Вскоре Троцкий получит письмо от Надежды Константиновны Крупской, теперь уже вдовы В. И. Ленина, «еще не износившей башмаков». В этот же самый лютый и трагический январь, 28-го числа, еще не разобрав оставшихся после покойного мужа бумаг, не осушив вдовий платок, повинуясь какому-то внутреннему велению или инстинкту справедливости, пишет она человеку, к которому долгие годы испытывала определенную неприязнь. Учениками Ленина и хранителями памяти об ушедшем муже она долго считала Зиновьева и Каменева. Конечно, именно это письмо натолкнуло и не могло не натолкнуть больного, почти отстраненного от работы «человека номер два» на воспоминания о Ленине. И так оно и было. Но будто бы Крупская промыслила и что-то другое. Будто предчувствовала, как дальше будут развиваться события и в общественно-партийных сомнениях на тему Ленин и Троцкий, торопилась встать на сторону последнего.
«Дорогой Лев Давидович! Я пишу, чтобы рассказать Вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая Вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где Вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам. И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю».
Сейчас пока здоровья нет. У обмякшего от горя на железнодорожном вокзале в Тифлисе Троцкого, как в миг смерти, перед глазами проносились картинки былого. Все лучшее в жизни было связано с Лениным, с борьбой против него, с сотрудничеством с ним, с революционной деятельностью. Жить стоит, если твоя жизнь подчинена идее. Как жалко человечество, которое живет без возвышающих страстей!
Троцкий очень хорошо помнил и Лондон 1903 года, и побег из ссылки. Ссылок было две, и побега было два. Что бы царскому правительству сразу не придушить его, отчаянного вопреки всему и не согласного ни с чем революционера! Особенно второй раз, когда в революцию 1905 года он оказался председателем Петроградского Совета?! Искусственный западный либерализм в России ни к чему хорошему не приводит, здесь надо было гвоздить и гвоздить. Он еще опишет в своих будущих книгах огромную русскую реку в Сибири — Лену. Было некоторое символическое значение, что в фарватере этого русского женского имени окажется человек, который произведет на него такое фантастическое впечатление как революционер и деятель. Ленин. Вот и проборолись, и провоевали с ним всю жизнь, пока одного навеки не снесло. Но он, Троцкий, теперь уже окончательно понял, кто из них в русской революции коренной.
…Течение медленно тянуло баржи с арестантами, сопровождаемые конвоем, вниз по Лене. Это его везли в ссылку первый раз. По ночам было холодно, и шубы, которыми они укрывались, под утро были в инее. До села Усть-Кут плыли около трех недель. По пути, в заранее назначенных деревнях, отсаживали одного, двух. В селе обычно около сотни изб. Жизнь темная, глухая, в далекой дали от мира. Тараканы наполняли ночью тревожными шорохами избу, ползали по столу, по кровати. Приходилось время от времени выселяться на день-два и открывать двери настежь в тридцатиградусный мороз. Летом мучила мошкара. Даже заедала насмерть корову, заблудившуюся в лесу.
Троцкий хорошо помнит, как летом 1902-го через Иркутск получил у себя в ссылке кое-какие книги, в переплеты которых были заделаны последние заграничные издания, отпечатанные на тончайшей бумаге. Узнал, что была создана «Искра», центральная организация профессиональных революционеров. А потом пришла изданная в Женеве книга «Что делать?». И сразу его собственные рукописные рефераты, газетные статьи и прокламации для тогдашнего Сибирского союза показались ему самому мелкими, местечковыми перед лицом новой, поставленной моментом, задачи. А ведь он к этому времени, он, паренек из захолустья, уже достаточно написал, недаром, когда после побега оказался в Самаре, то Кржижановский, друг Ленина, дал ему занятный и многообещающий псевдоним — Перо. И этому пишущему молодому человеку после ленинских работ не оставалось ничего, как искать себе другое поприще. Бежать!
Надвигалась осень и распутица. Ночью вывез его из Верхоленска приятель-крестьянин на телеге, укрыв сеном и рогожей, как кладь. До железной дороги он собственной спиной просчитал все ухабы. В это время, чтобы выиграть два дня у полиции, на его бывшей квартире укрывали одеялами мнимого больного. Пронесло. Уже в поезд иркутские друзья доставили ему чемодан с крахмальным бельем, галстуком и другими атрибутами цивилизации. В чемодане был и томик Гомера с гекзаметрами Гнедича. Путешествующий по коммерческим делам молодой, вполне интеллигентный коммивояжер. У молодого человека в кармане поддельный паспорт на имя Николая Троцкого. Вот что значит суметь устроиться писарем в управе! Он вписал в утаенный чистый бланк все собственные приметы. Самое поразительное, что когда полицейские проверяли у него паспорт, то сфабрикованный им же самим, Троцким, паспорт этот оказывался в полном порядке…
На тифлисском перроне поезд был задержан на полчаса. В эти минуты ему, Троцкому, лучше бы было остаться одному. Смог бы он преодолеть себя и отдать команду продолжать путь? Смог, он был волевым человеком. Но был еще долг перед навсегда ушедшим оппонентом и соратником. Он от руки писал текст для Москвы. Если его физически нет там, то пусть хоть борются его слова. Слова его редко подводили. «Ленина нет. Нет более Ленина…» Собственно, тогда же возникла первая мысль написать цикл воспоминаний. И как всегда в трудных обстоятельствах, в голове много и быстро работающего со словом человека тут же замелькали разные картины. И отчего-то в первую очередь — картинка мимолетной встречи с Лениным в один из первых же дней после переезда правительства из Петрограда в Москву, в Кремль.
С Лениным они жили через коридор на первом этаже Кавалерского корпуса. Там когда-то располагался сановный комендант. Теперь его квартиру разделили на несколько частей. Столовая была общая. Кормили из рук вон плохо. Было только много красной икры, потому что перестал работать экспорт. В его комнате стояла мебель из карельской березы. Сюда и зашел к нему Ленин. Так и разговаривали среди карельской березы. Но внезапно разговор оказался прерван. Над камином часы с Амуром и Психеей начали отбивать своими серебряными молоточками время. Два серьезных, отдавших собственные жизни революции человека взглянули друг на друга, как бы поймав себя на одном и том же чувстве: из угла их подслушивает притаившееся прошлое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
