— Сро, Сро, Сро…
И потому моя рецензия будет уже про потаенные планы одного из избранных „светоносных” братьев по кличке Сро. Я попытаюсь объяснить путь Сро, попытаюсь рассказать о смысле романа, может быть, не понятого и самим Владимиром Сорокиным, ибо этот смысл шел уже не от „мясной машины”, именуемой Владимиром Сорокиным, а от „светоносного” сердца Сро. Итак, что же сообщает в своем романе „Путь Бро” достаточно именитый автор своим читателям? И почему этот главный, выпирающий смысл романа как бы не прочитан критиками, не заметен в уже появившихся газетных и журнальных рецензиях? Почему проходят мимо смысла романа и левые, и правые критики, почему даже христианствующие наши собратья из Союза писателей России ругают автора лишь за сквернословие и похабщину, не вчитываясь в смысл его книг, или все они — последователи формалиста Виктора Шкловского и для них литература — лишь сумма приемов? <…> Неужели он прав и читательское „быдло”, эти „мясные машины”, прочтут без отвращения подобный текст про себя самих и не отвернутся от автора? Нет, я не предлагаю судить писателя, конфисковывать его книги и так далее. Если читателю станет противно, он сам выкинет из рук эту заразу, сожжет на костре, использует по другому назначению. А если наш читатель уже окончательно деморализован и спокойно воспринимает унижение, оскорбление в свой адрес, значит, нечего мечтать о будущем возрождении России. „Путь Бро” — это проверка нашего человеческого состояния”, — пишет Владимир Бондаренко (“Про Сро” — “День литературы”, 2004, № 10).
Cм. также: Евгений Иz, “Бумеранг не вернется. Теплая машинерия и Ледяной молоток” — “Топос”, 2004, 8 октября <http://www.topos.ru>; “Мне кажется, что по роману „Путь Бро” видно в основном то, что на языке людей обычно называют „возраст”. Кажется, что мизантропия Вл. Сорокина стала чуть интенсивней либо изощренней. Неудивительно — хотели же какие-то там двуногие его судить”.
Cм. также: Дмитрий Бавильский, “Сорокин forever! ” — “Топос”, 2004, 14 сентября; “На заре своей публичности Сорокин любил говорить в интервью о том, что с жалостью смотрит на людей, что жизнь на планете Земля не вызывает у него ничего, кроме сожаления. Тема „сожаления” и отчаянья (неправильно живем) и является главной, одной из главных тем новой книги. <…> Несмотря на весь ледяной антураж, роман пропитан любовью и стремлением согреть читателя, потому что для Сорокина пространство литературы (текста) — это поле любви, русская словесность, кажется, это единственное, что он любит в окружающем его мире. Оттого и выбирает это самое стать писателем, чтобы находиться внутри поля любви”.
Cм. также: Андрей Горохов, Василий Шевцов, “Дальнейшее расчленение Сорокина” — “Топос”, 2004, 1 октября; сначала идут два письма А. Горохова, нового романа В. Сорокина не читавшего, В. Шевцову, написавшему на новый роман В. Сорокина рецензию: “И потому Сорокин ваяет черный нью-эйдж, компьютерную игру-убивалку. Понятно, что он создает метафору культуры, метафору религии... но это именно треш-метафора, метафора на уровне игры-стрелялки. Раскольников, задавшийся решением мировой загадки, сразился с процентщицей в игру Doom 3 . И замочил старушку в виртуальном пространстве. И значит, не нужен никакой метафизический роман, роман, который объясняет все по-простому. Напрасно ты его от Сорокина ждешь”.
Cм. также: Александр Вознесенский, Евгений Лесин, “Человек — мясная машина. Вышел в свет новый роман Владимира Сорокина. Почти без мата!” — “НГ Ex libris”, 2004, № 35, 16 сентября; “Сорокин пишет все лучше и лучше”.
Cм. также: Андрей Архангельский, “Нести людям бро. Зачем нам нужен Сорокин? Нет, не критикам и литературоведам, а нам, обычным читателям?” — “Огонек”, 2004, № 39, сентябрь <http://www.ogoniok.com>.
Асмик Новикова. Заметки о тюремной религиозности. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4(36).
“Религиозность же преобладающей возрастной группы — трудоспособных мужчин, относящих себя к православным, — не является основой их повседневного поведения. Равнодушие к конфессиональной религиозности заменяется активной поддержкой ценностей („понятий”) тюремного мира, в свою очередь сакрализованных. <…> И именно потому эти принципы остаются, несмотря на ослабление воровской культуры основными и пока неоспоримыми ритуализированными институтами социализации и интеграции в тюремный коллектив. Эти ритуалы и правила принадлежат самим заключенным. В остальном же безличное, чужое пространство колонии обусловливает отстраненное отношение к институциализированной религии, исповедание которой регламентировано администрацией”.
Уистен Хью Оден. Поэзия и правда. Предисловие Веры Павловой. Перевод с английского Стивена Сеймура. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67).
Эссе 1959 года. “От любого стихотворения, написанного кем-то другим, я прежде всего требую, чтобы оно было хорошим (авторство имеет второстепенное значение); от любого стихотворения, написанного мною, я прежде всего требую, чтобы оно было неподдельным, узнаваемым, как мой почерк, как написанное — хорошо ли, плохо ли — мной”.
Елена Омельченко. Субкультуры и культурные стратегии на молодежной сцене конца ХХ века: кто кого? — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).
“Молодежь в современной России продолжает рассматриваться государственной властью в качестве ресурса, тогда как она стремится к признанию себя субъектом”.
Белла Остромоухова. КВН — “молодежная культура шестидесятых”. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).
“Не следует забывать о том, что каждая игра [КВН] являлась результатом долгой разработки, которая вовлекала разные категории людей, каждая из которых имела свои интересы и ставила свои условия”.
Глеб Павловский. Путин — наш единственный диссидент. Интервью Глеба Павловского “Русскому Журналу” и экспертной политической сети “Кремль.Орг”. Вопросы задавали: Елена Пенская, Алексей Чадаев, Павел Данилин. — “Русский Журнал”, 2004, 27 сентября <http://www.russ.ru/culture>.
“Комментарий — не действие. У нас нет и не было нехватки комментаторов. Комментирование начинается там, где дело сделано. Комментатор приходит на сделанное, постфактум. Он в лучшем случае гримирует труп свершившихся фактов. В России есть странное заблуждение, что, если я рассказываю другому свои взгляды, я выступаю при этом как политический субъект. Ничего подобного. Оценивать, не влияя на предмет оценки, это не политика. Я рассказываю вам о своих мыслях — это не политика. Право личности — иметь мнение и его высказывать. Но политика начинается дальше. Она начинается с момента, когда я задаю обязательные для других рамки реакции на мои мнения — и защищаю эти рамки. Например — „я требую того-то”. И то вы вправе спросить: а в качестве кого ты это требуешь, ты-то сам кто? И я обязан ответить — ибо таковы наши общие ценности, вы их обязаны признавать. Или — я выражаю мнение обитателей моего подъезда, моего цеха... Или — в качестве одного из миллионов беспартийных... На мою реакцию я требую встречной политической реакции. Тогда мои мнения являются политическими, и на них должны реагировать другие — либо возмущаться тем, что власть на них реагирует. А когда я пишу президенту о том, что его отвергаю, — это не политика, а интимная политическая лирика. Наши газеты заполнены влюбленными либо негодующими письмами к президенту. Мы комментируем и негодуем на то, что наши комментарии не рассматриваются как политические рекомендации. Оттого в наших оценках не видно ни свободы частного лица, ни объективности наблюдателя, ни отнесенности к политическому субъекту, тому или иному. Частное лицо топает ножкой, топнул и отошел непобежденным. Это уже часть общей атмосферы неактуальности, разрушающей общественную мораль и питающейся продуктами распада. Среда разлагается просто из-за того, что и повестка дня, и решения падают в нее уже готовыми. Как Гефтер говорил, „с уже расфасованной для плевка слюною””.
Лев Пирогов. Начало истории. — “НГ Ex libris”, 2004, № 39, 14 октября.
“История России — это не Сталин, а чугунная сковородка моей бабушки”.
Поживите без мужчин. Беседу вел Александр Лосото. — “Российская газета”, 2004, 6 октября.
Говорит профессор, доктор медицинских наук, руководитель лаборатории системных исследований здоровья Государственного научно-исследовательского центра профилактической медицины Игорь Гундаров: “В Москве смертность тоже превышает рождаемость, но это незаметно благодаря потоку мигрантов. Лучше давайте посмотрим, что делается вокруг столицы. Центральный федеральный округ вымирает со скоростью 1 процент в год. Это значит, что через 50 лет на этой территории останется лишь половина коренного населения. В отдельных регионах положение еще трагичнее. Так, в Псковской, Тульской и Тверской областях депопуляция составляет 1,5 процента. То есть пройдет 33 года — и половины тех же псковитян не будет. Средний российский мужчина живет сегодня 58 лет. Получается, каждой женщине гарантированы 15 лет вдовства — 13 лет разницы в продолжительности жизни плюс более ранний возраст вступления в брак”. Далее — о возможных причинах “сверхсмертности”.
