– Спасибо, Анатолий Филиппович.
Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно лысый череп, непривычного цвета загар – не сезонный, что ли, а вроде постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное зубы – ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие от пародонтоза, не изувеченные никотином, – именно это прежде всего бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел, Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал, листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега освободится и разглядывал странное лицо визитера.
"Хорошо. Будем разбираться", – сказал помпрокурора, подняв голову, а когда посетитель ушел, пробурчал: "Сперва сажаем, потом выпускаем".
"Кто это?" – поинтересовался Скорик.
"В сорок пятом, после войны посадили за сотрудничество с немцами в Богдановске. А дело-то вот, – похоже, дохлое, – он показал тоненькую папку. – Буду сочинять представление в суд. Комиссия по реабилитации рассмотрела"..
– Светлана Васильевна, что за ключи вам принесли? – спросил Скорик. Сколько их вообще от приемной и кабинета?
– Три пары. Эти, – она указала на только что возвращенные, – всегда находятся у вахтера, запасные. Одна пара у меня. И еще одни постоянно у Елены Павловны. Личные.
– А этот человек, который принес?..
– Анатолий Филиппович? Наш ночной вахтер.
– Как его фамилия?
– Сердюк…
Запыхавшийся, быстро вошел Лагойда, – коренастый, плотный, пригладил светлые волосы над высоким лбом с глубокими залысинами.
– Заходите, Юрий Игнатьевич, – поднялся Скорик. – Я буду делать обыск в кабинете Кубраковой. А вы и Светлана Васильевна – в качестве понятых. Не возражаете?
– Чего уж тут возражать, как говорят, понятой – не нанятой, – слегка улыбнулся Лагойда, не заметив, как неодобрительно нахмурилась Света…
Скорик тщательно перебирал и просматривал каждую страничку – и те, что лежали на столе, и те, что в целлофановых папочках, выдвигал ящики, рылся в них. Лагойда и Света сидели рядом, сперва наблюдали за Скориком, затем о чем-то тихо переговаривались. Ничего не найдя, Скорик прошелся по кабинету, обозревая его, вернулся к столу и взялся, как за увлекательное чтение, листая перекидной календарь, начав с февраля. Все странички были исписаны памятками, зачеркнутыми быстрым росчерком шариковой ручки. Прочитывая их, Скорик удивлялся разнообразию всего, чем занималась и во что вникала Кубракова, но для него все это было чужим и чуждым, неинтересным. И только в одном месте – на листочке за 12-е мая заключенная в овал красным фломастером незачеркнутой осталась запись: "Вячину". Если рядом с другими записями имелись слова-комментарии "позвонить", "выяснить", "договориться", "встретиться" и прочие, то в этом случае значилась только фамилия. Вырвав листок, Скорик положил его в карман…
Закончив и исполнив все формальности, Скорик вышел из кабинета в сущности с пустыми руками. Опечатывать его больше не было смысла. Поблагодарив и отпустив Лагойду, он только спросил:
– Юрий Игнатьевич, где вас найти, если понадобитесь?
– Этажом выше, комната 27, – Лагойда вышел.
– Светлана Васильевна, вы Вячина знали? – спросил Скорик.
– Конечно, он у нас много лет проработал технологом.
– А где сейчас?
– В кооперативе "Астра".
– Какие у него были отношения с Кубраковой?
– Нормальные.
– Он появлялся у вас после ухода в кооператив?
– Очень редко.
– Вообще в институте или именно у Кубраковой? Когда последний раз они виделись?
– За день до ее отъезда в Германию. Он буквально поймал Елену Павловну на улице возле института, мы уже с нею шли домой. Хотел о чем-то поговорить, но она спешила и сказала, что после ее возвращения. Второй раз пришел, когда она была в Германии, справлялся, не вернулась ли еще.
– Не была связана Кубракова с Вячиным какими-нибудь институтскими делами? – он достал из кармана листок календаря. Видите – "Вячину". Это ее рукой написано?
– Ее. По-моему, Елена Павловна никаких дел с кооперативом Вячина не имела. Хотя утверждать не берусь.
– Вы не знаете, в каких кооперативах Лагойда и Назаркевич?
– Кажется, вместе с Вячиным.
– Спасибо, Светлана Васильевна, – поднявшись, Скорик направился к двери.
– Что же все-таки случилось с Еленой Павловной? – робко спросила Света.
– Пытаемся понять, – ответил он, глядя ей в глаза. – У вас красивые волосы, – улыбнулся Скорик, уводя собеседницу от расспросов.
– А что хорошего? Рыжие. В школе дразнили.
– Это от зависти… До свидания…
Поднявшись этажом выше, он прошел по длинному коридору, отыскивая комнату N_27. Постучавшись, вошел. Небольшой кабинетик, скорее каморка с одним столом, два стула и дешевый фанерный шкаф с выбитым стеклом, заполненный какими-то бумагами, папками. За окном хозяйственный двор института.
Лагойда предложил сесть.
– Юрий Игнатьевич, вы с Назаркевичем в одном кооперативе?
– Да.
– У Вячина?
– Да.
– Что производит "Астра"? – Скорику показалось, что Лагойда удивился, когда он произнес название кооператива. Проявил эту осведомленность Скорик умышленно.
– Много хороших вещей, – и Лагойда перечислил.
– Вы давно знакомы друг с другом?
– Давненько.
– Друзья?
– Ну как сказать… Вроде приятели, – Лагойда был в сиреневой сорочке, рукава закатаны, сильные руки поросли до локтя светлыми волосами. Во время разговора он поглаживал правой рукой левую, порой обнажая под волосами красивую татуировку – попугая, сидевшего на кольце. Заметив взгляд Скорика, накрыл попугая ладонью. – Баловство.
Это была не мальчишеская неумелая татуировка, а исполненная профессионалом.
– Вы не знаете, когда Назаркевич вернулся из Богдановска: в тот же день или на следующий? – спросил Скорик.
– Вот этого не знаю.
– У Вячина в кооперативе есть телефон?
– Телефон-то есть, только самого Вячина нет. В командировке.
– Где?
– В Польше.
– Давно уехал? Надолго?
– Уехал… – Лагойда задумался, – по-моему, в прошлый четверг. Завтра-послезавтра должен вернуться.
– Как думаете, Юрий Игнатьевич, кто может занять место Кубраковой?
– Это уж не моя забота! Не вникаю.
– Я в том смысле, что кто-нибудь лелеял такую мечту?
– Мое дело – энергетическое хозяйство, а в сферы Кубраковой я носа не совал, мне это, как говорят, до одного места.
– До лампочки? – подмигнул Скорик.
– Можно и пониже.
– Раз так, тогда и закончим.
– Я провожу вас.
– Спасибо, не надо. Я найду дорогу…
Около пяти вечера Скорик позвонил на квартиру Кубраковым. Трубку взял брат:
– Можете приезжать. Я подготовил маму. Только вы постарайтесь без особого усердия. Сами понимаете ее состояние, – не стесняясь, предупредил он.
– Постараюсь. Я ведь к вам не в гости с балалайкой собираюсь, – в тон ответил Скорик.
– Понятно, понятно. Приезжайте…
Скорик увидел то, что и ожидал в этом доме, построенном в начале века: большие комнаты, потолки почти четыре метра, в углах изразцовые печи с подведенным газом, высокие окна с овальными фрамугами.
Кубраков усадил его на стул, сказал:
– Посидите, я позову маму.
– Одну минутку, Александр Павлович, – остановил его Скорик. – Я не собираюсь делать обыск, просто хочу осмотреть комнату Елены Павловны, письменный стол и задать несколько вопросов вашей маме. Не исключаю, что мне еще раз придется наведаться в комнату Елены Павловны для более тщательного осмотра, – избежал он слова "обыск". – Я предварительно позвоню.
– Нас здесь не будет. Я забираю маму к себе в Сокирцы, пусть поживет у меня какое-то время. Я дам вам ключи от квартиры, ключи сестры.
– Доверяете? – улыбнулся Скорик, стараясь расположить хозяина к непринужденному разговору.
– У нас воровать нечего.
– А если мне надо будет что-нибудь изъять? Без вас и понятых не смогу.
– Позвоните мне в Сокирцы заранее, я приеду.
– Куда звонить?
– Я райвоенком в Сокирцах.
– Александр Павлович, ваша сестра умела плавать?
– Очень хорошо. Она ведь родилась на Волге, в Саратове…
– Как зовут вашу маму?
– Ольга Степановна.
– Пожалуйста…
Седая, с бледным осунувшимся лицом, в длинном байковом халате, она показалась Скорику сейчас много выше, нежели тогда, на кладбище. Села напротив, положив белые старческие руки на стол, сцепив пальцы, но дрожь в них унять не могла.
