— Можешь продолжить свою речь, — предложила Хранительница. Я подошла к окну и посмотрела на вечереющее небо. Вздохнула, обернулась и сползла по стене на ковер, переведя вымученный взгляд на женщину. Игры в гляделки сегодня по плану не наблюдалось, поэтому я очень скоро подняла глаза к потолку. Идеальный лозунг моего номера: почувствуй себя утопленником.
— А вы можете присесть, я разрешаю, а то нехорошо заставлять раненого Хранителя стоять у порога. На чем вы меня прервали? Ах, да. Итак, вы действительно думали, что после того милого допроса вы явитесь ко мне с какой-то книгой и я буду рада вашему визиту? Если так, я могу только поражаться вашему бесконечному заблуждению. Зачем вы пришли сюда, зная, что мое отношение к вам находится на грани между отчуждением и ненавистью? — спросила я, не повышая голос. Буду пользоваться методами Хранителей, а именно разговаривать спокойно. Ну, хотя бы попытаюсь.
— Я надеялась, что у тебя остались светлые мысли по отношению ко мне, которые позволят нам не ссориться друг с другом, — невинным голосом сообщила Грета.
— Светлые мысли? А откуда им, простите, взяться? Сначала вы издеваетесь надо мной на допросе, а теперь на что-то надеетесь?
— Издеваюсь? — переспросила женщина с искренним изумлением. — Допрос проводился согласно всем правилам, еще ни в одном случае мы их не нарушали!
— Вы можете говорить что угодно про соблюдение правил, кроме вас-то их никто не знает. А пощечина — это тоже по правилам? — с удивительно правдоподобным наружным спокойствием спросила я.
— Это не наших рук дело. Это магия клетки. Просто время твоего голоса действительно вышло, — ответила Грета, слегка пожав плечами. Движение вышло немного скованным, виноватым.
— Магия клетки? Звучит немного странно и не очень правдиво, если честно. Вот вдруг вы сейчас врете? Я ложь как-то не очень могу распознавать, — призналась я.
— Могу поклясться жизнью, если хочешь, — предложила Грета так, словно говорила о чем-то обыденном. У меня округлились глаза.
— И что будет в случае лжи? В вас ударит молния? Разверзнутся врата ада, и тысячи мертвяков вас утащат? По вам проедется огненная колесница?
— Я просто умру, — ответила женщина еще беспечней. Я поперхнулась воздухом.
— Да ладно? Хм… Ну, тогда погодите, я вам еще не все сказала, а там посмотрим, возникнет ли необходимость в клятве, — нагло заявила я, и своей наглостью вызвала у Греты улыбку, которой обычно награждают несносных детей. — Итак, допустим, это клетка, одно обвинение с вас снимается. Зачем нужно было применять ко мне эти пытки с извлечением воспоминаний? Может быть, вы не знаете, но это очень больно. Я бы и так все показала.
— Неужели? А ты бы точно все показала? Ты так рьяно пыталась спрятать свои воспоминания, чтобы мы трое порядком устали! Один раз ты меня уже обманула, во второй я этого допустить не могла. К тому же, такой метод тоже не противоречит правилам. Поверь, мы должны были узнать всю правду для…
— Моего же блага, да-да, я поняла. Ладно, это мы тоже пока оставим. Про поцелуй-то вы зачем сказали? Зачем?! Он теперь ненавидит меня в два раза сильнее, — срывающимся голосом спросила я. Как же сложно, черт возьми, вести беседу в спокойной манере. — Вы же просто унижали меня в течение всего допроса.
Лицо женщины вытянулось, и вечная улыбка тут же исчезла. Сейчас она в третий раз скажет, что все соответствовало правилам.
— А вот за это я прошу меня простить, Ника, — совершенно неожиданно проговорила Грета. — Я же говорила, что у меня ужасный характер, и вот, в самоконтроле появилась брешь. Просто твое предательство оскорбило нас… оскорбило меня, и я не сумела сдержать злость. Вы не знаете, как мы переживаем за вас, ведь вы еще совсем молодые. А когда тот, к кому привязываешься, наносит удар в спину… Вся наша выдержка катится в бездну.
Грета замолчала, предоставляя мне шанс осмыслить услышанное. Получается, что вот это уже точно она сказала нарочно, со злости, чтобы нанести по мне удар побольней. Так и знала, что белые и пушистые Хранители только с виду.
— То есть вы ляпнули это из-за глубокой обиды на мой поступок? — уточнила я и, получив в ответ скромный кивок, истерично хихикнула. — Вы правы. Мы с вами похожи.
Оказалось, что диван в моей гостиной еще и раскладывается, все-таки при создании номера здесь думали не только о дизайне. Пока я готовила ужин и таскала все на журнальный столик, дабы накормить почтенную гостью, эта самая гостья с любопытством осматривала мой номер.
— Я начинаю подозревать, что вы здесь никогда не бывали, — бросила я, мотаясь туда-сюда.
— Я действительно ни разу не была здесь, — призналась Грета, подойдя к прозрачному кубу и проведя по нему указательным пальцем. Пыль тут же возмутилась тем, что ее потревожили, и не преминула разлететься в разные стороны. — Ты им не пользуешься?
— К сожалению, в кратком курсе миртранского бойца, который мы прошли, не было сказано о том, как это чудо техники включается, так что… Да и меня вполне устраивает музыкальный центр. Давайте ужинать, — скомандовала я, поставив на стол последнюю тарелку. Молчание трапезы нарушила Грета, причем выбрав самую неподходящую тему.
— Ника, я знаю, что вы с Максимом…
— О, черт. Грета, нас с Максимом нет, есть истеричная предательница команды и ненавидящий ее и малость обнаглевший командир. И, предотвращая все ваши дальнейшие слова по этому поводу, хочу сказать, что он меня не простит. Я разведку провела перед… перед тем, как сбежать, — сообщила я, медленно, но верно теряя аппетит. Музыка, танец, его прикосновения, наше дыхание… Наше. Как нереально звучит-то.
— Просто ему сейчас тяжелее, чем остальным…
— Ну тут вы тоже руку приложили, уж простите. Я зарекалась не влюбляться, но не сдержала обещания, и вот, что получилось. Пообещаю себе еще раз и попытаюсь не сорваться снова, — сказала я, беспечно пожав плечами. Теперь мне уже точно кусок в горло не лез. — Да, ему наверняка сейчас несладко, но что с того? Ненависть от этого никуда не денется. И вообще, — я закусила губу и отодвинула тарелку с жареным мясом подальше, — Эрика сказала, что у него едет крыша, а от помощи Глеба он отказывается.
— Я бы отправилась к ним, чтобы хоть как-то исправить ситуацию и искупить вину, но мы с тобой схожи также в отсутствии силы.
— Слушайте, да у вас талант напоминать о самом неприятном, — сквозь зубы проговорила я.
— Прости. Но нужно принимать правду такой, какая она есть, — наградила меня еще одной философской фразой Грета.
— Принять свою инвалидность? Вот уж нет, лучше просто о ней не думать. Авось забуду.
— Авось? — переспросил женщина. — Что это?
— Ну, это слово такое, оно означает… Хм. В общем, не заморачивайтесь, — отмахнулась я, действительно задумавшись над тем, как же растолковать это слово незнающему человеку.
— Потеря силы не конец света, Ника, — пыталась до меня достучаться Хранительница. — Посмотри на меня: я ведь не убиваюсь.
— Ну так вы только сегодня без силы остались! Погодите, через недельку вы погрязнете в глубокой депрессии, — спрогнозировала я, решившись вернуться к трапезе.
— Спасибо за предупреждение, — усмехнулась женщина.
— К тому же, когда силу забирает враг — это не так больно, как если нечто подобное совершает друг.
— Он ведь тебе…
— Злейший враг он мне теперь, и давайте больше не будем об этом говорить, если вы не хотите моей слезной истерики и битья головой о стену, — отрезала я, сделав большой глоток чая и поперхнувшись. Грета потянулась ко мне рукой, чтобы оттарабанить по спине, но я молниеносно отпрянула.
— Простите, рефлексы: ваше движение почему-то показалось моему сознанию отнюдь не дружелюбным. Да форма эта еще… К сожалению, из моей одежды вам вряд ли что-то подойдет. Может, сказать Николаю, чтобы принес одежду? — предложила я, уже намереваясь направиться к телефону.
— Мне кажется, что работа посыльным не придется ему по душе, — с веселыми нотками в голосе ответила Грета. Я приземлилась на место.
