Нацисты стали в него стрелять, пуля просвистела мимо. А он кричит им:
– Я незамедлительно рапортую немецкому командованию об обстреле дипломатов из нейтральных стран! Вы будете наказаны!
Спрыгнул на землю, открыл двери вагона и говорит громко:
– Всех, кто имеет шведские паспорта, прошу выйти из поезда и идти к автомобилям. Они стоят недалеко отсюда, выкрашены в национальные цвета шведского флага.
И всех увез. Нацисты от злости лопались. Они уже вошли во вкус – отправлять людей на смерть. А тут вдруг – раз: Рауль вырывает людей прямо пачками из их лап. И главное – это делает один человек, и даже без применения оружия.
У Степы сияли глаза. Женя просто любовалась – как же приятно смотреть на человека, занятого тем, что ему действительно нравится и что при этом действительно важно!
А директор Музея Валленберга все рассказывал и рассказывал про своего героя. Про то, как советские войска приближались, Эйхман все больше и больше убивал евреев, а Валленберг все энергичнее противостоял ему. И решил даже встретиться с Эйхманом – пригласить его на обед и попытаться заставить задуматься о своем недалеком конце. И, может, даже убедить слегка притормозить в связи с этим печальным для него обстоятельством массовые убийства.
И вот за столом в доме Валленберга столкнулись на глазах у нескольких свидетелей две одинаково не знающих преград противоположно направленных воли.
Две силы, господствующие в мире, – Зло и Добро.
Конечно, Степа рассказывал Жене об этом другими словами. Но смысл того, о чем рассказывал, он именно так и понимал.
– Ну вот, Эйхман спрашивает Валленберга – а чего, собственно, он, шведский дипломат, хочет в Венгрии?
А Рауль отвечает ему:
– Я хочу спасти от смерти столько людей, сколько будет возможно.
А Эйхман говорит:
– Евреи не люди.
А Рауль ему:
– По этому вопросу наши с вами взгляды расходятся.
Он прямо сказал Эйхману, что он здесь для того, чтобы помешать ему.
И Степа открыл в книжке очередную заложенную страницу.
– «Тот отвечает: – Вам это не удастся... У меня есть приказ фюрера уничтожить всех евреев Венгрии – каждого! Мне удалось уничтожить евреев во всех странах, которые оккупировала Германия. И здесь у меня тоже все получится.
– Но Германия уже проиграла войну, – резко сказал Рауль.
– Но не войну против евреев, – ответил Эйхман с ледяным спокойствием...
Он предупредил Валленберга, что сделает все, чтобы убрать его со своей дороги, – несчастные случаи происходят даже с дипломатами из нейтральных стран.
На следующий же день немецкий броневик врезался в машину, на которой обычно ездил Валленберг. Рауля случайно не было на этой машине. Но это его не остановило».
Женя слушала Степку, и щеки у нее горели. Какой-то жар подымался в груди.
Она знала, что сейчас каждому ее ровеснику на любом углу дудят в уши: «Ни от тебя, ни от меня ничто в России не зависит!»
А тут так ясно становилось то, во что сама она верила уже давно: бесконечно много зависит от действий даже одного-единственного человека. Лишь только были бы эти действия самоотверженны и энергичны.
Степа называл поразительные цифры – точно не известно, но считается, что Валленберг спас от неминуемой смерти от двадцати до ста тысяч человек.
«И один, и один в поле воин!» – без конца вертелось в Жениной голове, пока она слушала Степу.
А тот подходил к самому ужасному месту в своем рассказе. Опять уткнулся в книжку, стал читать и, время от времени отрываясь от нее, – пересказывать.
«Наступил долгожданный день – в Будапешт вступили советские войска. И Валленберг был тут же задержан...
Советские офицеры вели себя вежливо, но, разумеется, его несколько раз допросили.
– Весь город наводнен людьми со шведскими охранными паспортами. Как такое может быть? – удивлялись русские.
– Чем на самом деле занимался этот человек? – спрашивали они себя. – Спасал евреев? Нет, это слишком глупо, чтобы оказаться правдой!»
...Почему же они так думали? Тут, конечно, надо иметь в виду, что Степа цитирует перевод. Да и сам автор-швед с трудом, видимо, мог представить себе образ мыслей тогдашних советских офицеров.
И Женя, и Степка понять этого как следует тоже не могли. Для этого им предстояло в ближайшие годы узнать ту, минувшую, советскую эпоху гораздо более детально.
Мы же попытаемся объяснить это нашим читателям – их ровесникам прямо сейчас. Происходило все это по той причине, что после победы, сталкиваясь уже не с вооруженным противником, а просто с иностранцами – хотя бы и с нейтральными шведами, – многие наши офицеры из отважных воинов нередко мгновенно становились советскими людьми, подозрительными ко всем «не нашим», к любому иностранцу. Так они уже были приучены. Кто читал «Мастера и Маргариту» – тот сразу вспомнит, с каким подозрением отнеслись Берлиоз и Иван Бездомный к иностранцу, появившемуся на Патриарших прудах. Советская власть приучала людей всех иностранцев поголовно считать шпионами – или, во всяком случае, относиться к ним подозрительно. А уж смершевцы-то вообще были натасканы на то, чтобы во всех видеть шпионов.
Надо сказать, что об этом Женя как раз имела некоторое представление. Потому что бабушка (папина мама) рассказывала, как дедушку в студенческие годы кагэбэшники – по-другому она их не называла – задержали за пепси-колу...
Глава 30 Пепси-кола и КГБ
Будущие Женины бабушка и дедушка в ту весну кончали Московский университет. Они только недавно поженились и вместе пошли на американскую выставку в Сокольническом парке.
Эта выставка была тогда неслыханной новостью. Потому что всего лишь шесть лет назад, все годы после общей победы над фашистами и до самой смерти Сталина, американцы – союзники в войне – считались нашими лютыми врагами.
Женина бабушка была потрясена павильоном под названием «Род человеческий». Там были только большие фотографии, больше ничего. Но она ходила по этому залу кругами, не в силах его покинуть. На фотографиях были люди разных национальностей, разного цвета кожи в разные важные моменты их жизни. Свадьбы. Рождение ребенка – у нас тогда такие фотографии могли быть только в учебниках акушерства. Смерть человека. Человек в радости и в горести.
То есть – идея единства человеческого рода вне разницы классов, рас, политических режимов – была явлена с такой очевидностью, что все советское воспитание и обучение, проникнутое противоположной идеей: все плохие – одни мы хорошие, они – империалисты, а мы советские, самые-самые, – сразу улетучивалась из головы. И, как оказалось впоследствии с Жениной бабушкой, – насовсем.
Но сейчас речь не об этом. А о том, что будущему Жениному дедушке, а тогда – студенту Паше Осинкину – помимо всяких замечательных павильонов страшно понравилась пепси-кола, которую наливали всем посетителям в бумажные стаканчики – бесплатно. А среди советских людей вкус ее никому решительно не был тогда известен – за исключением дипломатов и разведчиков, то есть тех, кто бывал за границей регулярно.
За стаканчиками этими стояла большая очередь. Каждому наливали только один.
– Ну вот, – рассказывала бабушка, – Паша пришел от пепси-колы в большой восторг. Я ему, конечно, отдала половину своего стаканчика, но он все говорил, какой изумительный вкус у этого напитка... А я смеялась. Вышли мы с выставки, и несколько американцев перед входом спросили, кажется, о нашем впечатлении. Ну, Павел стал рассказывать, а я отошла в сторонку... А американцы видели, какую очередь надо было выстоять, чтоб попасть на выставку. Им, видно, понравился молодой русский своей энтузьястичностью. И они ему предложили: «Хотите еще раз зайти? Мы вас проведем». А Паше ужасно захотелось выпить еще пепси-колы. Он подбежал ко мне и говорит: «Ты иди домой (мы близко очень жили от парка), а я схожу еще раз – только пепси-колы выпью! И быстро приду».
Ну я пришла домой, а его нет и нет. Часа через три приходит и рассказывает: только он вышел из парка, к нему подходит мужчина, говорит – «Пройдемте!» Ведет его в тот домик рядом с парком, в котором мы зимой на занятиях физкультурой надевали лыжи!.. Там столик, сидят несколько человек. Спрашивают: «Зачем вы пошли с американцами на выставку?» Он отвечает как есть: «Хотел выпить еще стаканчик пепси-колы». – «О чем вы с ними говорили? Что они у вас спрашивали?» Наконец заставили написать подробное объяснение и отпустили... Больше никуда не вызывали. Но и никогда, до конца советской власти не выпускали за границу – ни на один симпозиум. Так мы и не знаем до сих пор – была здесь какая-нибудь связь с этим идиотским эпизодом или нет...
И когда потом Женя попробовала рассказать в своем – еще третьем – классе, как ее дедушку забирали в КГБ за пепси-колу, там никто ничего не мог понять. И весь класс чуть не посчитал ее врушкой.
