на новокупленном коне первый боец ордена, граф Брауншвейг.
Он был в вызолоченных доспехах и в таком же шлеме. Графская корона из золота ясно была видна вокруг его шлема, над которым гордо веяли три павлиньих пера — знак высокого происхождения.
Сделав ловко вольт, он подскакал к трибуне великого магистра и опустил перед ним копьё в знак покорности, потом снова пришпорил коня и понёсся на противоположный край арены, поджидая врага-соперника.
Он не заставил себя ждать.
Не успел трубач протрубить три раза вызов, как на арену одним скачком влетел рыцарь на чудном вороном коне и, осадив благородное животное так, что оно достало хвостом до земли, с места отдал честь копьём великому магистру.
Это было не совсем по этикету, но право гостя и знатность рода заставили простить это лёгкое неуважение. Рыцари капитула были твёрдо уверены, что этот надменный французишка через несколько минут поплатится за свою дерзость. Они были убеждены, что или сила графа Брауншвейга, или ловкость подосланного берейтора победят храбрость француза.
Несмотря на предостережение старого Франсуа, герцог не позаботился даже сбросить с плеч своей белой одежды, хотя осторожность требовала избегать сверх лат всего, обо что бы могло зацепиться копьё соперника. Герцогская корона, видневшаяся вокруг шлема, оперённого страусовыми перьями, блистала драгоценными каменьями, на груди молодого красавца сверкал тот самый медальон, который так прельщал графа Брауншвейга!
По знаку герольдов соперники бросились друг на друга, но оба были слишком искусны, чтобы попасться врасплох: копья их скользили одно по другому и оба рыцаря, увлечённые стремлением, промчались один мимо другого, не нанеся друг другу никакого удара.
Этот ловкий манёвр возбудил энтузиазм в зрителях. Со всех сторон неслись крики одобрения.
Весь вопрос теперь заключался в том, кому из бойцов удастся скорее удержать и повернуть коня, чтобы получить наибольший разбег для удара. На этот-то момент и рассчитывал более всего капитул, подсылая изменника-конюха к герцогу. Конь от приложенного шенкеля должен был вскинуться на дыбы, и герцог должен был если не слететь с коня, то во всяком случае потерять несколько невозвратимых секунд.
Марквард Зальцбах и все рыцари совета, посвящённые в коварный план, смотрели в оба за движением француза, но, странное дело, Пегас не только не вскинулся, но удивительно быстро сделал обратный вольт и помчался снова на врага, казалось, с удвоенной силой.
Граф Брауншвейг, напротив, замешкался горячий конь занёс его слишком далеко и опоздал с вольтом, так что герцог налетел на него в то мгновение, когда его стремление не достигло ещё полной быстроты.
На этот раз копья скрестились, и графу не удалось отпарировать копьём удара, он должен был принять его на щит, и, хотя копьё герцога было разбито силой удара, но зато и щит был вырван из рук немецкого рыцаря, и он сам едва усидел в седле.
По правилам турнира, раз он не был выброшен из седла, ему предоставлялось продолжать бой тем оружием, которое оставалось на нём, и он тотчас же воспользовался этим правом. Пришпорив коня, он мигом вынесся из-под ударов герцога и помчался вкруг арены. Герцог бросился его преследовать.
Одновременно тот и другой достали мечи и снова бросились друг на друга. Но теперь уже все шансы были на стороне французского рыцаря: у него на левой руке был щит, а у графа его уже не было — это обстоятельство делало бой неравным.
Это прекрасно понял и великий магистр. Не желая лишиться такого могучего воина, каким был граф Брауншвейг, он приказал герольдам прекратить бой, но граф Брауншвейг первый подскакал к барьеру и стал умолять, чтобы ему дозволили довести бой до конца.
— Но, благородный брат, ты без щита, нельзя дозволять продолжать бой при таких условиях, — заметил великий магистр.
— С помощью Божией я и без щита одолею соперника! — гордо воскликнул немец.
— Я равняю шансы боя! — в свою очередь отозвался герцог Валуа и бросил на арену свой стальной щит. — Где правда, там и сила!
— Где Германия, там и победа! — в свою очередь воскликнул граф.
Великий магистр махнул рукой в знак позволения, и оба рыцаря, повернув своих коней, помчались на арену.
На этот раз бой становился гораздо решительнее и опаснее. Мечи скрестились в воздухе, и целый ряд звонких ударов прозвучал по шлемам и панцирям силачей.
Кони, превосходно обученные для турнира, стояли теперь друг против друга как вкопанные, только белая пена клубилась с мундштуков да горячее дыхание обдавало друг друга.
Приподнявшись на стременах, рыцари схватили мечи обеими руками и молча наносили друг другу самые ужасные удары. Но всё напрасно, сталь встречала или сталь меча, или шлем, или панцирь. Зрители, затаив дыхание, с замирающими сердцами следили за перипетиями боя. Рыцари, разумеется, сочувствовали своему, но гости и большая часть горожан держали сторону храброго француза. Невольные взрывы криков вызывались при каждом ловком ударе. Но бойцы уже выбивались из сил, ещё не успев решить победы.
Турнирный поединок
В эту секунду Пегас, конь герцога, вероятно оскорблённый близостью морды незнакомого ему коня, пользуясь тем, что господин схватил обеими руками меч и тем самым не мог уже сдерживать его удилами, вдруг взвизгнул и укусил коня соперника за шею. Тот, не ожидавший такого нападения, шарахнулся в сторону, и в то же мгновение меч, падающий на шлем графа Брауншвейга, по увеличившемуся расстоянию между бойцами, скользнул только по шлему графа, пронёсся ниже и концом своим задел благородное животное по шее.
Почувствовав боль, конь графа сделал отчаянный прыжок, и вдруг взвился на дыбы, как свечка. Всадник не мог удержаться в седле и свалился. Теперь никто не мог более оспаривать победы у герцога. Виваты и громкие крики одобрения толпы смешались с рёвом труб, гремевших победный туш.
Герольды и приставы бросились поднимать Брауншвейга, но он и сам вскочил на ноги и требовал продолжения боя. На этот раз великий магистр решительно отказал в этом, и, встав со своего места, подошёл
