Уф! Я вылетаю из коридорной кишки и снова бегу, бегу вверх по крутым маршам широкой лестницы. Здесь многолюдно. И впереди, и сзади бегущие люди. Многие уже надели жилеты. Это молодежь. Старики обречены! И женщины, такие как я — в ярком спасательном жилете… На меня разом кидаются двое юнцов. Парни спасаются любой ценой. У одного в руке щелкает нож. Кругом ни одного члена команды! Нож выстрелил лезвием. Я бью подонков ударами ног в подбородок. Я не хочу их убивать. Но удары Герсы неотвратимы. Первым пинком у первого юнца вышибает кровь из ушей. От второго пинка у подонка с ножом челюсть грязного рта защелкивается с такой силой, что отсекает зубами мерзавцу кончик языка. Нож падает на ступени. Шматок мяса прилипает к перилам. Никто не вступается за меня. Беги!
Но чем ближе выход на палубу, тем гуще толпа. Я начинаю вязнуть в человеческом тесте. Плафоны все еще не погасли и озаряют картину ужаса тусклым светом отчаяния. Нет, Лиза! Этот путь не для тебя. Ты увязнешь в людской пробке… и я кидаюсь не вверх, а опять в коридор. Я выбираю самый длинный и трудный путь к спасению! Бесконечный коридор с кровавой дорожкой на полу. Но почему он абсолютно пуст? И почему так страшно кричит пустота голосами людей, зовущих на помощь? Я вижу как слева и справа дергаются десятки дверных ручек… Мамочка! Здесь от удара разом заклинило все двери! Теперь это живые могилы! Я впервые перестаю бежать и пытаюсь помочь открыть ближайшую дверь. Вся в мыле, с сырой головой от пота, я отчаянно дергаю эту живую вопящую, молящую ручку, чувствуя как там беснуется запертый заживо человек. Тщетно! Дверь словно приклеена…
Бегом, Лиза! Ты можешь спасти только себя!
И я бегу через орущий кошмарный коридор дальше. Ни одной души. Бегу мимо кают. Бегу мимо запертых магазинчиков. Мимо салонов красоты. Мимо закрытых до утра баров. Но утро никогда уже не наступит. У меня нет ни малейших сомнений — корабль пойдет ко дну. Уйя! Я вижу, как вдоль плинтуса по полу — мотаясь — бежит корабельная крыса! Она бежит в ту же сторону, что и я. Слыша мой бег, крыса оглядывается и разом поднимает морду, чтобы посмотреть мне в глаза. Это так страшно. Взгляд крысы снизу вверх в глаза человека. Это свыше моих сил! Я панически стреляю в хвостатое мясо и, зажмурившись от омерзения, вслепую пробегаю мимо визжащего от боли существа.
Кровавый коридор бесконечен. Пот заливает глаза. Мне все труднее бежать вверх — крен в сторону кормы медленно, но неотвратимо увеличивается. Я взбегаю как бы на пологую горку.
Слева раскрытая дверь в каюту. На пороге ждет меня голый самец в спасательном жилете. Уйя! Он онанирует. Он спятил и ловит кайф в последние минуты жизни. Он выкидывает голую ногу, упирает ступню в противоположную стену и закрывает дорогу бегунье. Я не хочу никого убивать! Со всего размаху прыгаю на преграду и ломаю подонку коленную чашечку. Ты утонешь, гондон!
Бегом, Лизочек, бегом.
Я уже не могу бежать быстро, я перехожу на бег трусцой. И натыкаюсь на полную женщину в ночной рубашке. Несчастная толстуха видит мою пушку, которую я открыто держу в руке, и просит: — «Мадам, застрелите меня. Я боюсь воды! Я не хочу тонуть! Помогите, мадам! Умоляю!»
Она тяжело пытается бежать за мной: «Всего один выстрел в рот, вот сюда, сюда… — Она показывает пальцем куда! Тычет пальцем в нёбо… — мне не будет больно. Мадам, умоляю, мадам…»
Я прячу револьвер и ору прямо в рот: «Вас спасут! Спасут!»
Она сползает по стенке на пол, всхлипывая, словно ребенок: «Мадам… мадам… умоляю…»
Бегом!
Мое сердце уже колотится о ребра. Рот пересох дотла. Глаза залиты потом. Дверь! Я толкаю ее плечом — эта дверь из двух створок — и вылетаю в музыкальный салон на носу корабля. В ночь! Его окна — овальной стеной — выползают на новую палубу. Передо мной натянута волейбольная сеть, которую держат по краям несколько человек из команды.
— Стоять! — гремит голос офицера с мегафоном у рта.
— Стоять! Или стреляем! Я останавливаюсь.
— Отлично, мисс! Без паники! Корабль на плаву! Подмога вызвана! К нам подходят сразу четыре судна… Мисс, спокойно проходите на палубу, где идет спуск шлюпок на воду. Ваш номер 66. Повторите!
— О'кей… Шестьдесят шесть… — в пересохшем рту язык еле ворочается.
Матросы опускают сетку и я, шатаясь, перешагиваю через опущенный край, иду мимо офицера, «Спасибо, там в каютах полно людей… заклинило двери…»
— Знаем! Строго соблюдайте очередь посадки, мадмуазель!
Я выхожу на палубу. Боже! Шторм набрал полную силу. На море волнение в шесть, семь баллов. Пошел дождь. Но ветер так напорист, что раздувает струи в мокрую пыль. Я дышу ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Но до берега пятьдесят километров! Уже не доплыть. Мой гидрокостюм на дне ларя. Без него ты раздета, Лизок, догола… Тучи несутся со скоростью волчьей стаи. Мокрые низкие серые шкуры и дождь, словно нависшая шерсть над водой.
На носу корабля собралось не меньше двухсот человек. Всем приказано сидеть на корточках и держаться друг за друга. Все одеты в спасательные жилеты.
— Садитесь! Вот тут! — мне приказано сесть прямо у входа в музыкальный салон у раскрытой двери. Шеренги матросов делят толпу пассажиров на четыре части. Их лица ожесточены. Голоса грубы. У многих в руках палки, ремни и даже багры. Они готовы пресечь малейшую панику. Часть команды спускает на воду огромные многоместные спасательные шлюпки. Маховики лебедок крутят вручную. Но и в шлюпки людей приходится загонять чуть ли не силой — шторм за бортом так пугающ, валы и гребни так круты, а высота спуска так головокружительна, что многие отказываются покидать судно — ведь корабль все еще на плаву! Но я вижу по лицам команды — положение отчаянное: «Посейдон» вот-вот пойдет ко дну… какая ирония, тонет сам бог — повелитель морей.
Надеюсь, не я причина гибели судна!
Внезапно по кораблю прокатывается очередное землетрясение, где-то в стальной преисподней лопается еще одна переборка. Вода устремляется в новую брешь. Корма еще глубже уходит в морскую пучину. Нос корабля еще выше задирается вверх. Крен уже так велик, что палуба разом становится косой мокрой и скользкой стеной. Толпа людей тут же теряет равновесие и опору — с криками паники — устремляется лавиною тел вниз по скату в дверь музыкального салона. И со всего маху, всей массой ужаса ударяется о широкие тонированные стекла салона. Я сижу на корточках у самого входа, прямо напротив раскрытой двери и потому — после нового крена — первой влетаю в каток салона и, падая на спину, молнией проношусь по паркетному полу через пространство салона до противоположных дверей, которые легко поддаются падению тела, распахиваются и выбрасывают меня обратно в тот кровавый коридор с ковровой дорожкой. Только теперь это не коридор, а круто уходящая вниз, наклонная шахта! Несколько метров я кубарем качусь вниз, пока не цепляюсь за ткань дорожки и не останавливаю свое падение в адскую штольню!
Если бы офицер усадил меня дальше от входа — участь моя была б решена.
Масса тел, следуя за мной, ударяется о стеклянные стены салона. Стекло не выдерживает такой тяжести, оглушительно лопается… словом, салон, как пасть людоеда до верху набивается человеческим мясом.
Мамочка! Я держусь на крутом склоне мертвой хваткой за ткань, прижатую к полу медными прутьями. Я боюсь смотреть вверх на кровавую кашу. Смотрю вниз. Свет чудом продолжает гореть! Адская кишка крутым откосом уходит вниз, в подземную мглу. Я вижу — ниже и глубже — что кроме меня еще несколько человек вцепились руками в дорожку и, корчатся, чтобы задержать роковое падение в тартарары. Наш общий вес может выдернуть ткань из креплений и тогда не удержаться. Уклон слишком велик! До меня долетают первые капли красного дождя. Это начала моросить кровавая каша в музыкальном салоне. Она трепещет, как легкие трепещут перед глазами хирурга, когда он рассекает ножом грудную клетку.
Что делать?
Я вижу под собой открытую дверь в каюту по левому борту.
Каюта! Там иллюминатор, или окно! Быстрее туда и прыгать наружу! В открытое море! Иначе тебя вот-вот утащит на дно стальная могила.
Ослабляя мертвую хватку, начинаю сползать по дорожке вниз, по наклонной стене стального колодца, все ближе и ближе к открытой двери. Вот уже одна моя нога нащупала дверной косяк. Рядом — встает вторая. Согнувшись в три погибели, я наконец заползаю в каюту.
Пожалуй, это были самые страшные минуты в моей жизни!
Я оказалась в просторной каюте первого класса, где потолок с горящим плафоном стал левой боковой стеной, а плоское зеркало над диваном и сама диванная спинка превратились в пол, на который я осторожно спрыгнула из коридора через дверной проем. На потолке, над головой я увидела дверь в соседнюю комнату. Она была тоже распахнута и оттуда сочился свет.
Только иллюминатор в наружной стене сохранял как бы нормальное положение, потому что был круглым.
