Гарри граф Кеслер. Из “Дневников”. Перевод, вступление и примечания Константина Азадовского. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 9 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
Его идентифицируют здесь как мецената, издателя, писателя, дипломата, общественного деятеля, любителя живописи и балета, коллекционера. Он был личностью легендарной, живо интересовался русской культурой, дружил со знаменитостями — от Андре Жида и Гауптмана до Рихарда Штрауса и Эдварда Мунка. Умер в 1937-м.
В 1922 году, узнав о покушении на Милюкова (убит закрывший его своим телом Владимир Дмитриевич Набоков), записывает: “Мы живем в эпоху, сходную с эллинистической или эпохой римских гражданских войн, когда политическое убийство уже ничего не значит . Для того чтобы политическое убийство действовало подобно сигналу, имело силу политического озарения, необходим нравственный, сугубо моральный фон. В аморальные времена оно столь же бессмысленно в политическом плане, как и любая естественная форма смерти”.
К сведению: 9-й номер “Звезды” целиком посвящен немецкой культуре.
Кирилл Кобрин. К истории одного мемориала. — “Арион”, 2004, № 3.
О русских поэтических “Памятниках” — от Державина и Пушкина к Ходасевичу, а через всех них — к нашему современнику, “самому классическому поэту Петербурга” Алексею Пурину, к его (соглашусь с Кобриным) удивительной книге, “может быть, единственной в своем роде”, которая называется “Неразгаданный рай” (2004). Стремительный экскурс в книгу и тему, и — кода: “Это мужество часового на оставленной всеми позиции, безусловно, стбоит памятника на закрытом кладбище русской поэтической традиции. Закрытом для всех, кроме близких, туристов и специалистов по эпиграфике”.
Подробности в тексте. А среди эпиграфов к нему, кстати, начало перевода пушкинского “Памятника” на латинский, выполненного Р. С. Цесюлевичем.
Леонид Костюков. Еще две антологии (попытка сравнить несравнимое). — “Арион”, 2004, № 3.
Речь пойдет о книге “Девять измерений” (антология новейшей русской поэзии), вышедшей в прошлом году в издательстве “Новое литературное обозрение”, и о первом томе “Современной литературы народов России” (“Поэзия”), изданной “ПиКом” и составленной автором статьи. Есть тут главка-признание “С точки зрения составителя”.
“Составитель всегда опирается на свой вкус — при всех известных издержках этой стратегии. Большинство составителей признаются в этом как бы с долей стеснения; я же доведу свое признание до логического итога. С начала и до конца работы я доверял своему вкусу и больше ничьему и вообще ничему — не потому, что болезненно высоко ценю пресловутый собственный вкус, а потому, что отчетливо вижу тупиковость иных подходов. Действительно, сам тезис „ пусть поэт N вам не нравится, но он должен быть представлен ” восходит к понятию репутации; как бы считается известным, что поэт N объективно хорош. Но, распутывая и восстанавливая истории этих репутаций, мы находим лишь гигантскую инерцию, своеобразную эстафету доверия, а в основе — в лучшем случае — пробирные клейма чужого вкуса, в худшем — всякие побочные соображения. Иными словами, если стихи поэта меня не убеждают, никакие косвенные доводы его значимости меня и подавно не убедят. Живо то, что живо, а не то, что считается живым, и, представляя читателю стихотворение, я сообщаю ему: это стихотворение для начала задело меня и понравилось мне . Иначе я почувствую себя обманщиком”. Здраво.
Геннадий Красухин. Стежки-дорожки. Главы из документального повествования. — “Знамя”, 2004, № 9.
История новейшего времени продолжает прирастать воспоминаниями. 80 процентов нынешних — портрет “Литературной газеты” последних десятилетий. Хроника доходит до путча-91, с составлением безумных списков кандидатов в главные редакторы. Не помню, существовал ли в те годы термин “протестное голосование”, но “безумное” я бы задним числом ввел. Справедливый сюжет “только не Бурлацкий” плюс “ветер свободы” заставлял коллег-журналистов в каком-то наркотическом экстазе вносить в списки имена Солженицына, Любарского, Аксенова или Беллы Ахмадулиной.
А написана книга интересно и местами весьма сочно, несмотря на обилие монструозных персонажей из номенклатурных пространств вроде аппарата ЦК. Отсюда они выглядят какими-то призраками, фантомами, как тот же Месяцев из Радиокомитета, уничтоживший знаменитый в свое время еженедельник “РТ-программы”.
Олег Лекманов. “Ты — на курсах, ты родом из Курска”. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь <http://magazines.russ.ru/voplit>.
“…Ты — мила, у тебя есть поклонники, / Этой белою ночью мы оба, / Примостясь на твоем подоконнике, / Смотрим вниз с твоего небоскреба”.
“Ты” — это переводчица Рита Яковлевна Райт-Ковалева. Правда, декорации не московские, как оно было на самом деле, а петербургские. Но на то есть причины, они — в “Докторе Живаго”.
Инна Лиснянская. Где крестиком миндальный воздух вышит… Стихи. — “Знамя”, 2004, № 9.
Я больше не хочу, я не желаю
Вылавливать сетчаткою дырявой
Мир из терцин, где я всему чужая
От пекла жизни до посмертной славы.
Сиюминутные мелькают лица
В кругах нечеловеческих комедий,
И тень от мраморного флорентийца
В крупицах марганца и зернах меди.
О Господи! Откуда что берется?
Заплеван снег застойной звездной кровью.
И все-таки одно и то же солнце
И во Флоренции, и в Подмосковье.
См. также: Инна Лиснянская, “Над солью вод. Из иерусалимской тетради” — “Новый мир”, 2004, № 10.
Лев Лосев. Стихи. — “Арион”, 2004, № 3.
Из трехчастного беспощадного, горько-нежного стихотворения, названного “Сейчас”:
.............................................
3
За окнами такой анабиоз,
такая там под минус тридцать стылость,
что яблоня столетняя небось
жалеет, что на свете загостилась.
Грозится крыша ледяным копьем.
Безвременный — день не в зачет, а в вычет.
Кот делится со мной своим теплом.
Мы кофе пьем. Один из нас мурлычет.
В подборке есть еще очень страшное стихотворение “Гад” — про ящерицу, выскочившую из ящика письменного стола, где еще недавно были рукописи. С новой лексикой вроде “словозбаслововязь”:
.........................
Крошечное чудовищеце,
хоть ладонью лови.
Рыльце его в кириллице,
зубки его в крови.
И редактор Word в моем компьютере тоже окропляет это все красненьким.
Афанасий Мамедов. Свой остров. — “Арион”, 2004, № 3.
Рецензия на сборник Максима Амелина “Конь Горгоны” (2003).
“Вопрошающим и сомневающимся — Конь Горгоны: книга стихов, написанная вопрошающим и сомневающимся поэтом. И это самая большая неожиданность для поклонников его таланта, уже попривыкших видеть в Амелине прежде всего уверенного в своей художнической правоте мастера Большого стиля, безукоризненно владеющего словом и числом. <…> „Не описать полета духа языком плоти”, — признается поэт и выдает лишь матрицу, в которой могут быть отлиты самые разные слова (не его, не поэта — чьи?), смысл которых будет напрямую зависеть от прочитанной нами книги, пережитого чужого опыта и от возможностей его усвоить. Это не поэтическое ловкачество и не кичливый вызов: „Не описать”, — говорит поэт, но сам-то ищет слова и находит, потому что знает разницу между бесплодными и плодоносящими словами, потому что живет он в эпоху слов — немощных.
Кто знает, возможно, как раз с этим и связана тоска его по векам прошедшим, когда слова умершие и умершие языки брали на себя труд и смелость передавать истины человеческого сердца. И может, именно с этим связано постоянное желание поэта соотнестись, сопоставить себя с далеким прошлым. Его поэзию называют то барочной, то классицистской, то постмодернистской — на самом же деле, сохраняя себя от сиюминутного, она, ни к чему не примыкая, не приставая ни к одному из берегов, выступает незримо островом, который кто-то, возможно, примет за оконечность материка, а кто-то — за опыт одной-единственной души”.
