граф, ударив кулаком по столу, — знаю я тебя, старого ханжу. Хорошо… Ты думаешь, мне неизвестны твои шашни с волшебницей, которую ты держишь в башне? Хорошо!
Полный злобы на брата, он хотел идти жаловаться на него капитулу или, вернее, донести на него, но внезапный приход рыцаря Маркварда Зальцбаха прервал его злобствование.
— Я слышал, брат во Христе, — начал он, после официальных приветствий, — что ты ищешь занять денег, чтобы купить коня у князя Рудольфа Силезского.
— О да, я бы готов отдать полжизни, чтобы приобрести это дивное животное.
— Не говори так, брат! Грешно! Жизнь каждого из нас принадлежит всецело Господу Богу и священному капитулу.
— Прости, благородный брат, — с жаром возразил Брауншвейг, — но что же могу сделать я, когда у меня нет боевого коня, какой же я рыцарь?!
— Ты увлекаешься, брат. Священный капитул даст тебе для похода двух или даже трёх коней. Он знает твою силу, твою храбрость и распорядительность и, поверь мне, даст тебе возможность выступить в поход не хуже других!
— Да, в поход, может быть, но мне нужно теперь, немедленно!
— Я понял тебя, брат, — с чуть заметной улыбкой проговорил Марквард, — конь тебе нужен не для похода, а для турнира, не правда ли?
— Ты прочёл мою мысль! Да, для турнира, на котором я уже получил от великого господина гроссмейстера повеление участвовать.
— Чтобы сразиться с французским герцогом и отомстить за проигрыш литовской волчицы!
— Ты почём знаешь это? Благородный брат комтур, это моё дело частное, и я…
— А если ты думаешь, благородный брат во Христе, что я говорю с тобой как частный человек, ты ошибся. Я не имею права мешаться в твои личные дела, но, как член капитула и уполномоченный им, я пришёл подать тебе руку помощи.
— Я не понимаю тебя, благородный брат! — воскликнул Брауншвейг.
— А это очень просто. Среди всех рыцарей-гостей, прибывших сюда к нам для священного похода против неверных, только один герцог Валуа дозволяет себе не исполнять священных уставов капитула, он кощунствует, он не посещает святых служб, он дозволяет себе явно глумиться над нашими священными обрядами. Он смущает других рыцарей-гостей. Лучше бы было, если бы он не приезжал вовсе, или немедленно удалился.
— Но это неисполнимо! Герцог только и бредит войной и походами, он затем и приехал.
— Ты перебил меня, брат во Христе. Я говорю, хорошо бы было, если бы он удалился или был удалён. Силы мы против него употребить не можем, это бы повлияло на приезд к нам гостей-рыцарей. Но, — он остановился, — с ним может случиться несчастье на турнире. Как ты думаешь, благородный брат во Христе, ведь может же случиться?
— О, только будь у меня конь князя Рудольфа, клянусь Пресвятой Девой, этому французишке не пришлось бы больше ломать копий ни на войне, ни на турнирах! — с жаром воскликнул граф Брауншвейг.
— Вот и всё, что мне надо было услыхать от тебя, благородный граф. Вот те триста ефимков, которые необходимы для покупки коня. А если тебе нужно какое-либо оружие, можешь смело выбирать из оружейной кладовой капитула!
Граф просиял от радости, почувствовав в своей руке мешок с золотом.
— Что же я должен делать для того, чтобы исполнить желание могущественного капитула? — воскликнул он с жаром.
— Только то, что хотел и сделал бы сам. Святейший капитул не вмешивается в личные счёты и дела людские, он является только на помощь своим верным слугам!
— Но, благородный брат комтур, если со мной случится грех, если я не разочту удара и герцог поплатится жизнью, что тогда?
— Жизнь и смерть человека в руке Божьей, — набожно проговорил Марквард, — а мы будем молиться, чтобы Господь укрепил десницу твою и сподобил тебя Самсону!
Проговорив эту двухсмысленную фразу, комтур скрылся, а граф Брауншвейг долго не мог прийти в себя. Вся эта сцена, весь этот разговор казался ему сном, и только вид мешка с деньгами возвратил его к действительности.
Немедленно послал он своего оруженосца и двух кнехтов за конём, и через три дня в первый раз на дворе замка уже делал проездку. Действительно, дивный конь, много раз бывший на турнирах, блистательно проделал все самые трудные эволюции, которые заставлял его исполнять всадник.
Конь в попоне с гербом хозяина
— Он на талере вольты делает! — восклицали рыцари, присутствовавшие при испытании. Марквард Зальцбах был тут же и с довольно равнодушным видом делал свои критические замечания.
— Я не понимаю, как можно платить такие бешеные деньги за коня! — воскликнул он, — на них было бы можно нанять пятьдесят наёмных солдат и содержать их целую войну! Я нахожу, что это излишество, роскошь, ложное самолюбие, недостойное брата рыцаря-монаха, — он встал и с негодованием ушёл в свою келью.
Граф Брауншвейг, разумеется, ничуть не сконфузился таким строгим приговором, он только исполнил то, что ему говорил раньше грозный комтур.
Несколько дней спустя один из конюхов герцога Валуа занемог, и на место его тотчас же был нанят мессиром Франсуа один из самых лучших немецких берейторов, бывший несколько лет на конюшне самого великого магистра.
С момента его поступления все порядки на конюшне герцога изменились. Никогда ещё не было у герцога такого удивительного и неутомимого слуги: лошади лоснились как атлас, сбруя блестела, гривы у коней были убраны цветами и лентами, порядок водворился образцовый, так что мессир Франсуа сразу, с легковерием француза, вполне положился на Георга Мейера — так звали нового берейтора. Через несколько дней он поручил ему проезжать даже самого Пегаса.
Он, оказалось, очень ловко умел обходиться с этим гордым конём, но, странное дело, когда ему случалось ездить на нём в окрестностях лагеря, то, несмотря на то, что прогулка бывала непродолжительной, конь возвращался домой в мыле и дрожа всем телом.
Георг Мейер утверждал, что это происходит оттого, что конь очень застоялся, и
