В “коммунарской” земле лежат останки Сергея Эфрона, писателей Артема Веселого и Бориса Пильняка. Кстати, мне кажется, что Л. Головкова напрасно связывает стихи Ахматовой на смерть Пильняка “Все это разгадаешь ты один…” с ее, ахматовской, художественной интуицией — в описании места тайного захоронения (хвойный лес, камыши в пруду, овраг, ландышевый клин). Это скорее не “Коммунарка”, а, как считал, например, покойный Лев Шилов (и даже водил нас, музейщиков, показывать ландышевые заросли), — пильняковский дачный участок под соснами в Переделкине (где Пильняка и арестовали), неподалеку от самаринского пруда. Ахматова сюда приезжала и перед войной, и после.
Андрей Грицман. Поэтический меридиан Пауля Целана. “Услышать ось земную…” — “Вестник Европы”, № 21 (2007) <http://magazines.russ.ru/vestnik>.
Отличное эссе о Целане (включающее рассказ о встречах с другом поэта Ниной Кассиан), продолженное переводами Грицмана из этого выдающегося поэта.
Пейзаж с существами-урнами.
Разговоры из дымящегося рта в дымящийся рот.
Они едят:
трюфеля сумасшедшего дома, кусок
непохороненной поэзии,
нашли вот язык и зуб.
Слеза катится обратно в свой глаз.
(“Пейзаж”)
Владимир Губайловский. Наноалхимия. — “Компьютерра”, 2007, № 42 (710) <http://www.computerra.ru>.
Используя интервью главного идеолога российского нанопроекта Михаила Ковальчука, данное им летом прошлого года журналу “Итоги”, В. Г. убедительно аттестует его выкладки как типичные проявления “алхимического” мышления. Вот лишь один фрагмент анализа:
“М. К. Одной из целей развития науки и техники индустриального общества, того, в котором мы жили до сих пор, было изучение „устройства” человека и его возможностей. Создавая какие-то технические системы, мы постоянно копировали себя, пытались усовершенствовать то, что дано нам природой. Например, подъемный кран — это фактическая имитация руки. В оптических приборах мы имитируем человеческое зрение, в акустических — слух. Когда началось создание интегральных схем полупроводниковой микроэлектроники, создатели компьютеров принимали за образец человеческий мозг.
[Владимир Губайловский:] Трудно копировать то, чего ты не понимаешь и даже не видишь. Точнее, это возможно только в одном случае: если ты изначально уверен в том, что все подобно всему. Макрокосм — микрокосму, природа — человеку, человек — Богу. Это всеобщее подобие и есть главный принцип алхимии.
И подъемный кран, и компьютер, и оптические и акустические приборы создавались вовсе не для того, чтобы копировать человека. При создании каждого прибора или механизма решалась совершенно определенная задача — нужно было реализовать определенную функцию, с которой люди справляются неудовлетворительно (как правило, одну и очень простую): поднять тяжесть, рассмотреть удаленный предмет, сохранить звук. Такие четко отграниченные (специализированные) задачи решать удавалось, но и Галилей, увидевший спутники Юпитера в телескоп, и Эдисон, создавший первый фонограф, и фон Нейман, предложивший архитектуру компьютера, были слишком плохо осведомлены, как соответствующие функции реализуются организмом человека”.
“Заказ” на историю и ресурс покаяния. Диалог главного редактора газеты “История” Алексея Савельева и ее обозревателя Анатолия Берштейна. — “История”. Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения (Издательский дом “Первое сентября”), № 22 (2007).
“А. Б. <…> Многие учителя отмечают, что в пособии для учителей Филиппова и учебниках Чубарьяна-Данилова недостаточно говорится о негативных сторонах нашей истории, которые, на мой взгляд, не менее важны, чем позитивные, потому что из этого извлекаются уроки. Как вы относитесь к такой черно-белой трактовке подхода к истории при том, что белый цвет должен превалировать?
А. С. Я вообще-то к черно-белой трактовке отношусь плохо, потому что историю нельзя загонять в схемы, мы это прекрасно знаем. В этой связи я хотел бы процитировать высказывание методиста Андрея Иоффе, которое он сделал недавно на региональной учительской конференции в Подмосковье: „К государству нужно относиться как к семье. Детям не нужно знать о некоторых проблемах, которые существуют в семье. Ведь мы хотим ее сохранить, а есть силы, которые хотят ее разрушить”. <…>
Дети все равно узнают о сложных и негативных сюжетах, но в другой, скажем так, недружественной трактовке, и это травмирующее впечатление останется у них на всю жизнь.
Возвращаюсь к Карамзину…”
И далее — о том, что наши историки не обходили “острых углов”, потому что “понимали, что наша история освещается неким высшим светом, в данном случае, чтобы всем было понятно, будем говорить о свете нравственности”. “И когда историк (а вместе с ним читатель) постигает это, входит в это поле, то ему не страшно рассказывать о чем-нибудь негативном.
А вот если этого поля нет, как в современном российском обществе, где нравственность на нуле, когда выкорчевана была самая первооснова нравственности, когда надо объяснять элементарные вещи, тогда, конечно, любая негативная информация может причинить вред или, как говорили в советские времена, „вызвать неконтролируемые ассоциации”. Вот в чем проблема. Поэтому уроки истории должны воссоздавать это нравственное поле”.
Юлия Идлис, Анна Немзер, Михаил Калужский. 10 героев русской литературы. — “Русский репортер”, 2007, № 30 (030) <http://www.rusrep.ru>.
Номер полон рейтингов, схем, итоговых обзоров. “10 героев” — это Илья Муромец, протопоп Аввакум, Тарас Бульба, Степан Парамонович Калашников (лермонтовский купец), Данко, полковник Исаев (Штирлиц), Николай Степанович Гумилев (выведенный Лазарчуком и Успенским в романе “Посмотри в глаза чудовищ”), Василий Теркин, Анастасия Каменская и Эраст Фандорин.
Бедные, бедные Иванушка-дурачок, Незнайка и Чебурашка! Плачьте, Ярославна, Несмеяна и Снегурочка, плачьте! Мир вашему праху, незабвенные Василь Иваныч и Петька!
Из номера можно узнать также, годом чего, кроме как Семьи, объявлен 2008-й. Скажем, про “Год санитарии” и “Год картофеля” вы знали, товарищи? Книги рассказов и эссе Иличевского входят в шестерку самых ожидаемых изданий, а весенний концерт Земфиры — в восьмерку самых важных событий.
Задевает фотография Юрия Козырева под названием “Пронумерованные”. На ней интеллигентный американский солдат в очочках, каске и полном обмундировании ставит жителю иракской деревни специальным фломастером на шее сзади особый номер (к слову, женщинам номера наносят на руки).
…Вставшего на колено иракца обступили его дети, одной рукой он обнимает взрослую напуганную дочь, а маленький сын с тревожным любопытством силится разглядеть, что это там военный дядя пишет на шее нашему папе. Неподалеку с мучительно наморщенным лбом — жена пронумерованного. “Такая система, — пишут здесь, — в сочетании с расчерченной на карте деревни сеткой позволяет американцам определять, кто именно передвигается по населенному пункту, несмотря на введенный запрет”. Вот интересно, тому звездно-полосатому кретину, который это придумал, никто не напомнил, что номера на живой человеческой коже первыми наловчились ставить господа Гиммлер, Эйхман и иже с ними?
Вечеслав Казакевич. Праздник осенней луны. Стихи. — “Рубеж”, Владивосток, 2007, № 7 (869).
Публикации предпослано интереснейшее предисловие Юрия Кабанкова с рассказом о судьбе и поэзии таинственного и легендарного белорусского поэта, проживающего ныне в японском городе Тояма, где он профессорствует в местном университете. Подборку, очевидно, новых (весьма грустных) текстов открывает стихотворение под названием “Как в сказке”:
Под вечер в поселке включают метель,
разводят русалок в алмазных окошках.
Забыв про учебники, бросив портфель,
сидишь на печи с громогласною кошкой.
Сдвигаются с места равнины, луна,
солдаты атьдвакают, голуби бредят,
раскинулись девки и море вина,
совсем ни к селу Фудзияма видна!
А печка все едет, и едет, и едет…
Виктор Козодой. Движение сибирских “неформалов” в 1986 — 1990 гг. — “Вопросы истории”, 2007, № 12.
“Оппозиция стала реальной силой лишь тогда, когда она получила поддержку со стороны нарождавшегося предпринимательского класса”. …Который, как напоминают здесь, во многом состоял из бывших номенклатурщиков (комсомольских работников, представителей директорского корпуса etc.), переставших доверять КПСС. А началось-то все с экономических требований почти голодающих шахтеров, которых довольно быстро подвели к политике.
