Мефодьев стариковским взглядом не сумел проникнуть, приоткрыть завесы, опущенные Карнауховым, наткнулся на свежевыбритое, собранное в веселую маску лицо.
– Коля, что там у тебя с сыном? Не таись, давай обсудим, – сказал он, когда они остались вдвоем.
– С сыном порядок. Правда. Ошибка вышла. Я у тебя хочу спросить, почему ты в отпуск не идешь? Лето на исходе. Или зимой собрался?
Мефодьев посчитал, что старый его друг совсем расквасился.
– Я вчера на рыбалку ходил, Коля. Хорошо. На воде кувшинки покачиваются. Эти самые, с длинными ногами, шныряют.
– Сороконожки?
– Жуки–плавунцы. Сидишь, Коля, в воду упулишь– ся – ничего не надо. Поплавок колышется, ветерок в кустах шебуршит. Мысли в голове от воды легкие, замечательные. Век бы так просидеть. Пойдем в выходной вместе?
– Обязательно пойдем..'. А с отпуском–то что у тебя? Почему не отвечаешь?
– Так вроде неохота пока. Не решил еще. –.
– Ну ступай тогда, прости за беспокойство.
Мефодьев помедлил, потрогал худую свою шею движением, каким женщины тайком проверяют, не слишком ли открыта у них грудь.
– Мы с тобой общую линию не выработали, начальник. Для собрания.
– Неужели? – Карнаухов улыбнулся с внезапной белой сумасшедшинкой, отстранил от себя взглядом Ме– фодьева далеко к стене. – Неужели у тебя хватило совести мне это сказать?
– Чего ты, Коля? Чего?
– Мы с тобой для того прошагали рядом сто лет, чтобы у первой остановки линию вырабатывать? Ты, коммунист, не помнишь, какая у нас общая линия?!
– Остынь, Николай Егорович!
– Линия у нас – я тебе напомню – строительство коммунистического общества со всеми вытекающими последствиями. Затем и жили, с тем и в землю ляжем.
Лицо Мефодьева побагровело.
– День сегодня такой… неподходящий. А то бы ты услышал, Николай Карнаухов, какая у нас общая линия. А то бы я, может, за язык–то тебя и дернул, чтобы он у тебя не болтался, как у твоего бешеного пса Балкана.
– Дерни, чего.;. Самый тот день.
Мефодьев забарахтался, вытянул себя со стула.
– Не идет тебе, Коля, играть в детские игры.
– Ну, ну.
– Надумаешь, позови.
– Кирилл Евсеевич! – Карнаухов обогнул свой стол и приблизился к другу, сильно сдавил его плечи. – Не понимаешь?.; Ну, ну.:. – будто жалея, слегка оттолкнул. – Детские игры? А ты думаешь, дети глупее нас? Возможно. Они чище зато.
– То дети, Коля. Чистенькие взрослые частенько подставляли под пули себя и друзей. Чистоплгойные.
– Иди, Кирилл. Работай.
– Погоди уж. Я тебе договорю…
– Не надо, я понял. Иди.
– Давай обсудим, прошу тебя, не чуди!
Карнаухов вернулся, сел на стул, возвысился над телефоном.
– Ты, Мефодьев, всю сознательную жизнь в рядовых сотрудниках протопал, а мне десять лет назад предлагали институт возглавить. Знаешь почему?
– Почему?
– Потому что я никогда не ловил рыбу там, где ее не может быть.
Мефодьев вышел и сумел так хлопнуть дверью, что ручка с внутренней стороны отскочила и повисла на одной петле. Ловко хлопнул, не очень сильно, но с при– хлестом.
Карнаухов позвонил в милицию.
Капитану он коротко доложил о своей встрече, на пляже и о безымянном звонке по телефону.
– Не подумайте, товарищ главный начальник милиции, что я их боюсь. Некогда мне со шпаной возиться. Чего они у вас без надзору на воле гуляют. Это не– пор! ж.
Голобородько ответил не вдруг, покашлял.
– Мы их скоро заарестуем, Николай Егорович, всю бражку. Потерпи немного.:. Сам ты, кстати, можешь пройти по мелкому хулиганству. Но я тебя привлекать не буду, потому что расцениваю твой поступок как факт содействия нашим органам.
«Так, – подумал Карнаухов, повесив трубку, – хотя бы это дело быстрее спихнуть. Викентия можно привести в порядок. Можно и необходимо».
Взглянул на часы – одиннадцать. Самое время повидать своего заместителя Сухомятина, подпортить ему слегка аппетит перед обедом. На планерке Георгий Данилович присутствовал и произвел впечатление человека невыспавшегося и что–то дожевывающего на ходу. Да и сейчас еще он окончательно не проснулся и не дожевал.
– Хотел с вами потолковать, Георгий Данилович.:, собственно, давно надо было.
– Слушаю, Николай Егорович. – Сухомятин сама любезность и внимание, но без подхалимажа, без «чего и шолите?» Он догадывался, о чем его хотел спросить Карнаухов, и приготовил уклончивый ответ – комар 4ioca не подточит. Карнаухов попросит показать ему тезисы выступления на собрании, имеет на это право, а у Сухомятина их нет. Нету! Не успел, к сожалению, набросать. Вот только теперь собирается запереться в библиотеке и взяться. Готов выслушать пожелания.:. Сухо– мятин ошибся.
– Хочу выяснить, каков ваш статус в отделе, – сказал Карнаухов. – То есть, какие функции вы выполняете?
Сухомятин дернулся.
– Я – ваш заместитель. По положению.:.
– Не по положению, а фактически – чем вы занимаетесь?
– я… –.
– Подождите, – Николай Егорович повелительно поднял руку, – чтобы не тратить зря ваше время, я сам отвечу. Вы у нас толкач, Георгий Данилович. Да, да, Георгий Данилович, не смотрите так, будто вы увидели голую женщину. Вы форменный толкач!
– Объясните! – Изумление подавило все остальные чувства Сухомятина. – Вы шутите?
– За последние два года вы самостоятельно не довели до конца ни одной работы, не закрыли ни одной темы. Я могу это доказать, но зачем? Вы сами прекрасно все знаете. Однако я не утверждаю, что вы человек для отдела бесполезный. Отнюдь… Благодаря исключительно вашему умению и своеобразным способностям мы почти никогда не оставались без премий. Я помню, как обстояли дела до вас. Иной раз и работа стоящая, и люди потрудились на славу, но ведь надо оформить столько бумажек, получить столько виз – кондрашка хватит. Потом чуть ли не каждый квартал новые положения, новые условия – поди угонись. А вы все это, голубчик, преодолеваете, шутя и играя. Для вас ведь не существует в этой области тайн, как не существует и закрытых дверей с табличкой «посторонним входить воспрещается». Верно?.. Ну, ну, тут есть чем гордиться, это особый талант. Для вас пробить премию, все равно что кроссвордик расщелкать. Цифры за вас свидетельствуют. Я тут проверил – в среднем после вашего появления в отделе мы все стали получать в полтора раза больше. Да вам надо поставить памятник у входа в отдел: «Благодетелю от премированных почитателей».
– Позвольте.:.
– Свежий пример. Группа Мефодьева только начинает разработку, а уж она проведена по всем важнейшим планам. Хоть авансом деньги выписывай. Кстати, почему бы нам не предложить метод предварительного денежного поощрения имени товарища Сухомятина? Звучит?
Изумление, помешавшее Сухомятину сразу найти достойный тон, сменилось яростным, но придушенным негодованием: что–то похожее он испытывал лишь в студенческую пору, когда его однажды застукали на краже книги из читального зала и устроили публичный разбор инцидента на комсомольском собрании. Сколько жестких и справедливых слов мог бы он бросить обвинявшим его, какой грязыо мог их взаимно облить. О, он–то знал за многими грешки похуже, чем кража книжки, необходимой ему позарез на экзамене.;. Мог он тогда ответить, мог, – но молчал, потому что прекрасно усвоил правила игры. Попался – отвечай, твой черед. Затаись и жди случая отплатить той же монетой. Попался – не обвиняй, а проси прощения, иначе будет хуже. Кайся – тебе отпустят грех. Нападешь – сомнут. Нельзя одному нападать на всех, даже если прав. Бессмысленно, не одолеешь. Самый слабый коллектив сильнее самого сильного своего члена.
Сегодня расклад был иным, противоположным, но чувство он почему–то испытывал то же самое – негодование, желание ответно ужалить, смешанное с кошачьим осторожным страхом? Почему? Оправдываться сегодня очередь Карнаухова, никак не его, Сухомяти– на. Сегодня, возможно, день его триумфа, а не падения.
«Немного осталось терпеть, погоди! – совсем уж оскаленно подумал Сухомятин, и эта мысль дала ему силы возразить с достоинством и без вызова, как положено умному, хорошо воспитанному человеку. И эта же мысль лишний раз убедила в справедливости того, что он предпринял в последние дни. Если старик обезумел, потерял всякую ориентацию в происходящем, в понятных младенцу вещах, значит, ему действительно пора убираться отсюда – на покой, на пенсию, к этакой бабушке.
– Вы несправедливы ко мне, Николай Егорович, – сказал он простудным голосом. – Я не могу понять, чем вызваны ваши нападки.
– У нас в отделе мало специалистов, равным вам по образованию, организаторским способностям, по культуре отношения к науке. Мне горько наблюдать, как вы тратите свои способности на пустяки, на – простите меня! – кроссвордики и мелкие интрижки. И горько говорить вам это – уже немолодому человеку.;. Почему бы вам не заняться прикладными проблемами?.. Не рассчитывайте, Георгий Данилович, что вам сносу не будет. Срок очерчен не нами, и он короток. Сегодня вы планируете занять мое место, а завтра придут за вами. Что вы тогда предъявите, кроме решенных кроссвордов?.. Вы, конечно, спросите, что я сам могу предъявить. К сожалению, мало, очень мало. Поэтому и хочу вас предостеречь на своем печальном примере. Впрочем, не стоит повторяться. Тем более, похожий разговор у нас уж был недавно.
