…К немалому, удивлению Федора, к полудню следующего дня он получил списки заключенных по всему тресту. Предлагалось оставить на работе шестьдесят семь человек.
— Не много ли? — засомневался Федор в кабинете Патрушева. — Как вы думаете, Николай Иванович, не слишком ли снисходительны ваши руководители?
— Исключено, Федор Тихонович. Сегодня с утра на каждом разрезе в этой работе участвовал член парткома. Вы думаете, почему наши начальники так ретиво развернулись?
Во второй половине дня Федор со списками поехал в колонию. Максимов, как и Федор, отнесся к ним с недоверием.
— Как вы считаете, не надо проверить личные дела этих людей?
Федор ответил не сразу. Он не мог без доверия относиться к Патрушеву, который говорил о добросовестной подготовке списков.
— Думаю, что этих можно не трогать, — ответил Федор.
* * *
Приказ о возвращении заключенных под охрану вызвал в колонии возмущение. Большинство их связывали это событие не столько со своим поведением, сколько с именем Туркина, о предстоящем суде над которым, да еще за вредительство, стало каким-то образом известно. Свои поступки по сравнению с его виной всем казались уже не столь значительными.
…Суд над Туркиным состоялся через два дня. В столовой, из которой вынесли столы, собрались все заключенные, кроме тех, что задержались в лесосечных зонах. Скамеек не хватало, поэтому из бараков стащили сюда же все табуретки.
Появился секретарь суда.
— Суд идет!..
Зал встал и опустился, словно придавленный.
Туркин поднял глаза и натолкнулся на сотни мрачных лиц, на угрюмые взгляды. Ни в ком не увидел он и тени сочувствия.
Суд проходил в абсолютной тишине. Но вот судья спросил:
— Испортив ленту транспортера, вы, Туркин, сознавали, что это приведет к остановке производства?
— Нет.
И тут зал вдруг опрокинул на него такой откровенно издевательский смех, что Туркин сжался в комок.
Больше Туркин в зал не взглянул ни разу.
Суд длился только час. А когда Туркину был оглашен приговор с новым сроком лишения свободы, в тишине послышался чей-то разочарованный голос:
— Можно было и шлепнуть…
На следующий день провели собрание. На нем Максимов объяснил, что возвращены в колонию под охрану только те, кто плохо работал и нарушал дисциплину.
— В ближайшую неделю мы расконвоируем и направим на работу других, — объявил он и предупредил: — Отбирать будем строго.
Уже через два дня Федор и Максимов доложили Евсееву, что первые семьдесят расконвоированных могут быть направлены на работу.
— Как полагаете, эти будут работать лучше? — спросил Евсеев.
— Должны, — ответил Максимов. — Из тех, которых вернули в колонию, многие приходили каяться и просили направить их в трест.
— Понятно. — Но Евсеева волновал другой вопрос: — Уложитесь в срок со своим отбором? Управленцев-то надо возвращать к своим делам.
— Закончим дня на два раньше, — заверил Федор.
А наутро позвонил Евсееву сам.
— Григорий Матвеевич! — сообщил весело. — Воздушные рукава выплыли…
— Как это вам удалось, сидя в колонии?
— Не моя заслуга. Драка помогла.
— Какая драка?
— Бывший расконвоированный Сысков избил одного из тех, которых вчера вывели на работу. Просил его принести передачу от знакомого. А передать хотели спирт. Не желая рисковать, расконвоированный отказался выполнить просьбу. А вечером с Сысковым до драки дошло.
— При чем тут рукава?
— Слушайте… Сысков во время драки выхватил из-под матраца шланг и стал избивать того заключенного. До полусмерти исхлестал: в шланге цепь была. Вот я и примерил свой кусок шланга к Сысковскому. Точно! А Сысков этот с Западного взят.
— Что он говорит?
— А что ему говорить?
Он все понимает.
— Судить будете?
— Конечно.
Федор и Максимов сдержали слово, через восемь дней новые заключенные заменили работников контор и управления на всех местах.
Теперь Федор с Лоскутовым снова ездили по разрезам.
Встретился на Южной обогатительной и с Макарычем.
— Как новые рабочие? — спросил его.
Суровый старик был не склонен к похвалам.
— Пока держатся, — ответил сдержанно.
— Так ведь это хорошо.
— Поглядим… Может, пообвыкнутся, так опять за перекуры возьмутся, — рассуждал он. — У нас тут свое собрание было. Уговорились их контролировать. Так и сказали им, когда они пришли: будете дурака валять — выгоним. Пусть ваше начальство разбирается… Смолчали. Вот — работают.
Через несколько дней Федор встретился с Евсеевым.
— Скучноватый вид у вас, Федор Тихонович, — заметил тот.
— Не вижу надобности находиться здесь, — признался Федор.
— Сыскова когда собираетесь судить?
— Дня через три-четыре.
— Поговорите со своим начальством, — посоветовал Евсеев. — Не буду возражать, если вас отзовут. Не думайте только, что я против вашего пребывания здесь. Вы нам очень помогли.
— Ничего особенного я не сделал.
— Ну, как… Каждый из нас занимается своим делом, а все вместе — решаем одну задачу. Это хорошо, что мы перетряхнули расконвойку.
— Еще на результаты надо посмотреть.
— Вот-вот. Поэтому побудьте здесь хотя бы до суда над Сысковым.
…Федор уезжал из Ново-Надеждинска на десять дней раньше комиссии. Северный трест, по расчетам Евсеева, через неделю должен был войти в плановый график добычи. Позднее он узнал, что так оно и произошло.
Но, покидая тогда Ново-Надеждинск, глядя на огни удаляющегося города из окна вагона, он снова думал о своей работе, ощутив новую ее грань, которая роднила ее с большими человеческими делами.
9
Федора встретили тепло и радостно.
— Славин с Уховым уже справлялись, приехал ли ты, — говорил Колмаков. Оглядев Федора, заметил: — Ох, и устал ты, мужик!
Когда Федор доложил Ухову, тот спросил:
— Ты в бане-то хоть был за это время?
— В душе один раз, — ответил Федор. — А что?
— Сходи попарься, — улыбнулся Ухов. — И можешь сутки не показываться.
— Понял. Спасибо.
Но отдыха не получилось.
Небывалое дело: ночью в городок чекистов на квартиру Федора явился Колмаков.
— Федор, собирайся, — сказал Алексей, входя в комнату. — Машина ждет.
— Что стряслось?
— Не знаю, но какое-то ЧП.
— Объяснить можешь?
— Двадцать минут назад в оперативный пункт позвонил дежурный по разъезду Дедово Вершков Даниил Андреевич. Сказал только несколько слов: товарищ Колмаков, приезжайте, у нас что-то неладно… — рассказывал Алексей. — Человек он серьезный, зря не беспокоит.
— Мог же хоть что-то сказать?
— Спрашивал. Не могу, говорит, по телефону объяснить. И попросил еще, чтобы я привез с собой человек двух-трех и появился на станции незаметно.
— Что это значит?
— Не знаю… Но, если он так сказал, поверь, там действительно что-то серьезное.
— Ладно. Познакомимся с твоим Вершковым…
Через полчаса, закрыв оперпункт на замок, Федор, Колмаков и Бадьин выехали на дрезине в Дедово. Шустрая «Пионерка» со скоростью семьдесят километров в час несла в предутреннюю мглу трех человек. На моторе сидел Колмаков, такой же молчаливый и хмурый, как и его попутчики.
Федор смотрел поверх поднятого воротника шинели и думал, в какое неожиданное время обернулся к нему Урал своей красотой.
Наступающий рассвет отодвигал утренний туман в стороны, и лесистые, умытые росой увалы, среди которых вилась железная колея, словно напоказ выставляли свою зеленую стать, в которой чувствовалось могучее спокойствие, непоколебимое и вечное.
Разъезд Дедово, Федор видел его проездом, прижался к огромной горе со странным названием — Яшмиха. Поросшая густым еловым лесом, встала она под высоким небом первым часовым перед старым хребтом с сибирской стороны. Вправо от себя Яшмиха, словно крыло, откинула гранитную стену, которая доставала до обширного водохранилища и отвесно падала в его голубую гладь. В свое время строители не смогли обойти ее железной дорогой и прорубили здесь километровый туннель.
Гора прижала к своему боку железную дорогу. Боясь уронить ее в воду, подступающую к самому полотну, укрепила его каменными глыбами, которые мог нагромоздить только взрыв. Так оно и было на самом деле.
Четыре дома железнодорожников с маленькими огородиками прилепились здесь к склону Яшмихи как-то ненадежно, будто большая гора приютила их только на время.
Отдельно, на отшибе, у самого туннеля стоял еще один дом — в нем жило отделение солдат из воинской части НКВД, которое несло охрану туннеля.
Минут через сорок езды выплыла из тумана Яшмиха, а скоро, после крутой кривой, вынырнул и входной семафор Дедово. Колмаков сбросил скорость и остановил дрезину. Сказал спутникам:
