грузовике. Такой же как у меня… С того же склада, наверное!»
- Слушай… Я не знаю, как тебя звать…, - продолжал ныть Дима. – Но нам нужно сваливать отсюда. Они ведь нас найдут и в натуре пристрелят. Дай ключи!
Андрей Николаевич сделал глубокий вздох и, поглядев на него, произнёс:
- Слушай, Дима… А что лично тебе сказал Мережко насчёт меня?
- Про тебя? Он…, - вспоминал Сысоев, – сказал, что приедет упырь из Соликамска, спросит про дешёвый бензин оптом. И чтобы я его, то есть тебя, задерживал и сразу позвонил Уханову.
- А Уханов… это…
- Начальник охраны Юры.
Он молча протянул Сысоеву ключ зажигания.
- Фары не включай.
- А тогда как? – мордатый хватает ключ и заводит двигатель.
- А так, – сухо ответил уполномоченный. – Поехали потихоньку.
Надо было Горохову в этой ситуации самому сесть за руль, но он находился сейчас в таком странном состоянии, что ни о чём и думать не мог. У него словно почву из-под ног выбило, и вся его незыблемая до сих пор картина мира разваливалась на куски и ошмётки. Не было больше монолита Трибунала. Той оси, которая ещё как-то удерживала разваливающийся мир юга от полного хаоса. Не было больше товарищей, на любого из которых можно было положиться, как на себя. А вот вопросы были, много было вопросов.
- Так, говоришь, Мережко сюда шесть дней назад приезжал?
- Да, - пыхтит Дима. – Приехал к Юре, а потом и ко мне заглянул. Начал про тебя разливать, про то, какой ты опасный… Говорил, что если ты приедешь к нам, то Юру завалишь. Мол, у тебя на него заказ.
- Заказ? Не ордер? – переспрашивает уполномоченный. – Так и сказал – «заказ»?
- Так и сказал. «Заказ», а не ордер. То есть… В смысле ты где-то халтуру со стороны взял на Юру. То есть ты тут не от «конторы» будешь, а по своим делам. И Юра перепугался. Стал готовиться…
«Всякий бы перепугался. Это понятное дело, но зачем это всё Мережко было нужно?».
- А с чего это ты Мережко долю засылаешь? – интересуется уполномоченный.
- Ну, с моей электростанции, ещё там… С кое-каких дел, - мнётся Дима.
- С полыни? С оружия? – уточняет Горохов.
- Нет, - сразу и чётко отрезает Сысоев, - это темы серьёзные, я в них даже не лезу, это всё темы Юры и его людей. И он…
Тут квадроцикл налетает на бархан, и их обоих подбрасывает в креслах.
- Не гони, идиот! – ругается Горохов.
- Так не видно ж ни фига без фар, – огрызается мордатый.
- Не дави педаль, езжай тихонько, и всё будет видно, - говорит Андрей Николаевич и, пока у Сысоева развязался язык, продолжает спрашивать: – А от Юры Мережко тоже что-то получает?
- От Юры? От Юры вряд ли… Юра вашим старшим отчисляет.
«Старшим! Это он про кого?».
На Горохова вдруг накатывает волна необыкновенной злости, он едва сдерживается, чтобы ещё раз не врезать револьвером по тяжёлой башке этого урода. Но он только спрашивает:
- Это каким ещё старшим?
- Да откуда мне знать-то? – развязно или, скорее, с раздражением отвечает Сысоев. – Я вообще, кроме Мережко, из ваших никого не знаю. Но Юру сюда точно поставили ваши. Они его Алевтине представили. Алевтина и не пикнула против, понимала, с кем дело имеет.
- Алевтина – это которая «Прохладой» владеет?
- Ну, там у неё вроде как офис, на самом деле она с северными торгует через болота. Все связи у неё в руках. У неё за болотом то ли сын, то ли ещё какая-то родня. Хрен её маму знает…
В общем-то, для этого… вот чтобы это всё услышать, уполномоченный сюда и ехал, и было очень на то похоже, что кто-то в Трибунале был сильно незаинтересован, чтобы он сюда добрался. Это объясняло все его недавние приключения.
А ещё Горохов боялся, что Сысоев перестанет говорить, поэтому теперь он обращался к нему мягче:
- Слушай, а при Алевтине Керим ещё какой-то есть.
- Есть, серьёзный он, чем занимается – не знаю, про то лучше даже не спрашивать…
- Оружием?
- Говорю же, не знаю!
И тут их квадроцикл в очередной раз влетает в бархан, въезжает на него правыми колёсами и едва не переворачивается. Тут же глохнет. Но перед этим сзади из-под днища слышится сильный металлический удар.
Горохов ничего не говорит, он не хочет, чтобы Сысоев замолчал, а тот матерится и крутит ключ зажигания. Мотор снова заработал, Дима включает передачу, газует… И снова из-под днища доносится серия частых металлических ударов. А машина лишь дёргается, колеса работают, роют и раскидывают мокрый песок, но только те, что слева.
«Всё, выворотил вал! Идиот».
Сысоев и сам это понимает. И начинает причитать:
- Всё! Приехали… Ну зачем ты меня с собой потащил?
И, не дожидаясь ответа, он распахивает дверь и выскакивает из кабины так проворно, что уполномоченный даже не успевает его схватить за пыльник.
- Стой! Куда ты?
Но Дима бежит в темноту. Андрей Николаевич глушит двигатель, надевает респиратор – во влажном степном воздухе много едкой пыльцы, от которой можно заболеть, – и уже потом выбирается из машины и идёт за Сысоевым.
Нет, не бежит, он не боится его потерять, так как знает, что Дима, грузный и рыхлый, не пробежит и двух сотен метров; он топает и пыхтит, и Горохов различает его чёрную фигуру в свете звёзд. Дурак спотыкается на кучах песка, скользит в грязи и уже выдыхается, замедляя бег. Горохов, взобравшись на один из барханов, глядит на огни города. Пять километров, может быть шесть, не больше. Тем не менее:
«С этим пузатым идиотом тащиться до города придётся часа два!».
Если патруль вернётся и у него и вправду есть коптеры с тепловизорами, то брошенный квадроцикл будет найден со стопроцентной гарантией. А значит, ребята приедут сюда и пойдут по следу. Но что ещё хуже, они свяжутся с людьми в городе… И те начнут стягиваться сюда отовсюду.
Горохов задумался, задумался всего на несколько секунд. Он понимал, что от коптеров с тепловизорами ему не уйти, не дай Бог один такой на него налетит. И то, что Сысоева будут искать, – это тоже было ясно. И это даже хорошо, что он решил бежать сам. Если их начнут
