тем не менее, чем-то живут, как-то одеваются, питаются и даже пьют, не являясь при том ни нищими, ни бродягами. Помалкивая возле брата, Гэбриэл наблюдал и слушал, завороженный этой человечьей суетой. Когда-то для него и три десятка человек на оргиях были огромной толпой; сегодня вся эта людская масса, насчитывающая, как минимум, человек двести, уже не казалась ему чем-то выдающимся. Он по-новому, уже полнее и отчётливее, чем прежде, начал ощущать значение и положение собственной семьи, собственного рода. Все, от рыцарей до музыкантов, искали их внимания и толики их интереса. Какой-то типчик в модных цветных штанах с гульфиком поминутно называл их в разговоре с приятелями просто Гаретом и Гэйбом, намекая на панибратские отношения, хотя очутись он с братьями лицом к лицу, и почтительнейшее «ваша светлость» ему вряд ли бы помогло. Но искали их внимания и совсем другие люди, богатые, в роскошных одеяниях, увешанные драгоценностями… Гэбриэл, глядя на них и сравнивая, вдруг понял, насколько они с братом, во-первых, сильнее и значительнее их всех, а во-вторых – насколько они уязвимы. Если братья проявят слабость – они пропали. Им конец. Может быть, Гэбриэл крайне мало знал прежде, но чтобы выжить там, где он был, он развил в себе прямо-таки звериное чутьё на людей и ситуацию. Не в силах пока грамотно рассказать и объяснить, он безошибочно понимал и чувствовал.
А фохт Гармбурга, кстати, дворянин, из почтенной норвежской семьи, знакомил их с новыми и новыми людьми, часть из которых быстро образовала кружок избранных вокруг братьев, и завязался самый, что ни на есть, добродушный и даже дружеский трёп. Говорили о лошадях, оружии, о том, как один из них прошлой осенью завалил оленя с рогами – вот ей-Богу, провалиться мне на этом месте, от сих до сих! – а другой клялся, что видал «вот такенного волчару», и гнал его по подлеску аж три мили, но тот схитрил и ушёл через овраг, но его сквайры видели следы и соврать не дадут. Остальные аж изнывали от нетерпения рассказать собственную историю, перебивали друг друга, но как только заговаривал Гарет, все примолкали и преданно и лицемерно смотрели ему в рот. Гэбриэл не говорил – стеснялся, да и говорить ему было особо нечего, но в целом в обществе мужчин ему всегда было легче и приятнее, чем в обществе женщин, да и запах мужского пота, кожи и дыма его раздражал всё-таки не так сильно, как женские запахи, смешанные со сладкими духами.
Большинство женщин, собравшихся здесь, на взгляд обычного человека, показались бы как минимум миловидными; но Гэбриэл обладал редким даром видеть истинное лицо человека. Он видел все недостатки мастерски подкрашенных и великолепно одетых женщин, и не находил по-настоящему красивых, кроме брюнетки, француженки, супруги фохта, и тоненькой зеленоглазой кватронки, молоденькой, дурно одетой, бледной, которая, словно тень, сидела в сторонке, рядом с так же дурно одетым мужчиной, высоким, худым, с испитым лицом, неприятно напомнившим Гэбриэлу Доктора. Этого мужчину братьям представили, как лесничего Кадогена Дитишема, а девушку – как его племянницу, Ингрид Руни. Обсуждая с братом женщин и девушек, Гэбриэл не скрывал своего отношения.
– Не согласен. – Засомневался Гарет. – Вот эта, например, светленькая, в зелёном – очень даже ничего.
– Не ведись на её платье и причёску. – Возразил Гэбриэл. – У неё плоская жопа, ноги наверняка короткие, а может, и кривые – посмотри, где талия, – и сиськи низко, и в стороны торчат, как у козы. Про рожу я вообще молчу, хоть и кажется, что ничего, но это просто свет такой и прическа удачная, а при дневном свете ты от этой страшилы сам побежишь. С криками о помощи.
– Х-мм… – Гарет критично осмотрел зардевшуюся под его взглядом девушку. – А ты прав… Ну, и взгляд у тебя! Прямо глаз – алмаз. А про ту что скажешь?.. – И они принялись обсуждать всех присутствующих дам, благо, торжественная часть закончилась, и они приступили к ужину. С ними сидели Фридрих, отправившийся с братьями в Междуречье, как он сам сказал, «проветриться и нюхнуть крови», граф Снейкбургский, молодой еще человек лет двадцати шести, откликавшийся на имя Вальтер, фохт, епископ Гармбургский, глава гильдии кожевников и жёны фохта и главы гильдии. Братья переговаривались вполголоса, и слышал их только Фридрих, который с интересом приглядывался к тем, кого они обсуждали, и вскоре признался, что и сам совершенно иными глазами взглянул на женщин.
– Это просто кошмар какой-то. – Сказал не без сожаления. – Когда я сюда зашёл, я подумал, что в малинник попал, но теперь вижу, что ошибся. Не хотел бы я таких же глаз, как у тебя, милорд. Что же касается француженки и кватроночки, то насчёт первой я тоже согласен полностью, а вот на вторую я бы и не посмотрел; но теперь вижу, что ты и тут прав, в ней что-то есть… Ножки очень длинные, и глаза какие большие, прямо… лань.
– Если её одеть получше и причесать… – Протянул Гарет, прищурившись на девушку. – И подкормить немного, больно тощая. Грудь-то у неё есть вообще? Я грудастых люблю. Смотри, как её родственничек на нас смотрит. Как лошадиный барышник, который свою кобылу уже неделю продать не может, и наконец, покупателя учуял…
– Что ж, я готов её купить. – Протянул Фридрих. – Без этой одежды она будет даже лучше, чем в дорогом платье.
– В очередь, принц. – Надменно заметил Гарет, залпом допивая вино. – Я пойду первым.
– А девчонку вам не жалко? – Нахмурился Гэбриэл.
– Жалко. – Откровенно ответил Гарет. – Потому лучше это буду я и принц, чем какой-нибудь вонючий старикан из собравшихся. Он всё равно её продаст, так почему не мне?
Гэбриэл уже жалел, что похвалил девушку и тем сделал её приманкой. Настроение его, и так плохое, испортилось окончательно. Фохт в самом деле облизывал его изо всех сил, откровенно оттирая от него всех остальных, и постоянно упоминал, до чего у него молодая, красивая и весёлая жена, и как ей скучно с ним, стариком. Сын его служил оруженосцем при королевском дворе, и фохт навязчиво расхваливал его, расспрашивая при этом, как собирается Гэбриэл поступить с владениями выше по течению Вороньей Струи, где недавно скончался хозяин, престарелый барон, не оставивший наследников? Только тупой не понял бы, что эти владения срочно нуждались в крепком хозяине, преданном графу Валенскому, и таким хозяином был ни кто иной, как сын фохта, юноша серьёзный, отважный, добродетельный и искренне преданный Хлорингам; а Гэбриэл тупым не был. Если он сам помог брату разобраться с внешностью женщин, то брат
