и не происходило ничего странного. Он едва отговорил её встречать его завтра на вокзале. И сразу пожалел об этом. Если она ещё раз попросит, он согласится.
Теперь ему предстояло чем-то занять себя в этот последний вечер.
На Дворцовой толпился народ. Несмотря на холод, недалеко от арки Главного штаба саксофонист томно выводил тёплую джазовую тему.
На этом огромном пространстве ему вдруг привиделось что-то совсем нереальное: площадь полна народу, все что-то скандируют, кричат, и вдруг несколько полицейских выхватывают из толпы Лизу и тащат её за волосы прямо к Монферрановой колонне. Его так захватило это видение, что он никак не мог его с себя сбросить, а потом вместо Лизы появился его брат Вениамин. Когда случайно, по воле затейливых ассоциаций и воспоминаний, представляешь себе нечто трагическое, поверить в возможную реальность легче лёгкого. Веня нагнулся над своей племянницей, которую на самом деле никогда в жизни не видел, и тщился поднять её на ноги, вырвать из рук карателей.
Очнулся Артём на брусчатке. Он лежал на боку. Кто-то тянул его за руку и причитал:
– Поднимайтесь, поднимайтесь!
«Боже, что это со мной?» Шалимов не соображал, отчего он упал.
Человек, тянувший за руку, выглядел смутно знакомым, но кто он?
Артём поднялся, отряхнулся, ощупал себя. Рядом всё ещё топтался парень, его поднявший. Боже мой! Это же Вольф, друг Лизы!
Через десять минут Вольф отпаивал Артёма чаем в кафе на Невском.
– Вы же завтра с Лизой едете в Самару?
– Всё правильно. Лиза у себя, собирается. А я сходил на работу, взял отпуск на неделю и вот решил пройтись немного. Я люблю бродить, воображать, какие люди тут жили раньше. Вышел из арки на Дворцовую и заметил вас. Я обрадовался, принялся вам махать и вдруг вижу, вы, ну как в кино прямо, оседаете. Чего только у меня не пробежало в голове! Кинулся к вам. Слава богу, вы быстро очнулись.
Щёки Вольфа пылали румянцем. Таким румянцем художники-передвижники награждали крестьянских детей.
– Я сам поражён. Со мной никогда такого не бывало. Возраст. Нервы. Ничего не поделаешь…
– Точно не хотите к врачу?
– Сейчас всё в порядке. Видимо, спазм какой-то.
– Я слышал, когда человек так неожиданно падает, это значит – надо сердце проверять.
– Завтра в Москву. Там и проверю.
– Мы – в Самару, вы – в Москву.
Кафе, хоть и находилось в центре города, на Невском, не больше, чем в ста метрах от Дворцовой, выглядело будто советская столовая. Владельцы лозунг «Назад в СССР» решительно воплотили в жизнь, надеясь, что ностальгирующие по тому времени посетители прельстятся антуражем и щадящими ценами.
Вольф уговорил Шалимова взять пельмени. Артём проголодался. Ел жадно, даже обжёг немного губы.
Вольф справлялся со своей порцией осторожно, словно боялся, что дядя его девушки составит о нём неверное впечатление, если он будет торопиться.
– Есть какие-то новости? Кто-то слал ещё эсэмэски? – Вольф бросил два куска сахара в чашку с чаем и начал размешивать ложечкой. Ложка периодически задевала края.
– Пока никто не писал. Но скоро напишут, куда денутся. Мне, кстати, звонил тот полицейский, которого я просил поискать дело Вениамина. Завтра мы встречаемся в Москве.
– А что конкретно сказал?
– Пока ничего.
– Надо же, как интересно! Вы дадите нам знать, когда что-то выяснится?
– Я думал, Лизу этот сюжет больше не занимает.
– Нет. Я убеждён, что нет. – Он был совершенно не уверен в том, что произнёс. – Сегодня в «Буквоеде» на Невском встреча интересная. Не хотите сходить?
– С кем?
– С Яковом Гординым.
Вольф говорил это с таким видом, с каким дети рассказывают об игрушках, перед тем как намекнуть, что хорошо бы их приобрести.
Артём поразился тому, как Вольф прекраснодушен и трогателен. Как он сохранил это в наше время и при его работе? Жизнь не так уж к нему милосердна, а он, похоже, восхищается ею, ждёт её.
– Ну что же! Я с удовольствием. Когда начало?
– Надо поспешить.
«Буквоед» был обустроен широко: большие залы, три этажа, эскалаторы. Внизу, около касс, Вольф и Артём стали свидетелями забавной сцены, как один человек, низенький, в очках, ругался с кассиршей, что его произведения стоят на самых дальних стеллажах, а на видных местах только макулатура Яхиной и Водолазкина.
Артём расстроился, что «Брисбен» до сих пор не дочитан. Книга хорошая, но обстоятельства его жизни что-то совсем не располагают к чтению.
Гордин выступал убедительно, страстно, на вопросы отвечал умно, тонко, подробно. Артём вдохновился и решил, что, как только найдётся время, прочтёт всё, что написал Яков Аркадьевич. Глаза Вольфа горели. Артём сделал для себя окончательный вывод: парень грезит литературной славой. Интересно почитать, что он пишет? Но он, похоже, из тех, кто жутко стесняется своего увлечения.
* * *
Ожидая возвращения Лили, Иван совершенно извёлся. Он неизвестно по какому разу анализировал события прошедших дней, но ни к каким новым выводам не приходил. Лиля убеждена, что Родионов как-то связан с гибелью Вениамина Шалимова. Но сам Иван в этом всё ещё сомневался. Прямые свидетельства отсутствовали.
Скоро их найдут и прикончат те, кто вчера взорвал его машину. Его и Лилю. Вот что важно, а не какие-то смутные расклады и старые дела. Пусть этот Артём Шалимов разбирается сам, в конце концов!
Надо было ему всё же настоять, чтобы Лиля никуда не ездила.
Он нервничал. Мысли терялись. Не доходили до конца.
И в один момент всё вдруг выстроилось.
Крючков уверен, что Родионов заставил начальника Раменского отделения полиции Ершова работать на себя. Но на чём он его поймал? Скорее всего, начальник антитеррора выяснил, что рыльце у Ершова в пуху, а тут такой подарок – разоблачение ершовских оперов. От этого просто так не отмажешься. Залёт так залёт. Значит, Багрова и Соловьёва выпустили под подписку, чтоб они «искупили вину». Какой-то ужас, беззаконие, но иного объяснения нет. Родионов выпустил их. Что им пообещали? Ясно что. Свободу. Их дело развалить – не проблема. Жёстко отработают Рахметовых, и те признают, что их это товар. Поверил Родионов в его гибель? Шульман всё сделал как надо? Пока они проверяют ДНК с места, шанс остаётся. А потом – нет. Если поспешат, то управятся с ДНК чуть больше чем за сутки. Да уж!
Лиля возвращаться в отель не торопилась. Разговор с Марченко её не обрадовал, конечно, но убедил, что она права в своих подозрениях. Его реакция свидетельствовала, что он действительно изменил свои показания под давлением. Но почему? Как заставить его пролить свет на это? Теперь он закрылся от неё. До
