Мы продвигались в абсолютной темноте. Я поднес руку к глазам, но лишь когда коснулся, ощутил пальцы. Да и то как-то странно, смещенно, словно то ли мое лицо сдвинулось на метр в сторону, то ли пальцы стали шероховатыми до плотности копыта. Тьма не рассеивается, уже хотел повернуть коня обратно, как вдруг чуть сбоку впереди наметился просвет… точнее, тьма показалась реже.
Конь тут же повернул туда, через несколько мгновений тьма отступила, я выехал на залитую лунным блеском бесконечную унылую равнину. Воздух холодный, но терпимый, под копытами хрустит снег, едва-едва покрывает бабки. Из плоской, как застеленная белой скатертью поверхность стола земли, торчат голые камни. Звезды мелкие, злые, колючие, но их множество, а луна чересчур крупная, со странным рисунком. Я не помню, какая на самом деле, никогда не приходило в голову запоминать, но сейчас сердце участило удары в ужасе: не моя привычная луна, не мои звезды! Хотя на привычном небе я не отыскал бы ни одной звезды, даже Полярную не найду, но сейчас абсолютно уверен: это не мои звезды, не мое небо.
Сердце билось все медленнее. Холод сковывает от кончиков ушей до ног, но хуже холод, охвативший внутренности. Внезапно стало все по фигу, и этот мир, и эта жизнь, и все-все, что есть на свете. И захотелось остро, чтобы все остановилось, чтобы наступил великий покой…
Впереди посветлело, пахнуло теплом, проступил, как через темную завесу марли краснеющий небосвод, а ниже – темная зелень. Еще несколько конских шагов, и солнце ударило в лицо непривычно яростное, разгневанное, что по своей воле уходил в мир луны. Кровь закипела, спина выпрямилась, грудная клетка раздвинулась сама по себе, хотя мясо от жары едва не ползет, как воск со свечи.
Издали донеслись ликующие крики.
– Сэр Ричард!..
– Сэр Ричард де Амальфи!
– Слава сэру Ричарду!
Земля загрохотала под копытами, отряд оказался рядом в мгновение ока. Меня окружили, лучники смотрят с суеверным страхом, а Зигфрид, Алан и виконт де Теодерих хватали меня руками, мяли, щупали, не веря, что возможно вот так преспокойно въехать в этот неземной туман, теперь я уверен в его неземности, и так же спокойно выехать с другой стороны.
Я вскинул руки, взглянул на заходящее солнце. Почудилось или до въезда в туман оно было значительно выше?
– Тихо, тихо! Напомните, какой сейчас день?.. Много времени прошло?
Гробовая тишина обрушилась внезапно. Лицо Зигфрида, он ближе всех, побледнело, будто разом выпустили всю кровь. Остальные крестились, шептали молитвы.
Алан проговорил нетвердым голосом:
– Для нас прошла малость… А сколько для вас, сэр Ричард? Вы там пробыли дни или недели? Может быть, годы?.. В каких королевствах странствовали?
Я поглядел на них, покачал головой:
– Все в порядке, все в порядке. Харальд, мы далеко от какого-нибудь села? Ладно, все равно такую ораву никто не прокормит. Вон там пара деревьев и ручей: остановимся на отдых.
Коней освободили от поклажи и седел, сами сбрасывали тяжелые доспехи, кольчуги, плескались в ручье, вода едва не шипит, попадая на разгоряченные тела.
Лучники, действуя слаженно, быстро развели костер, освежевали добычу и сразу на трех вертелах жарили зайцев, олененка и большую утку, посмевшую пролететь над нами в отрыве от стаи.
Отца Ульфиллу снимали с седла втроем, патер в последнее время слишком много ездит, сейчас стоит отсапывается, на меня смотрит привычно исподлобья, с неослабевающим подозрением.
– Ad cogitandum et agendum homo natus est, – сказал я, – не так ли, святой отец?
Он ответил хрипло:
– Ad gloriam… Cave, сэр Ричард! Cave Божьего гнева!
– Con amore, – ответил я кротко. – Священники должны говорить сon amore.
– Errata, – ответил он коротко.
Не глядя на меня, прошел к костру, переваливаясь, как толстая бегемотистая утка, с кряхтением сел на пень. Ему подали сыр и хлеб, но патер сперва отхлебнул из фляги добрый глоток вина, глаза не отрывались от вертела, где уже поворачивается над огнем тушка оленя.
Я, как сюзерен, возлег в тени дуба и, опершись на локоть, благосклонно созерцал процесс приготовления пищи. Хороший процесс, намного более занимательный, чем если смотреть на балет или слушать двадцатую симфонию. Когда это наконец поняли и перестали стыдиться – все мы от обезьяны и Фрейда – то даже в лучших ресторанах начали готовить на глазах едоков. Пусть смотрят и начинают глотать слюнки. Тогда и некоторые недоработки не так заметны.
Отсюда хорошо видно, как багровое небо постепенно лиловеет, как вдруг из медленной величавости прорывается зеленоватый луч, яркий, налитый огнем, рассекает небеса и уходит в безбрежные дали.
Харальд, как старший в отряде, если не считать рыцарей, распорядился кому за кем нести стражу у костра, сам вызвался на самое трудное время, предрассветное, коней стреножили и пустили пастись с другой стороны дерева, и все, кроме стражей, постепенно затихли, усталость взяла свое.
Я все еще не мог заснуть, в голове теснятся названия сел и деревень, теперь они под моей рукой, а это значит, что могу не только грабить, теперь это приняло форму налогов, но обязан защищать как от внешнего врага, так и в самих селах поддерживать такой климат, чтобы… чтобы все было хорошо.
Но если на своих крохотных землях ничего особенного и не встретил, только в самом замке много неясного, то здесь и свернутые королевства, и странные проплешины ночи среди бела дня, и странные рощи эндемичных деревьев…
Костер горел ярко, от него шел ровный сильный жар. Лучники уже спят, дозорные Рассело и Хрурт ушли к коням, я бездумно смотрел в пламя, потом вдруг, несмотря на упругую волну тепла, ощутил недобрый холод. Не сразу понял причину: я давно уже не подбрасываю хвороста, а жар все сильнее, пламя костра выше и выше, в то же время сужается, превращаясь в ровный светящийся столб.
В верхней части, где оранжевость переходит в красный цвет, затем в багровый и наконец совсем растворяется в ночи, начали двигаться сгущения, тени, там быстро возникали образы и тут же исчезали, я не успевал всмотреться, не стоячая вода, а быстрый огонь, наконец в пламени произошло упорядочение, возникла человеческая фигура, некто одетый очень странно держит в одной руке посох с зажженной белой звездой на кончике, а в другой руке на ладони нечто вроде призрачного дворца.
Сердце мое колотилось бешено, я едва не опалил брови и волосы, бросившись рассматривать, человек тоже увидел меня и обратил ко мне лицо, я видел двигающиеся губы, удивление на странно удлиненном лице с высокими скулами.
Я почти сразу заснул, некоторое время плавал в блаженном ничегонеделаньи, затем услышал за спиной тихий нежный смех. Я не успел повернуть голову, теплые ладони закрыли мне глаза, ласковый голос спросил прямо в ухо:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
