Форма входа
Читем онлайн Одна ночь (сборник) - Вячеслав Овсянников
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
3. ПОНЕДЕЛЬНИКИ
Не спалось. Громко тикали часы. Кошка мяукала на улице. Гнуло берёзку. Гроза прислонилась к стеклу, пробегали судороги. Вот-вот дождь. Курчавый затылок. Тапочки, её — опушённые. Мои — шлёпанцы. Трубка насосалась нежного голоса. Шрифт резкий. Бродил из угла в угол. Сиамский голос. Такси, колено. Сил человеческих нет смотреть! Стукала дверцей, швыряла бельё с полок. — Хоть бы одно утро встать по-людски! — Я лежал без признаков жизни. Её голова загоралась, попадая в луч. Столик с зеркальной спинкой. Флакончики, коробочки, карандаши, карты. Весёлое, невесёлое лицо. Рябиновое в восьмом часу, передвигала вешалки. Надела костюм, ягоды. Во рту августовская горечь. Червовый валет. Кто бы это мог быть? И что это вообще всё означает? — Кавардак! Сложу аккуратно — через день опять комом. — В ночной рубашке перед раскрытым шкафом. — Ну, хорошо, хорошо! Пойдём. Куда хочешь, туда и пойдём! — Октябрь. Дотронулся, отдёрнул руку. — Ну, скоро? — Без существенных осадков. Дождик, зевки. Каждый под своим зонтом. Тазы. Лидия Андреевна убирает тряпкой. — Что тут творилось! Гейзер! — Год, число, дом, город, жизнь… Вдруг сейчас откроет совершенно незнакомая, чужая женщина?.. — В синюю или хрустальную? — Хрустальную. — Спросил: не хочет ли она лимона. Хризантемы захирели. — Не люблю, когда меня по волосам гладят. Что я, кошка? — С гадливой гримасой отстранила мою руку. Отвернулась к стене. — Иди, иди, нечего. Не забудь погасить свет. — Дорога жёлто светилась. Женщина в белом халате, приспустив стекло, спросила: где дом десять? Я показал кругообразно рукой. — Куда мы попали? — досадливо обратилась к шофёру. — Второй час плутаем. Как бы нам с тобой роды не пришлось принимать. — А что? И примем. — Шофёр выбросил окурок, искорки унесло. Что же теперь будет? Ледяная вода, море в иголках! Я видел: море кишит стальными иглами! В четверг, как вошёл — две снежные маски. — Что случилось? — Не знаем, утром ушла в школу — и до сих пор. Говорят: попрощалась, и никто её больше не видел. — Снял пальто, шапку. У каблуков каймой налип снег. — Долго тебя ждать? Или ты за спинами собираешься мой день рождения праздновать? — Я испугался: вот-вот засмеются. Маринованный помидор плавал в банке. Ускользал — дьявол красный. — Тихо! Дайте послушать! — Лидия Андреевна шарит на столе очки. Бешеная голова идёт на берег, топчет чью-то низкую страну, то ли китайцев, то ли голландцев, сметая дамбы и домики. Катастрофа не озвучена. — Алло! Алла? — Очки в чехле. Л. судорожно сжимает руки: — Зуб выпал. Перед смертью бабушки такой же сон. — Ночь, ночь, ночь… Когда же утро?.. В половине шестого нервы подпрыгивают до потолка и опять рушатся в постель. — Что ты? — Сейчас, сейчас. Холодной водой освежусь. — Ранняя пружина сотрясает этажи. Угрюмые тени. Наплевать, наплевать. Повернусь к звёздочке — черно. Три окна-решётки. Достоевский ходит в чёрной шинели с поднятым воротником, прячет топоры. Канал, колоколенка. Сырая метель. Погодка. Сгружал мешки рыжебородый гигант Саша. На Грибоедова. — А тут что, в картонных ящиках? — Осторожней, осторожней! — Крупная, шестидесяти лет. — Не доживу до светлого дня! — Шкаф застрял на лестничной площадке. — Говорили тебе, тётка-разбирать! — Садовая, дождик. Троллейбус летел, качался. Я стоял на задней площадке. Вдруг увидел её на бульваре под тёмными липами. Она, она! Зонт её, черно-розовый узор. Её походка, подрагивал хвост рыжих волос, сумка на согнутой руке. Смотрел, зачарованный. Мгновенно меняется погода. Утром светло, солнце. Проводил до метро. Вернулся домой, поджарил вкусную булку, выпил чаю, читал переписку Гёте-Шиллера. Шоколадная книга с крупным ясным шрифтом. Вдруг ветер, потемнело, деревья закачались, зашумели и — дождь. Мне очень грустно все эти дни. Густой-густой снег. Шёл в саду, у Адмиралтейства. Стоял в аллее, смотрел… Такая тоскливая перспектива. Деревья раскачивались суками в тёмном воздухе, голые, чёрные. Желтело здание, тусклое золото шпиля. Шёл я и повторял: ах, как хороша… как хороша… Невозможность, невозможность. И так хотелось хранить в совершеннейшей, полной, неприкосновенной чистоте это чувство, этот гипноз красоты, этот облик невозможного и мучительного очарования, так хранить — чтобы не тронуть и словом, и мыслью, и тенью мысли… Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер?..) Какая мучительная книга Мирбо — «Голгофа». Одеваюсь — ив темноту. Там хаос обезумевших мокрых хлопьев. Метель всё гуще, снег залепил пальто, лицо. Деревья — призраки. Холмы… И платформа словно повисла… В домах мутные огоньки. Вспыхнул синей сливой фонарь, мигнул и погас. Тьма. 18:20. Циферблат не разглядеть. Дрогнул огонёк, и я его умоляю: ну, вырасти же поскорей! Что же ты не растёшь, дрожишь? Не тот он, не тот. Обманный огонёк. И опять мысли несутся лихорадочным роем вокруг кажущейся яркой точки, дразнящей иллюзии… Когда я опять повернулся лицом к метели, лучистый конус захватил платформу, рассекая мятущееся царство хаоса. Лязгает прерывающий движение состав. Двери раздвигаются, выходят люди, тёмные, незнакомые. Где же она?.. Льющиеся сосульки, январь. Он говорил: ты посмотри — какие нереальные рыла! Темнел вечер. Трамвай мог заблудиться на мостах, в ореолах, в бронзовых дисках фонарей. А к семи часам нужно к бубновому каналу. Жёлтый, с Нового года пьяный портфель. Бесы-буквы. Он расстегнул куртку, вытолкнул сигарету из пачки, закурил. Выдохнул несколько затяжек. Держа в длинных дрожащих пальцах свисающие листы, начал мерным певучим голосом… Он уходил, конвоируемый друзьями. Удаляются в бликах канала, буден, бубен, трое, он в центре, в шубе. К Балтийскому вокзалу. Трамвай звенел и кидал бенгальские огни. Над каналом блистала золотая бадья бессмертья. Рассвет. Недоносок. Мычу между словами и между молчаниями. Заикаюсь — последнее. Крылья улетели. Лечу, ничей. Пусто, делай, что хочешь. Я пишу в паузах между слов, это поистине несчастье. Мне бы букву — с неба. Фразы начинаются с точки, оборачиваются и шипят заглавной злобой. Крылатые умолчания, каркая, улетают стаями. Это не день, не два, не вода, не поцелуй, не огонь… Это — полки понедельников.
4. ПСКОВ
Вдруг вчера купил билет в Псков. Ночка! Плакало мое одиночество. Пять серебряных глав. Башня толстая, побитая. Тени ветвей движутся на солнечной белой стене. Школьницы, смех. Успение с Пароменья в Завеличье. Ворона на кресте. Очень устал. А люди идут. Март, ручейки. Койка убрана. В зеркале — молодой парень в светлом костюме, слегка загорелый. Я? Снова зима. Я так легко одет, полотенцами обернулся. С трудом достаю кипяток — заварить чай в термосе. Без чая — не человек. Соседа не видел и не увижу уже. Куда пойти? Возбуждён. Сплю с таблетками. Снег блестит. Купил хлеба и сыра, съел во дворике на скамейке. Мальчик с автоматом спросил: — Как тебя звать? Меня — Витя. — Я сказал ему своё имя. Этот Витя охранял границу от немцев. А зубов нет, беззубый, одни дёсны. Потом я пошёл смотреть Васильевскую башню, влез по узенькой винтовой лестнице, держась за канат. Пушки с кириллицей. Пил чай из термоса, на берегу, под могучей башней. Называется: Перша. Голуби, делая круг, садятся на карниз. Пояс цветной глазурной плитки в рисунках. Ливни звонких капель. Снежок тает. Церковь Преполовения, сбоку груда досок. Девочку, тоненькую, попросил дать кипятку — заварить чай. Привела в квартиру. Там её папа — высокий, приятный, в очках, кудреватый, скипятил воду в ковшике. На кухне не чисто, неважное житьё. В Пскове много детей и кошек, а собак нет. Памятник победы над Стефаном Баторием в 1581. Стена окольного города, вышел в Запсковье. Лазурь в мартовских ветвях. Голубь летит. Цветное бельё болтается на верёвках. Капли, капли с зелёной крыши притвора. В Плехановском посаде — Варвара Великомученица, из серых брёвен, маковка глянцевая, жук. Берёзки, облака, заборы, домики.
Селезни и заря. Темно. Звёзды. Гремячая. Варлаам со Звонницы, голубые купола. Прошёл по стене, из-под ног сыпались камни. Музыка из ресторана внизу. Радостно. Что дальше? Пасмурно, слякоть. Густой снег. В соборе тусклое золото икон, ладан, свечки. Не отврати лице свое от мя… Богородице, мати, заступи и спаси ны… Поют. Седой старец-священник с крестом ходил, давал целовать. Я в крест ткнулся носом, старец уже совал кому-то дальше. Бродил по Завеличью, Мирожский монастырь. Спас Преображения. Двенадцатый век. Монастырский двор в снегу, тает. Галки и вороны. Псков отсюда. Опять — музыка из ресторана. Мой сосед по койке — Ризо. Туман. Серебряных глав не видно. Добрая женщина, уборщица, дала электрический самовар. Теперь живу! Мы с Ризо позавтракали и напились чаю. Ризо — обаятельный молодой грузин из Тбилиси. Командировка на здешний завод, станкостроитель. Я пошёл бродить в тумане. Через мост. Собор проступал смутно. Вдоль стены, через Пскову, по Гремячьей улице, по берегу, мимо башни. Теневой день. Утицы в воде. В соборе молитвы, псалтирь, пение, огоньки. Простоял три часа. Темно. Две чёрные башни отражались с флажками. Тут Пскова в Великую впадает. Ворота были, речные, от врагов. Ладьи. В гостинице горят все окна. Есть хочется, а у меня только вчерашний хлеб. Ризо жалуется: не могу, понимаешь, ни дня не могу. Молодой я, здоровый, что мне делать? С официанткой познакомился. Провожал. А она: домой нельзя, мать злая. Давай быстренько в парадной. Ризо чуть не плачет: первый раз у меня так, слушай. Я люблю, чтоб красиво: стол, вино, музыка, постель мягкая, простынь свежая. А тут — в парадной, быстренько. Фу, до сих пор сам не свой. Вот ты молодец: книги читаешь, церкви смотришь, ни о чём таком не думаешь… Последний день. Тускло, ветер, ручьи, лужи, Никола со Усохи. Чешуйчатая главка. Качаются сучья. Галки. Пишу, сидя на скамейке, над Великой во льду. Мирожский монастырь за рекой, слева. Неделя Марии Египетской. Пост перед Пасхой, Вербное Воскресенье и Благовещенье в субботу. Половина седьмого, поднял с подушки голову — Кром в алой полосе, и лимонно-зеленоватая сверху, а дальше — тучи, тучи. В соборе старушки с яркими свечками. Падают на колени. Меня оттеснили, нечего тут, безбожник. Помазание елеем. Очищение тела и души от всех болезней, и скорбей, и грехов. Спасе, вспомни и помилуй ны. Священник, смоляная борода в рясе, мазнул кисточкой лицо, грудь, руки. Старушка — круглое, радостное лицо: счастливый ты, сынок, допущен ты, не каждый допускается Им в храм Его — к таинству. Вату дала — вытирать лицо от масла. Семь раз мазали. Бродил по ночному городу. Не успокоиться. Дождик. Река в огнях. Но всё! Прощай, Псков! Прощай!
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Одна ночь (сборник) - Вячеслав Овсянников бесплатно.
Похожие на Одна ночь (сборник) - Вячеслав Овсянников книги
- Ангел возмездия - Борис Мишарин - Современная проза
- Московские сказки - Александр Кабаков - Современная проза
- Девочки - Сильви Тестю - Современная проза
- Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник) - Михаил Ландбург - Современная проза
- Американка - Моника Фагерхольм - Современная проза
- Кладбище балалаек - Александр Хургин - Современная проза
- История обыкновенного безумия - Чарльз Буковски - Современная проза
- О любви (сборник) - Михаил Веллер - Современная проза
- Священная ночь - Тахар Бенджеллун - Современная проза
- Роман о девочках (сборник) - Владимир Высоцкий - Современная проза