Она раскроет ему свою душу. И он увидит, какая она необычная. И непременно полюбит ее. Не сможет не полюбить. Пусть он даже будет работать в другом вагоне, всё равно они будут видеться каждый день. И всё свободное время быть вместе.
Но по здравому размышлению она решила этого не делать. Всё-таки деньги всегда нужны. Плюс новые впечатления и жизненный опыт. К тому же на железной дороге она гораздо ближе к Сереже, чем в деревенском захолустье. И вполне может быть, что их пути где-нибудь пересекутся.
Первый день работы Рите показался сущим адом. Уже было желание на ходу выпрыгнуть из вагона.
Во-первых, адский шум. Все кричали, вопили, говорили на повышенных тонах, как будто боялись, что их иначе не услышат. Разве нельзя говорить спокойно? Но нет же! Сразу же возникла масса недоразумений. У кого-то оказалась верхняя полка, а здоровье не позволяло ему забраться туда. И непременно требовали нижнюю полку. Но нижние полки тоже были заняты. И пассажиры нижних полок никак не соглашались меняться наверх. Других не устраивали боковые полки. Третьи возмущались, почему они оказались в хвосте поезда. За стеною туалет, а значит, будут запахи отнюдь не от духов «шанель». Интересно, о чем они думали, когда покупали билеты? Разве им неизвестно, что каждый занимает место согласно купленному билету?
Но ко всему человек привыкает, особенно, если он к жизни относится философски, как Рита. Тем более, что зарплата превысила ожидания Риты. Такую сумму она впервые держала в руки. А потом Пахомыч, старший проводник, занес ей вечером двести рублей.
— А это за что? Премиальные? — удивилась Рита.
— Можно и так сказать. Ты же убираешь бутылки, что оставляют пассажиры.
— Ну, а как же!
— Так вот это бутылочные деньги.
Тут до Риты дошло.
— Не нужно!
Она отстранила руку Пахомыча.
— Это входит в мои обязанности. Я за это получаю зарплату.
— Ну, ты и…
Пахомыч хотел ввернуть более крепкое слово, но вовремя опомнился.
— Блаженная. А в прочем, как угодно.
За все лето пути Риты и Сережи не переплелись. И уже на излете лета и стройотряда «Проводник» два состава оказались на путях «Новосибирска-Главного». Рита бросилась к адлеровскому поезду. Но Саше она не нашла. Видно, он уже ушел в город. возле одиннадцатого вагона стояла скучающая тучная проводница.
Рита подошла к полной пожилой проводницы, которая стояла возле вагона и спросила, где она может найти Сережу Твердова.
— Серого? А его нет, девушка. Ушел в город. А тебе он на что?
— Так. Ну, вместе учимся. Просто поболтать хотела.
— Ну, это только к вечеру появится.
— А как он?
— Ну, парень как парень. Ходок только отменный.
— Ходок — это как?
— Ну, ты даешь. Да считай каждую ночь с какой-нибудь очередной барышней кувыркается.
— Не знала, что он акробат.
— Ага! Еще тот.
— А зачем ему с барышнями кувыркаться?
Женщина выпучила на нее глаза.
— Ты чо, совсем малахольная.
— Ну, я не понимаю, зачем ему кувыркаться?
— Да….
И тут женщина ввернула русское просторечное слово.
Рита густо покраснела. Пожилая проводница смотрела на нее с удивлением. А потом махнула рукой и пошла в вагон. Матерное слово, как колокол, било в Ритиной голове. Хотелось куда-нибудь убежать, зарыться, никого не видеть. Мир рухнул. Больше в нем ничего не существовало за что стоило бы держаться, чем можно было бы дорожить. Жить не хотелось. Рита ушла в свое купе, закрылась и зарыдала. Ей хотелось умереть. Разве в мире, где есть Блок, белые ночи, Прекрасная Дама может быть такое? Это какой-то ад, жить в котором невозможно. Потом Рита уснула за столом. И проснулась она уже ночью. Это был другой человек, с другой душой, в которой больше не было места для любви к Сереже Твердову.
29
СИНЕКУРА
Рассказ Мельчука.
— Знаете, время от времени у нас собирают ученых и отправляют их в народ с лекциями по линии общества «Знание». В тот раз мне выпало поехать на Дальний Восток. И вот мне предстояло прочитать лекцию у военных моряков. Привозят на корабль, отчитался, как положено. А у них в этот день как раз проходил конкурс боцманов. Оказывается, есть на флоте такое мероприятие. Ну, и мне предложили поприсутствовать. Среди разных состязаний есть оказывается и состязание по мату. Причем, чуть ли не самое главное. Чем лучше боцман выражается, тем он выше ценится. И каждый капитан старается заполучить такого боцмана к себе на корабль.
Что творилось, когда началось главное состязание!
— А можно мне попробовать? — спрашиваю я.
Посмотрели на меня снисходительно. Какой-то интеллигентик, сморчок в очках. Куда уж ему до морских волков! Хотя пускай попробует! Жалко, что ли! Самые матерые боцманы продержались не более пяти минут. Если какое-то выражение употреблял вторично, всё — выступление на этом заканчивалось. Боцматы-то — стихийные матершинники. Я же подошел к этому делу по-научному. В голове сразу сложилась картинка, где всё систематизировано, классифицировано. Вроде как оглавление книги! И по порядочку пошел, по пунктикам, от одного к другому. И продержался целых двадцать две минуты. Подходит ко мне после конкурса вице-адмирал, жмет крепко руку. «Знаешь, — говорит, — это фантастика! Если своими бы ушами не слышал, ни за что бы не поверил». И предлагает мне перейти на флот.
— Да я вроде ученый, — говорю.
— Занимайся ты своей наукой сколько угодно. Только хотя бы раз в год проводи у нас семинары для боцманов. Учи ты их этому искусству! Мы тебе и зарплату будем платить. И премию, и паек! Всё, как положено!
Я всё-таки отказался от столь лестного предложения. А на вице-адмирала страшно было смотреть. Такое было впечатление, что он потерял по меньшей мере целый крейсер.
30
ПОСРАМЛЕННЫЙ СЛЕСАРЬ
Эту историю тоже рассказал Игорь Мельчук. Он тогда еще жил в Ленинграде, каждый год приезжал в Новосибирск, где читал в университете спецкурс по структурной лингвистике.
Наверно, филологи старших поколений еще помнят учебники по русскому языку Галкиной-Федорук. В сталинские времена ей привелось посидеть в лагерях, потом была реабилитация. Она вернулась в Москву, где в университете Ломоносова преподавала историю русского языка и одновременно писала докторскую диссертацию. Тема диссертации была весьма любопытной — «Московское просторечие ХУП века». Защита была при закрытых дверях, но несмотря на это, зал был полон, хотя женщин и студентов не пустили. То и дело из зала доносился гомерический хохот. Защита продолжалась несколько часов, видимо, слушателям никак не хотелось расставаться с диссертанткой. Наконец, защита благополучно закончилась. Двери настежь. Выходит Галкина-Федорук. В
