просиженные кресла и верстаки со всяким барахлом — такой антураж навел бы на неподготовленного человека страх и отчаяние. Мужик с раннего утра ходил по окрестным пятиэтажкам на заявки и сейчас наслаждался минуткой отдыха. Его не смущают ни интерьер каптерки, ни его вонючая спецовка, ни дырявые рукавицы. После изнурительной смены вприпрыжку с проволокой, газовыми ключами, огрызками труб и вантузом — из подвала в подвал, из подъезда в подъезд, из хаты в хату — особо не хотелось ничего. Помои, грязь, ржавчина, машинное масло — вот из чего состояла жизнь 50-летнего мужичка. В начале заката собственной жизни (особенно в минуты тишины и одиночества) он стал ловить себя на мысли: в какой же момент он свернул не туда, когда же его фрегат получил пробоину и пошел ко дну? Безнадега, грязная работа за гроши, прозябание в нечистотах в постоянном аврале что зимой, что летом, что с водой, что с отоплением, что с канализацией. За какие заслуги?
Начала болеть голова, что-то подступало к груди.
Хлопнули входной дверью, постучали обувью о коврик на входе.
— Прохлаждаемся?! — спросил другой слесарь — такой же неудачник и алкаш.
— Я с шести утра на участке. Вот только присел, — потирал лоб Григорьевич.
— Хочешь обрадую тебя?
— Как-то мне не очень хочется знать…
— В 46-м доме прорыв.
— Вот говно… — расстроился Михаил Григорьевич.
— Оно самое, Григорьевич. Поднимайся, нас уже заждались.
Негативные мысли, уничтожающие даже минимальный настрой трудиться, с новой силой захлестнули голову — точь-в-точь как тот самый подвал, который стремительно наполнялся нечистотами, что произвели сами жители. А теперь они, видите ли, нос воротят. Телефон диспетчера управляющей компании уже раскалился, но даже он не мог обогреть то дерьмо, что уже вылилось на улицу и замерзло.
— Ну и как твое настроение? — злорадствовал напарник Григорьевича.
— Честно? — ответил тот, запрыгивая в «Буханку». — Хочется взять и сдохнуть.
— Когда слышишь о таких авариях, всегда так. Хуй ты выберешься из этого замкнутого круга: влип и барахтаешься. Мы бы все ушли отсюда к чертовой бабушке, будь у нас другие варианты. А их нет, Григорьевич. Не получится выплыть из здешнего болота. Даже если сыграть в ящик, клеймо останется. И запашок, — хохотнул напарник.
— Посмотрим.
— Погано на душе, понимаю. Можем хряпнуть после смены.
— Я в завязке, и ты это знаешь.
— А тебе ли не все равно? Какой смысл себя ограничивать, если хреново — все равно сорвешься.
— Постараюсь не сорваться.
— Ну-ну.
Естественно, из головы слесаря совершенно вылетела просьба Гульназ.
Когда самозабвенно занят делами, время летит незаметно. Домработница Озеровых переделала, кажется, все, что только можно, и вскоре начала дергаться. У Григорьевича, должно быть, адским пламенем горели уши. Однако в подвале, по пояс залитом канализационными стоками, явно не до ушей, икания, телефонов и летящего со скоростью света времени за пределами оплачиваемого рабочего дня.
***
Ближе к вечеру со скрипом на сердце Даня Озеров посетил несколько отцовских магазинов, где отпрыска владельца сети хорошо знали. Парнишка, не привлекая внимания, искусно повытаскивал со складов несколько бутылочек — кто ж его станет обыскивать? Озерова-младшего нисколько не интересовали наказанные за недостачу кладовщики или продавцы. Все его мысли заняты сохранением собственной семьи.
Уже с готовой алкогольной картой, которая зайдет хоккеистам, Даня обосновался в отцовском гараже. Там, прежде чем сформировать ту самую коробочку, пацан дополнительно поколдовал над бутылками, разбавив их содержимое остатками экспериментального препарата, некогда предложенного ему Славиком. Легкая дрожь пробивала Данила от одной лишь мысли о предстоящей ночи.
Его мать обычно несется через весь дом встречать своего студента, якобы уставшего после лекций, семинаров и консультаций, но в последние недели из-за недомолвок в семье ритуал прекратился. Поэтому Озерову не составило труда тихонечко проникнуть в дом, разуться, на цыпочках подойти к холодильнику и изъять оттуда бутылку «Jack Daniel’s». Причем Данил чуть не выронил ее, когда заметил метавшуюся по дому Гульназ, которая уже давно должна уйти. Спрятав виски за пазуху, Даня хотел проскочить в свою комнату, но все же столкнулся с домработницей лицом к лицу. Оба обменялись подозрительными взглядами: она — что пацан что-то прячет под курткой, он — что она увидела, что у него под курткой что-то спрятано. Через секунду молодой человек и женщина предпочли безмолвно разминуться.
Работы в зловонном подвале было непочатый край — сантехник, которого так ждала Гульназ, еле держался на ногах, но все же нашел силы влезть в более-менее сносные потертые джинсы и вязаный свитер, а также прихватить с каптерки чемоданчик с необходимыми инструментами. В таком виде Михаил Григорьевич — невысокий и узкоплечий мужичок с приплюснутым черепом, редкими волосенками на голове, щетиной на изрешеченном морщинами лице и колким взглядом — появился на пороге дома Озеровых. Слесарь похож на полярника, который вернулся в пустующую квартиру после длительного отсутствия. Мужик старался не подавать признаков усталости (от работы и от жизни в целом): аварии на сетях водоснабжения и водоотведения участились, отчего объем работы давно пробил седьмое небо, а зарплата как была ниже плинтуса, так там и осталась; количество положительных событий в жизни ушло в минус настолько, что никаких перспектив существовать дальше не было и в помине.
— Прошу прощения за опоздание, — начал Григорьевич. — Нас снова бросили устранять аварию.
— Что же случилось? — из вежливости спросила хозяйка дома.
— Канализация, — вздохнул слесарь, зарывшись в потрепанный воротник свитера. — А на улице мороз. Когда мы добрались до места, все это дело уже было во льду…
Дабы минимизировать дальнейшие подробности нелегкой работы слесаря, Гульназ утащила гостя в уборную.
— Я уже почти разуверилась, что ты придешь.
— Ну я же обещал.
— Надеюсь, ты справишься быстрее того времени, что тащился сюда.
— А что?
— Скоро Озеров-старший приедет. А он по вечерам накрученный и не желает видеть в доме посторонних.
— Может, ему вообще людей не показывать по вечерам, коль раздражается? Мы вообще можем считаться его близкими, коль моем и чиним его трон.
— Тише. Услышат ведь.
— Да не трясись ты так. Пусть слышат. Как-то мне уже совсем осточертела эта работа. А тут еще и изволь-ка ее делать молча.
— Ишь ты какой, — шептала Гульназ. — Скажи спасибо, что у нас с тобой хоть такой заработок имеется. Куда ж еще податься в нашем возрасте и с нашим образованием? На самое необходимое хватает, и хорошо.
— А кто-то, Гульназ, позволяет себе не только самое необходимое, но и самое желаемое. Еще и сдача остается. Отпуск на море, машина, квартира с евроремонтом, дом с тремя туалетами.
— Ты прекратишь или нет, негодяй?
— И те, кто себя этим обеспечил,
