После Аргун Тайлгана по обычаю наступает Аргун – месяц Бога Войны. В этот месяц запрещается вести войны, да и кто их будет вести в самые снега и метели? Этот месяц посвящен поминанию павших воинов, великих предков, дням былой славы.
Павших в этот год в степи было столько, сколько не помнили и деды. У джунгаров шаманы объявили, что к концу месяца проведут общее поминание павших для всех степных племен. Дело неслыханное – но и потери были неслыханными тоже. Общее горе вроде бы должно было сплотить людей, но многие со злости чуть не бросались на тех, кто не присоединился к злополучному походу.
«Если бы вы там были, мы могли бы победить!» – кричали одни в запале.
«Если бы вас не ослепила собственная жадность, все были бы живы!» – возражали другие. Мир в степи ушел, растворился. Наступили иные времена. Койцаги уже передрались со своими недавними соратниками ичелугами, обвиняя последних в своих неудачах. Увары напали на баяутов, которые не смогли оказать достойного сопротивления и потеряли лучшие табуны. Еще чуть-чуть – и снежный ком распри покатится, набирая обороты…
Чиркен снова – в который раз! – созвал совет племени. Джунгары бурлили, как забродившее сусло, и немало раздавалось голосов, предлагавших то потрепать уваров, то набить животы ичелугским девкам.
Илуге после возвращения был слишком занят, чтобы обращать на все это внимание. Сейчас его больше волновала забота о матери, которая все еще была на волосок от гибели: она часто теряла сознание, порой не узнавала никого и выблевывала почти всю еду, которую ей удавалось проглотить. Онхотой находился при чужачке почти неотлучно, попеременно с Янирой и Илуге дежуря у ее постели. Кроме простых забот о выздоровлении, им следовало также позаботиться и о защите от чудовищ, посланных князем по их следу. Илуге, признаться, было теперь спокойнее в присутствии шамана, да и Янира тоже, похоже, льнула к нему.
В день совета Чиркен неожиданно прислал за ним человека. Направляясь к ханской юрте, Илуге чувствовал, как сердце замирает у него в груди: сейчас, здесь, Чиркен должен назвать имя военного вождя всех джунгаров. Это все знали и ждали этого уже давно: в такое время племени необходим военный вождь. Внутри – невозможная, горячая – распускалась надежда. Он, Илуге, в конце концов неплохо себя показал. В племени его уважают, особенно после возвращения, когда юнцы десятками стекаются по вечерам к его юрте, чтобы еще раз послушать немилосердно и красочно привирающего Баргузена. А что, если…
На этот раз присутствие Илуге ни у кого изумления не вызвало. Наоборот, он с удивлением обнаружил, что вожди родов наклоняют головы в знак приветствия. Так приветствуют равных. Илуге почувствовал, как лицо заливает краска.
Чиркен тоже подчеркнуто выказал ему уважение – усадил рядом, предложил архи из своих рук. Ничего говорить не стал – сидели в тишине, смотрели на пламя жаровни, дожидаясь, пока соберутся все.
Потом Чиркен поднялся:
– Я собрал вас, чтобы сообщить джунгарам мою волю и назвать вам имя нового военного вождя, – без предисловий начал он. По тому, как недовольно дернулся в углу Буха, Илуге понял, что юный хан и не подумал обсудить с ним свое решение. Однако Буха вдруг расплылся в понимающей ухмылке.
«Надо же, и этот толстый сурок тоже в вожди метит! Хоть сам стрелой и в цаплю на охоте не попадет!» – зло подумал Илуге.
«А во что попадешь ты?» – ехидно прошептал голос откуда-то внутри, и Илуге захлестнуло обжигающей волной: неужели Орхой Великий?
Но нет, это он сам. Илуге понурился.
– Военным вождем я выбрал… – Чиркен сделал эффектную паузу, – Джурджагана.
Илуге вскинул голову. Он и вправду верил, что Чиркен назовет его, Илуге. Вожди зашептались, поглядывая на Джурджагана, который явно выглядел ошеломленным. Этот огромный рыжеволосый, словно заросший рыжей шерстью до самый ушей воин – глава рода итаган-джунгаров – на большинстве советов чаще помалкивал. Однако против воли Илуге вынужден был признать: ход со стороны Чиркена продуманный. Одного этого назначения будет достаточно, чтобы и итаган-джунгары, и горган-джунгары успокоились. Итаганы – оттого, что их соплеменника выбрали вождем, горганы – потому, что поняли, что они будут в меньшинстве в своем недовольстве недавней потерей своих позиций. Илуге исподволь оглядел лица присутствующих. Так и есть. Несмотря на разочарование (многие, должно быть, как и он, и Буха, рассчитывали, что хан назовет их имя)… но против возразить было нечего. Джурджаган достаточно зрелый, достаточно знатный, достаточно опытный. И достаточно разумный, чтобы не повести джунгарские сотни на гибель…
Чиркен, полуприкрыв веки, тоже обвел всех взглядом и, удовлетворенный, кивнул:
– Я рад, что мой выбор ни у кого не вызвает возражений.
Буха раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Белгудэй хитро ухмыльнулся, косясь на родича. Вождь горган-джунгаров угрюмо опустил голову, сминая расшитую ткань своего халата.
– И еще одно, – медленно добавил Чиркен. – Много сейчас раздается голосов, что стоит пойти в поход. Я хотел бы выслушать всех здесь и сейчас перед тем, как принять решение!
– Да! Давно пора потрепать уваров! – вскинулся Белгудэй, хищно потирая руки.
– Увары тут же объединятся с койцагами. Много потеряем, и добычи чуть! Идем на мегрелов! Мало их потрепали! А теперь и тэрэитов можно подмять! – Горган тоже оживился, глаза его заблестели.
– К чему соваться к тэрэитам! Мы уже с них все, что могли, взяли! – пожал плечами Буха. – Нет! На ичелугов! Это будет легкая добыча! Да и животы ичелугским девицам набьем! Они, поди, только рады будут! – Он неприятно и довольно хохотнул.
Илуге брезгливо поежился. Нет ничего противнее, чем трус, дорвавшийся до власти.
Однако высказанная им мысль, видно, пришлась многим по вкусу.
– Да, идем на ичелугов!
– У них еще добра навалом, поди, и лханнские камешки где запрятаны! – все больше раздавалось голосов. Двое-трое вождей, склоняясь головами, уже принялись оживленно обсуждать, с какой стороны удобнее будет вывести воинов – на границе с уварами или по Лханне от озера Итаган.
– А ты что скажешь, Илуге? – неожиданно спросил Чиркен.
«Вот оно! – что-то внутри него жарко и яростно полыхнуло. – Это уже не твоя месть. Это просто выгода. Просто набег. Другие готовы пойти в него просто так, из жадности или азарта, а ты чем хуже? Иди возьми с ичелугов если не за Лоссу, то хотя бы за рабский ошейник на своей шее! За Яниру!»
– Я скажу словами твоего мудрого деда, которые он сказал мне как-то, – медленно ответил Илуге. – Не много чести добивать тех, кто уже и так стоит на коленях.
* * *
– Нет больше в степи мира, – сказал шаман баяутов Дерге, толстый медлительный старик с длинными вислыми усами. – И нет больше в степи чести. Увары напали на нас, обессиленных ургашской неудачей. Увели лучшие табуны. Где справедливость?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
