев, хихикнув, прыгает.
А еще он понимает.
Да! Он никогда прежде не понимал все так ясно.
– Карты. – Он, кажется, кричит, и собственный голос пробуждает к жизни эхо.
И то отвечает из темноты:
– Ты, ты, ты…
– Этот коридор… нужен. Его начали прокладывать, только наметили… пробные бурения были. Уровень четыре, дробь три. А три дробь четыре – третья шахта, четвертый уровень. И так, и этак можно.
И рассмеялся.
А Сапожник покачал головой.
– Тут… какая-то пакость.
– Пыль. Альбитовая. Здесь. – Бекшеев махнул руками. – Много-много пыли… много-много альбитовой пыли и силы… он накапливает энергию. Природный материал… в некоторых условиях. Накапливает. Понимаешь?
Собственный язык казался медленным, куда медленнее мыслей.
Все понятно.
Жила была.
Ушла вниз согласно отчетам, и процент выхода в породе упал ниже окупаемого минимума. Это было в документах, которые Сомов передал. Про процент. И
