Я едва слушал его и теперь не ответил. Мои мысли витали вокруг лица Зиты, вокруг черной птицы смерти.
Глава 5
Пламя над Нотр-Дамом
После моего возвращения я сразу стал разыскивать Зиту в Нотр-Даме, чтобы найти ее, наконец, в церковном нефе, где, погрузившись в молитву, она преклонила колени. В своем одеянии послушницы она чувствовала себя защищенной от заносчивого вторжения королевских стражников, к тому же черное покрывало достаточно скрывало ее лицо. Она закинула голову и смотрела наверх на высокий свод потолка, где хотели растворить камень в воздухе, а земное притяжение человека — в небесной легкости. Искусство строителей создавать почти парящие столь высоко и храбро конструкции должно иметь божественные корни. Оно возвращало каждую мысль обратно, к ее первоначалу. И все же я спросил себя, не предавалась ли хранительница потерянного солнечного камня совсем другим размышлениям.
Было так, словно она почувствовала мое приближение. Она кивнула головой и повернулась ко мне — еще прежде, чем я дошел до нее. Ее лицо было серьезным, и я спросил о причине.
— Я видела сон с открытыми глазами, видение, — ответила тихо. Цыганка была погружена в себя, словно она все еще была связана с картинами видения. — Я видела Собор, объятый пламенем, словно разверзлись хляби небесные, и огненный водопад обрушился на здание. И меня смыло из Нотр-Дама извивающимися потоками.
— Именно это и произойдет, если мы не найдем путь тебя увезти, — сказал я ей и поведал то, что слышал. — Возможно, нам следует попытаться покинуть Собор после вечерни совершенно открыто. Многие августинские монахини приходят сюда на вечернюю молитву. Если ты смешаешься с ними, тебя примут за одну из них.
— Нет, — возразила она после недолгого размышления.
— Ты считаешь, что нам не удастся сбить с толку стражу?
— Нет, я хочу оставаться в Нотр-Даме.
— Но Клопен планирует штурмовать Собор! Это может плохо для тебя кончиться. Видение или что-то еще явно предостерегает тебя. А остаться здесь и ждать рока — это ты называешь все обдумать?
Зита улыбнулась моему смятению и мягко положила руку мне на плечо.
— Верь мне, Арман, я все обдумала В беспорядке, который устроит нападение Клопена, возможно, появится случай проникнуть в святыню святынь Фролло.
— Его ведьмовскую кухню, да? — промямлил я и взглянул вверх на потолок, словно я мог смотреть сквозь него на Северную башню. — Конечно, я тоже думал об этом, но едва ли поверю, что солнечный камень находится именно в башенной комнате Фролло. Тогда бы архидьякон давно натолкнулся на него.
— Я согласна с тобой, Арман. Но если келья Фролло уже не скрывает солнечный камень, тогда, возможно, мы получим ответ на другую загадку, которая столь же важна.
— Ты думаешь о machina mundi, мировой машине?
— Верно, Арман. Одного солнечного камня недостаточно, чтобы осуществить большую трансформацию. Дреговиты должны объединить его силу с той, которая находиться в machina mundi. Указание на ее местонахождение стоило бы риска.
— Даже риска потерять жизнь? Твою жизнь, Зита? — Да!
— Я не знаю, — сказал я, качая головой. — Келья Фролло всегда закрыта.
— Я давно это установила, но я довольно ловка в том, чтобы открыть замки самыми простыми средствами, — она достала бронзовую шпильку из-под покрывала и повертела ею у меня перед носом. — С помощью этого я справлюсь почти с любым замком за считанные минуты. Только с кельей Фролло это длилось немного подольше — слишком долго. Фролло появился, словно его что-то или кто-то предостерег, и я должна была спрятаться.
— И именно сегодня вечером ты хочешь снова испытать свое счастье?
— Именно сегодня вечером! Нападение оборванцев отвлечет Фролло и предоставит мне достаточно времени.
Я не разделял ее намерений, считая, что, вероятно, полученное будет стоить несоразмерно меньше в сравнении с тем, что можно потерять — жизнь Зиты. Отец Фролло мог чем-то заниматься в своей ведьмовской кухне. Даже если он там скрывал указания на машину Раумонда Луллия, это не означало, что Зита сможет их обнаружить. Ее намерение казалось мне глупым, словно она напрямую искала смерти после своего сна о черной птице.
Пока я обдумывал, как переубедить ее, она вдруг встала на цыпочки и посмотрела через головы каменных демонов вниз, на главный портал:
— Это он, красивый итальянец.
Слова разбудили мою ревность. Она имела в виду Леонардо, который прошел через портал и внимательно осмотрелся. Я вышел в проход и махнул ему. Быстрыми шагами он приблизился и сказал с серьезной миной:
— Я иду прямо со Двора чудес, от Клопена Труйльфу и Матиаса Хунгади Спикали. Герцогу и мне не удалось переубедить короля пройдох. Клопен разглагольствует о том, чтобы спасти Эсмеральду, если это еще не попробовал сделать ее собственный отец. Его честь мошенника требует того. И его люди уже поделили сокровища церкви, прежде чем вообще увидели их. Мы должны немедленно исчезнуть из Нотр-Дама!
Зита настаивала на своем решении и не поддалась уговорам даже говорящего на ангельском языке итальянца.
— Тогда вы должны хотя бы сопровождать меня, Арман, — вздохнул Леонардо под конец. — Ваш отец никогда не простит мне, если вы падете жертвой жаждущих наживы оборванцев.
— Нет, я остаюсь здесь, — сказал я к большому удивлению обоих. — Я покину Нотр-Дам только вместе с Зитой!
Леонардо некоторое время смотрел на меня неподвижно с открытым ртом, а потом сказал:
— Арман, Вы — глупец, хотя и очень храбрый.
— Разве храбрость может быть без глупости? — спросил я. — Изречение неплохо. Если дело пойдет криво, запомните его для моего надгробного камня.
Итальянец кивнул:
— Я передам мэтру Вийону, что он может быть горд глупостью своего сына. Да будет Отец Добрых Душ с вами, и конечно, с вами, Зита!
Когда он покинул Собор, солнце поблекло, а вместе с ним — и сверкающая сила витражной розы. Церковный неф в один миг померк, стал холодным и угрожающим. Я посмотрел итальянцу вслед в портале Страшного Суда и спросил себя, не произнес ли я также и свой собственный приговор?
Они пришли в полночь. Глухой гул их шагов напугал меня, и перо выпало из моей задрожавшей руки. Мои записки о том, что случилось со мной в Париже, я спрятал в ящик для постели. Они были небрежны — скорее черновики, чем подробный доклад. Многое нужно было дописать, добавить, но я не знал, доберусь ли я когда-нибудь до этого.
Я вышел на галерею между башнями, где я встретил Зиту. Когда я увидел четырехсотголовую толпу, то пожалел, что не ушел вместе с Леонардо. Но теперь было слишком поздно. На Нотр-Дам напирала мрачная масса, которая текла со всех улиц и углов. Остров Сены казался переполненным мрачными фигурами, которые двигались на восточную стрелку острова — шаркая, волоча ноги, топая, тяжело дыша и свистя, словно только одной массой своих тел хотели пробить стены Нотр-Дама: армия ночи, рожденные в темноте и охраняемые ею. То, что колонны, стекавшиеся по мостам между островом и Новым Городом и собиравшиеся перед Нотр-Дамом, маршировали в темноте, позволило им появиться еще более жутко и грозно.
Лишь когда оборванцы, нищие, карманники и воры, головорезы и висельники полностью окружили Нотр-Дам, как по единой команде вспыхнули многочисленные факелы. Рожи, словно выползшие из ада, таращились вверх, на Зиту и меня, будто они могли видеть нас в тени башен.
Бородатые и изуродованные шрамами лица, щербатые и мертвенно бледные, беззубые и вооруженные клыками. Неприкрытая жажда наживы была написана на них, страсть к разрушению, что-то животное, что проявляется в человеке в толпе. Толпа раздавливает всякую высокую мысль и оставляет место только для того, что всем понятно и близко: для самых низменных чувств.
Это была армия из мужчин, женщин и детей, из стариков и калек, безруких и безногих существ, чьи военные доспехи были далеки от действительной военной силы. Настоящее вооружение сверкало наряду с используемыми не по назначению инструментами — паршивые клешни поднимали вверх мечи, кинжалы, топоры, арбалеты, копья и алебарды, а с ними и кривые деревянные костыли, кочерги, молоты, зубила, широкие ножи, косы и навозные вилы. Даже дети вооружились предметами, которые были гораздо больше их самих.
Над рожами, клинками и факелами поднялся важный знак каждой армии — знамя. Оно и в самом деле было выбрано подходяще — вилы, на зубцах которых торчал капающий кровью кусок мертвечины. В свете факела я узнал коренастую фигуру короля оборванцев и на его стороне — украшенного золотой мишурой предводителя пестро разодетой союзной армии.
— Мой отец! — вырвалось от удивления у Зиты. — Он… участвует в штурме…
— Вероятно, он видит в этом единственную возможность оказать свою помощь, — сказал я. — В этом он прав и, пожалуй, едва имеет перспективы на успех. Отрепья Клопена обладают преимуществом и в боевом настроении — для них золотая крона весит жизнь сотни людей, а жизни писца и цыганки не стоят ничего.
