Дениза глубоко вздохнула и закинула ноги на плечи Камерона, полностью подчиняясь его ритму. Ее волосы метались по полу. Камерон задышал часто и глубоко. В это время из комнаты горничной послышались стоны, но он уже слышал только голос Денизы, захлебывающийся от страсти.
— Трюкач, — хрипло повторяла она, — трюкач. Трюкач!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В столовой, как обычно, вовсю наяривало радио, беспрерывно передающее последние известия. На какую программу ни переключи, всюду изложение последних событий и комментарии по этому поводу, словно владельцы радиокомпаний вступили друг с другом в спор, кто из них лучше осведомлен, кто больше в курсе дела.
Снова и снова объявляли о третьем по счету прекращении бомбардировок. На фоне этого злободневного сообщения торжественно звучали вести от корреспондентов о реакции различных государств мира, при этом большинство журналистов подчеркивало, что крупнейшие столицы предпочитают хранить молчание.
Американской нации предлагалось готовиться к затяжной фазе мучительных и довольно щепетильных переговоров. Президент призывал население не только к терпению, но и к решимости твердо стоять на мирных позициях, но особо подчеркивал, что эта миролюбивая позиция государства не должна быть воспринята противной стороной как проявление слабости.
Ну вот, подумал Камерон, теперь угрозы начнут сменяться увещеваниями. Это уже всем знакомо, это мы проходили. Он приветливо кивнул Дэлтону Роту, поставившему поднос с завтраком на стол, за которым он так уютно устроился, а сам плюхнулся на стул рядом с Камероном. Его усы свисают как-то очень печально, отметил Камерон.
— Что нового? — поинтересовался он.
— Абсолютно ничего, все по-старому. Слушай, ты часом не знаешь, куда она делась?
— Если ты о Денизе, то она только что меня гримировала. А что?
— Тебя она гримирует, а мне натягивает нос, вот что. Вчера все было на мази, и вдруг она исчезла прямо у меня из-под носа.
— Надо же, не повезло тебе, приятель, — проговорил Камерон, разбивая ложечкой яичную скорлупу.
— Тебя, между прочим, тоже искали вечером, дружок. Хотели поздравить с успешными съемками, — воодушевился он. — Ты был прекрасен, ей-богу. Никогда в жизни не видел ничего подобного!
Камерон потянулся за солонкой.
— Я решил прогуляться перед сном, наверное, слишком разволновался на этой мельнице. Прошелся немного по берегу.
— Все вчера куда-то исчезли, — констатировал
Рот и угрюмо усмехнулся. — Прямо казаки-разбойники какие-то, право слово. Я с ног сбился, нигде ни ее, ни тебя. Потом поднялся наверх и стал колотить в ее дверь, но ее не было всю ночь. Понимаешь, она не ночевала дома! Уж я-то понимаю, что это значит!
Камерон молча пожал плечами. Избегая встретиться взглядом со сценаристом, он вплотную занялся тостами.
— Эти женщины. — протянул Рот. — Они так загадочны, правда?
— Угу, — хмыкнул Камерон, — особенно в ночное время.
— Да нет, не только. Сутки напролет, если хочешь знать мое мнение. Кстати, о загадках. Наш режиссер только что подкинул мне первоклассную идейку. Он думает, что с самого начала беглец должен сделать нечто такое, что напрочь отрежет ему все пути к возвращению в нормальный мир.
— Интересно, что, например?
— Как что? Убийство. Это же элементарно. Естественно, в целях самозащиты. Тогда симпатии наших зрителей будут на его стороне.
У Камерона перехватило дыхание.
— Убийство? — переспросил он. — И кого же он, по-вашему, должен убить?
Сценарист с видимым отвращением взглянул на тарелку с извечной овсянкой и дернул плечом.
— Ну, я предложил в жертву полицейского, но у нашего режиссера, как всегда, имеется наготове более сложная версия. Ему видится, что это должен быть не полицейский, а кто-нибудь, кого дезертир считает таковым, понимаешь?
— Действительно, лихо закрученная мысль, — пробормотал Камерон. Но это было скорее по инерции — он вдруг отключился от действительности. В глубине его сознания возник неясный, отдаленный пока шепоток, подсказывающий нужную дверь, которую следует открыть, чтобы все, наконец, стало на свои места… Только тронь ее, и…
Шепоток этот был едва различим, а проблеск интуиции столь призрачен… Камерон прикрыл глаза в попытке удержать в мозгу нечаянную подсказку свыше. Но тщетно. Тут же нахлынули какие-то новые мысли, всплыли старые переживания. Они с легкостью вытеснили догадку, загнали ее обратно в темноту подсознания, откуда он, сколько бы ни старался, не смог бы ее вытащить, какие бы силы ни прикладывал. В мгновение ока все поросло сном-травой.
Словно во сне, ему припомнилось, с какой благодарностью, с какой надеждой он принял тогда, в самый первый день, протянутую режиссером руку. Уже тогда он, видимо, чувствовал, что этот непостижимый человек знает, чем закончатся его похождения. Пусть не сразу, пусть через целый ряд проб и ошибок, но Готтшалк придет к логической развязке. А значит, на него можно опереться, из всех возможных вариантов он найдет единственный верный.
Камерон медленно открыл глаза и увидел, что Рот внимательно изучает его, откинувшись на стуле. Искусство повторяет себя, и только оно, подумал он, и так все время, постоянно, беспрерывно…
— Значит, — тихо проговорил он, — наш герой должен погибнуть в автокатастрофе, так?
— Что? С чего это ты взял? — воскликнул сценарист. — Он же еще должен кого-нибудь прикончить.
— Да нет, это я так, немного забегаю вперед, — проговорил Камерон и поднялся из-за стола.
— Старик, может, я тебя чем-то обидел или ты меня не так понял?
Камерон составил на свой поднос пустые тарелки, поднял его и с мимолетной улыбкой посмотрел на Рота.
— Все я правильно понял, это же старо, как мир. Если в кино человек убивает кого-нибудь в начале фильма, в конце он неизбежно должен за это расплатиться. Не так ли, старина?
В вестибюле уже по-утреннему были раздвинуты шторы, и в окна бился яркий солнечный свет. И вот в этом-то свете он увидел Готтшалка и Нину, сидящих рядышком на небольшим диване, чуть в стороне от главного входа.
Теперь или никогда, решил он, пора выяснить, что у режиссера на уме и покончить с этим раз и навсегда. Но что-то в наклоне головы Готтшалка и в напряженной позе застывшей актрисы, внимающей его словам, остановило его порыв. Он немного помедлил, но вместо того, чтобы подойти к ним и выяснить отношения, плюхнулся в кресло позади их дивана, стараясь разобраться в собственных мыслях.
— Для него это будет слишком трудно, — донеслось до него. Говорила Нина. — Это спутает его карты. Ты ставишь его в очень суровые рамки, заставляешь работать по своему плану, но не сообщаешь, по какому именно. Немного нечестно, ты не находишь?
