— Не думаю. Собеседник у Думбрайта не очень разговорчивый. А почему вы спрашиваете, устали?
— Даже не пойму. Только что мне было весело, а сейчас накатила тоска. Тянет уйти отсюда и не хочется возвращаться домой, если можно назвать домом место, где я сейчас живу и где все мне опротивело. Иногда меня охватывает желание сесть в машину и куда-то удрать, все равно куда… Так мчаться без оглядки, как мчится загнанное животное, пока где-нибудь не свалится.
— Джованна, мы же условились: вы держите себя в руках! Все будет хорошо, обещаю вам. Как только приедет Джузеппе…
— Спасибо, Фред! Простите! Я сама не знаю, что говорю… Это сейчас пройдет. Немного отпустила поводья, только и всего… Расплачивайтесь скорее и пойдем. Джеффрис уже прощается.
Когда они подошли к своему столику, Думбрайт сидел в одиночестве, мрачно уставившись на батарею бутылок, нетронутые блюда с закусками.
— Ну, как? — спросил Григорий.
— А никак, — сердито буркнул Думбрайт. — Не напрасно вам приснились эти проклятые вороны. Сон, как выяснилось, был в руку!
Нунке смертельно напуган
Где-то далеко в коридоре прозвенел звонок. Зашаркала туфлями по полу Зельма. Пошла открывать. Долго тянулись минуты томительного ожидания. Нунке приподнялся в кресле, хотел что-то взять со стола, провел рукой по его поверхности и снова опустился на мягкое сиденье. И тут, румяный от холода, на пороге возник Фред.
— Что-нибудь стряслось? — спросил он прямо от двери.
Не отвечая, Нунке приподнялся в кресле. Григорий сел и откинулся на спинку, обитую темно-вишневой кожей. Ощутив спиной ее приятный холодок, почувствовал, как успокаиваются напряженные нервы. Григорий потянулся за сигаретами, закурил и молча ждал, пока Нунке заговорит.
— Будь я суеверен — подумал бы, что фортуна повернулась ко мне спиной. Сейчас, когда мы должны выпутаться из беды, обрушившейся на нашу школу, сконцентрировать все усилия вокруг этой истории с Вороновым, чтобы чистыми выйти из воды, именно сейчас мне приходится заниматься еще одним, очень неприятным и срочным делом. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Простите, герр Нунке, не понимаю.
— После вашей поездки в советскую зону я успокоился. Никто, по вашим словам, не знал фамилию Берты. Я распорядился, чтобы люди, осуществлявшие операцию «Лютц», немедленно покинули советский сектор. Но один, по неизвестным мне причинам, задержался там и сегодня — как сообщил наш агент — арестован. Кто мог выдать его? Как он попал в руки Народной полиции, мне совершенно не понятно… о причинах его ареста тоже ничего не удалось узнать. Но агент знает Баумана, которого он лично инструктировал, и теперь очень взволнован, потому что считает Баумана человеком крайне ненадежным. Если за Баумана как следует взяться, он расскажет все.
— Но как это произошло?
— О том, что Рихард Бауман в тюрьме, наш агент узнал от своего дальнего родственника, надзирателя, которому он платит за то, что тот сообщает ему обо всех, кого арестовывает Народная полиция. Агент прекрасно законспирирован и даже не связан с подпольем. Этот надзиратель — единственный его помощник.
Григорий глубже затягивается сигаретой. Значит, все правильно: убийца Лютца — Рихард Бауман. И бедная мать догадывается об этом. Только у нее не хватает сил рассказать о своих подозрениях. Это понятно: она же мать…
И тут мысль мгновенно перескакивает на другое. «Зачем Нунке вызвал меня? Возможно, ему донесли, что я приказал выдать убийцу, дабы отвести подозрение от нашего подполья. Да, но он сам, посылая меня в Каров, думал, что убийца уже в западной зоне. Его волновало только одно: знает ли хозяйка имя и фамилию мальчика и его матери… "Рука провидения настигнет его и покарает за все"… Да, несчастная женщина была права.
Ведь неожиданный приезд Берты в тот вечер сыграл на руку убийцам. Они давно следили за Лютцем, но его всегда окружали ученики. А по вечерам Карл почти не выходил из дома. Здесь же все складывалось необычайно удачно. Поздний вечер, таинственная незнакомка, выпивка в баре. Ведь никто из них не знал, по каким причинам им велено убрать Лютца и кто стоит за этим. Ах, вспомнил, Нунке как-то говорил, что ему не хотелось сразу убирать Карла. Он приказал сначала запугать его анонимками, надеясь, что тот струсит и уберется куда-нибудь подальше. Но пришлось все же прибегнуть к крайним мерам.»
А Нунке, расхаживая по комнате, продолжал говорить:
— Нужно, чтобы Бауман молчал, нужно, чтобы то, что знает он, не узнала ни одна живая душа. Он должен потерять память, онеметь, исчезнуть, бежать к дьяволу или улетучиться хоть на небеса.
— На не-бе-са, — задумчиво протянул Фред.
— А не кажется ли вам, Шульц, что обстоятельства бдагоприятствуют нам?
— Простите, какие обстоятельства вы имеете в виду?
— Тюремный надзиратель и мать, которая, по словам агента, живет в Карове.
— Что-то начинает вырисовываться, хотя еще очень и очень неясно.
— Ну-ну… Все проще простого. Повлиять на мать…
— Ерунда, при чем здесь мать!
— Фред, куда девалась ваша сообразительность?
— Вы застали меня врасплох, не дали подумать…
— Ну ладно, не обижайтесь. Я просто хотел, чтобы вы пришли к тому же выводу, что и я, исходя из тех же логических предпосылок. Давайте думать вместе. Что нам нужно? Нам надо, чтобы Бауман молчал. Раз он ненадежен, значит, принятые нами меры должны быть абсолютно надежны. Но и открыто действовать нельзя. Может быть, мать принесет небольшую передачу… Вы понимаете, о чем я думаю?
— Да, герр Нунке, но дело в том, что у Рихарда Баумана очень скверные отношения с матерью, так что никакой передачи она ему не понесет. Все придется делать самим.
— Это еще один козырь в нашу пользу. Значит, мать не станет скандалить и выяснять причину смерти сына. Это очень упрощает дело. Или… — Нунке на минуту задумался, — может быть, еще проще — сослаться на то, что она отравила сына, испытывая к нему ненависть… Надо бы поподробнее разузнать о причине их ссоры… Но это вам будет виднее на месте. Итак, Фред, единственный человек, на которого я могу положиться, которому могу доверить это дело и сохранение всего в тайне — это вы. Прошу вас об этом как друга, как офицера. Продумайте операцию до мельчайших деталей, учитывая, что времени у нас в обрез. В средствах не стесняйтесь. Платите щедро, чтобы не было осечки, обещайте убежище у нас и вообще все, что им заблагорассудится. Кстати, надзирателю совершенно не обязательно знать, что будет в передаче…
— Но если произойдет отравление, тюремный врач немедленно поймет это. Станут допрашивать надзирателя, выяснять, откуда посылка?
— Ну и что, плевать на него. Ничего он не знает, агенту, связанному с ним, прикажем немедленно после передачи посылки перебраться в нашу зону. И тогда на ваши плечи целиком ляжет большая ответственная работа. Правда, агент почти все подготовил, вам придется все завершить. Но это еще терпит… А теперь обдумайте, как организовать передачу или найти какой-либо другой способ заставить Баумана молчать… Может, попытка к бегству или что-нибудь еще…
— Я могу идти, герр Нунке?
— Конечно, я жду вас вечером.
Фред приоткрыл дверь кабинета. Слышно, как он пересекает столовую, выходит в переднюю, одевается. Еще несколько шагов. Мягкий хлопок двери, щелкает замок.
Вздохнув, Нунке прикуривает сигарету и тут же бросает ее в пепельницу. Вкус табака ему противен, дерет горло, грудь заложило. Надо выпить чего-нибудь горячего, хорошенько укрыться и попробовать заснуть. Присев на диван, он нажимает грушу звонка, которая свисает с торшера, и не снимает пальцев с продолговатой белой кнопочки до тех пор, пока из столовой не доносится шарканье шлепанцев служанки. Зельма глуховата.
— Да слышу, слышу, не глухая, — ворчит старуха, привыкшая к прихотям господ. — Надо же было все приготовить. — Она опускает поднос с завтраком на стул, пододвигает к дивану журнальный столик, накрывает его белоснежной салфеткой и начинает медленно и торжественно расставлять принесенную еду: оладьи, соусник с растопленным маслом, мелко нарубленное яйцо с грибами, вазочку с джемом, хрустящее домашнее печенье и настоящую турецкую джезву с кофе. Ее подарил Нунке один из секретарей турецкого посольства в знак «дружбы и взаимопонимания». Это было в самом начале его работы в разведке. «Взаимопонимание» с секретарем турецкого посольства сразу выдвинуло новичка Нунке из рядов пешек в шеренгу наиболее способных и перспективных работников. С тех пор он повсюду возит с собой эту джезву. Она служит ему своеобразным талисманом, предостерегает от ошибок, предсказывает новые успехи. Вот и сегодня он с нежностью посматривает на блестящую поверхность, словно бы стянутую в талии пояском.
— Оставьте только кофе и печенье, остальное унесите, — приказывает он служанке. — И еще разогрейте стакан молока. У нас есть молоко?
