Старый зубр разведки действовал быстро и ловко. Когда Шлитсен, вернувшись, заглянул в сейф, ничто не говорило о том, что здесь похозяйничала чужая рука. Думбрайт наглядно представляет эту картину, и кулаки его сжимаются. Оставить кабинет открытым, забыть ключ от сейфа — на такое способен только неряха Шлитсен! Теперь он слег, симулирует болезнь и еще утверждает, что уже в тот день с утра скверно себя чувствовал: кружилась голова. Теперь его действительно треплет лихорадка, но не от болезни, а от страха перед ответственностью. Нервничает и сам Думбрайт. Пожар сожжет все дотла, если не погасить огонь сразу. А погасить его можно одним способом: задержать беглеца. В крайнем случае уничтожить его. Но пока розыски не дали ничего. Десятки людей подняты на ноги, шарят, рыщут по всему Берлину и за его пределами, но до сих пор не получено ни одного утешительного сообщения.
Почему-то запаздывает и Шульц, хотя гамбургский поезд прибыл полчаса назад. Когда человек тебе крайне нужен… когда каждая минута на счету… Думбрайт рывком подтягивает к себе телефон, набирает домашний номер Фреда. Из трубки один за другим доносятся длинные гудки, но к телефону никто не подходит. Значит, Фреда нет и дома. Куда же, черт побери, он мог подеваться? Может, подался к Нунке? Палец с такой силой нажимает на диск, что аппарат ездит по столу. Трубку сразу берут. Но отвечает не Нунке, а его секретарь: «Нет, к сожалению, его нет. Герр Нунке уехал в школу… Фред Шульц? Нет, не приходил. Хорошо, сразу позвоню!»
А тот, кого так настойчиво разыскивает Думбрайт, сидит с Гельмутом Зеллером в задней комнатке небольшого кафе, расположенного неподалеку от автомастерской.
— Значит, говорите, ферейн «Урожай»? — задумчиво переспрашивает Зеллер и щурится, словно стараясь восстановить что-то в памяти. Минуту он молчит, погрузившись в раздумье. — Сегодня, или самое позднее завтра, в Гамбург выедет один наш товарищ. А вам, Фред, большущее спасибо! Теперь, когда началась подготовка ко второму Народному Конгрессу, особенно важно очистить наши ряды от всякой нечисти.
— Послушайте, Гельмут! А не мог бы этот ваш товарищ выполнить одно мое личное поручение?
— Конечно. Какое именно?
Григорий коротко изложил услышанный в пивной разговор и свои подозрения относительно Ганса Брукнера, описал внешность Лемке.
— Очень резонно, надо проверить! Возможно, и сфотографировать. Подберу человека, который сможет с этим справиться.
— Буду вам очень признателен, когда я узнаю, кто этот человек, у меня гора с плеч свалится… А теперь, друг, пора прощаться, мне и так влетит за опоздание.
— Сошлитесь на машину, на все корки ругайте мастера, — улыбнулся Зеллер, — такой, мол, сякой.
Они поднялись. Крепко пожали друг другу руки. Каждая их встреча для кого-то из них, а то и для обоих могла быть последней — они хорошо это знали и старались вложить в рукопожатие всю силу уважения, дружбы, братской солидарности.
— Наконец-то! Если вас вызывают срочной телеграммой, то и являться вы обязаны незамедлительно! Где вас, черт возьми, носит?
— Не носит, а пришлось стоять. Исчезла искра. Чуть не полчаса бился, пока тронулся с места. Вот доказательство, — Григорий, смеясь, поднял ладони, испачканные машинным маслом. — Может, поздороваемся?
— Ладно уж, побыстрее умывайтесь! И так столько времени потеряно.
— Скажите хоть, что случилось?
— Сбежал Воронов, забрал с собой документы из сейфа Шлитсена.
— Фю-ю! — Григорий упал на стул. — И когда это произошло?
— Очевидно, дня три назад, а спохватились только вчера.
— Ну и новость! Прямо ошеломили… А может, это паника Шлитсена?
— К величайшему сожалению, правда. Поскорее умывайтесь, тогда поговорим!
«Ну и Воронов, ну и молодец, — смывая с рук грязную мыльную пену, думал Григорий, — значит, не напрасно я с тобой возился!»
Григорий вышел из туалета, на ходу вытирая руки носовым платком:
— Как следует не умылся, так не терпится все узнать. Даже голову немного смочил, чтобы прийти в себя и спокойно выслушать вас.
Пересыпая речь отборной руганью, Думбрайт начал рассказывать о событиях того трагического дня.
— Одного я не понимаю, мистер Думбрайт, почему все решили, что документы украл Воронов? Ведь его исчезновение еще ничего не доказывает. Он, насколько я знаю, и раньше не каждый день бывал в школе. Почему подозрение пало именно на него? Ведь можно допустить и такое: старику стало плохо на улице, его забрала карета скорой помощи. Вы дали своим агентам указание обследовать больницы? Или проверить морги?
— Он жив и в доброй памяти, а сейчас потирает руки, злорадно насмехаясь над нами. Вот вам неопровержимое доказательство, — Думбрайт вытащил из ящика твердый листок глянцевитой бумаги, бросил его на стол и пододвинул ногтем к Григорию. — Полюбуйтесь!
Гончаренко чуть не прыснул, взяв в руки листок. В центре, почти в натуральную величину, была нарисована обыкновеннейшая фига, а под ней красноречивая подпись: «Учитесь и помните. Воронов.»
— Где вы это нашли?
— Во время обыска в комнате, где он жил… Как вы думаете, куда он мог податься?
— Скорее всего к своим старым друзьям — англичанам. Возможно, Воронов не порывал с ними, и некоторыми нашими провалами мы обязаны ему. Если не всеми.
— К такому выводу пришли и мы с Нунке. Значит, поиски надо вести в этом направлении.
— У нас есть свой человек в английской разведке?
— Конечно. Но на связь этот тип выходит раз в месяц. А мы должны действовать незамедлительно… Г-м-м, просто не знаю, что делать.
— А что, если сыграть в открытую?
— То есть?
— В частной беседе с кем-либо из влиятельных работников их разведки заключить, как они любят говорить, джентльменское соглашение: они нам Воронова и все выкраденные документы, а мы им… пусть сами скажут, что и кто их интересует.
— Зерно истины в этом есть. Давайте поступим так: я прикажу своим референтам ознакомиться с имеющимися у нас досье, заведенными на более менее крупных работников английской зоны… Отобранные досье я просмотрю, и сам подберу кандидатуру, подходящую для такого деликатного разговора. Еще позвоню одному приятелю из Экономического Совета и приглашу его поужинать. У него широкие связи, он знает, где и кого можно встретить… Вечером мы с вами ужинаем в названном моим приятелем ресторане. Желательно явиться в сопровождении хотя бы одной дамы, конечно, пристойной. Присутствие женщины создаст непринужденную атмосферу и позволит двоим спокойно поговорить, когда третий пригласит ее танцевать. У вас есть кто-нибудь на примете?
— К сожалению, — развел руками и сокрушенно вздохнул Григорий, — боюсь, что скоро у меня на спине вырастут крылышки.
— Вас так огорчила разлука с Агнессой Менендос? Кстати, как вы допустили, чтобы ее у вас выхватили прямо из-под носа?
— Разве Нунке не докладывал вам? Когда мы с Вайсом приехали в Рим, ее уже там не было. Я разыскал падре Антонио, расспросил хозяйку гостиницы, в которой Агнесса остановилась по приезде, но никто не знал, куда она уехала. А потом поиски пришлось прекратить из-за этого паршивого кладоискателя, шлитсеновской пешки. Всю эпопею Вайса можно было бы назвать анекдотичной, не закончись она столь трагически. Кто надоумил его искать клад дуче? Когда запала ему в голову эта безумная идея? В Италии, или может, еще в Испании? Не потому ли Шлитсен и навязал мне в попутчики этого Вайса, чтобы самому поживиться за счет покойной любовницы дуче? Даже такая мысль возникает, когда начинаешь прикидывать и так и этак.
— А знаете, Фред, последнее ваше предположение не столь уж фантастично. Да, да, теперь я начинаю понимать, что заставило его написать эту мерзость…
— Кого? Что именно написать и кому? Чем еще вы хотите меня ошеломить?
Думбрайт вытащил из кармана бумажник, раскрыл его и осторожно вынул из-под целлофана маленький листочек, изрезанный отчетливо видными линиями старых сгибов.
— Прочтите! Это, очевидно, отрывок из черновика, случайно не уничтоженный.
Быстро пробежав текст, Григорий равнодушно пожал плечами:
— Чушь какая-то! Результаты расследования так широко были освещены в прессе, что тема сама собой себя исчерпала. Особенно когда были пойманы преступники. Ни одно расследование не даст ничего нового. Неужели этот листочек мог вас встревожить?
— Не то слово, Фред! Не встревожить, а обозлить… Не по себе дерево замахнулся срубить…
— Если человек глуп, то, говорят, это всерьез и надолго. Не стоит он того, чтобы о нем разговаривали два умных человека. Особенно в такой ситуации, как у нас сейчас. Разрешите попрощаться до вечера? Я голоден, не выспался, замерз.
— Хорошо, идите. Вечером я вам позвоню.
Открыв дверь своей маленькой квартирки, Григорий, как обычно, остановился на пороге, внимательно вглядываясь в незаметные для постороннего глаза отметинки, которые он всегда оставлял, уходя из дома. Кучки пепла, оставленной у двери, не было, ее растоптала чья-то нога, переступив порог. У подушки на кровати слишком остро были загнуты уголки. На пижаме, которая, казалось, была небрежно брошена на спинку стула, одна из сторон была подвернута не так, как сделал это Григорий.
