— Здравствуйте, — поклонилась она часовому. — Мне до вашего самого главного.
Часовой внимательно оглядел Оксану, отметил мертвенную бледность её лица и лихорадочно блестящие глаза.
— По какому делу?
— Важное дело, — сказала Оксана, подумала и добавила: — Чека касаемо!
Часовой подошёл к большому телефону в деревянном корпусе, покрутил рукоятку:
— Барышня! Дай мне товарища Фролова!..
Через минуту он вернулся к Оксане, посторонился, пропуская её в здание…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Уже с раннего утра Микки, сидя в приёмной, с восторгом и любопытством допрашивал кого-то по телефону:
— А капитан что?.. Ну-ну!.. Что ты говоришь!.. — Микки весь светился, оттого что одним из первых в городе оказался посвящённым в такую новость. Он опустил трубку и доверительно, лучась довольством, сказал сидящим в приёмной офицерам: — Господа, я сообщу вам сейчас нечто потрясающее. Представьте себе, адъютант его превосходительства подрался вчера из-за своей пассии с какими-то цивильными…
Через приёмную торопливо прошёл Щукин. Не останавливаясь, бросил:
— У себя? — и не дожидаясь ответа, скрылся в кабинете командующего.
Ковалевский сидел, утопая в глубоком кресле. Кивком он указал Щукину на кресло против себя. А сам снял пенсне, привычно протёр его и, близоруко щурясь, спросил:
— Узнали что-нибудь?
— Пока ничего, Владимир Зенонович, — усаживаясь в кресло, мрачным то ном сказал Щукин. — Солдаты охраны показали, что в вагон никто не входил, шума борьбы они тоже не слышали.
— Что с пакетом? Нашли?
Никогда Щукин не видел командующего таким нетерпеливым и резким. Его благодушие как рукой сняло.
— Нет, пакет исчез.
— Чертовщина какая-то. — Ковалевский резким движением надел пенсне. — Не кажется ли вам, полковник, что в убийстве Осипова замешана нечистая сила? — саркастически заключил командующий.
Щукин нахмурил брови, он был явно шокирован холодным и непримиримым тоном Ковалевского.
— Странный вопрос, ваше превосходительство, — обидчиво нахмурился начальник контрразведки.
— Нет, почему же? Ваш помощник поехал с секретной миссией, с которой, кроме контрразведчиков, никто не был знаком, и… не доехал, — напомнил Щукину генерал Ковалевский и с нескрываемым раздражением продолжил: — Недавно вы доложили о полном разгроме Киевского центра. Теперь эти события… Если большевистская Южная группа не будет разгромлена, то это исключительно из-за вашей нераспорядительности, а вернее, нерасторопности.
— Может быть, ещё есть смысл попытаться, — хотел было хоть на немного отклонить разговор Щукин.
— Будем, конечно, пытаться. Но время… Оно в этом случае работает против нас. — Ковалевский какое-то время сидел молча, точно давая возможность Щукину прочувствовать свою вину. Затем безнадёжно сказал: — У меня создаётся впечатление, что где-то рядом с нами находится хорошо замаскированный враг…
— Так оно, видимо, и есть, ваше превосходительство, — с неожиданной откровенностью согласился Щукин.
— Но ведь этого вполне достаточно, чтобы принять вашу отставку, — тихо взорвался Ковалевский.
— Я готов подать рапорт, — с нескрываемым раздражением ответил полковник.
Наступила напряжённая, неприятная тишина. Собеседники старались не смотреть друг другу в глаза. Наконец Ковалевский со вздохом сказал:
— Поймите меня правильно, Николай Григорьевич, мы с вами уже достаточно работаем, и я не хотел бы на вашем месте видеть другого. Я знаю, вы опытный разведчик, но посмотрите, что делается. Следует один серьёзный провал за другим. Если, как вы предполагаете, у нас работает большевистский лазутчик — его надо выявить! Это архиважно, особенно сейчас, когда мы готовим генеральное наступление…
Дверь открылась, и в кабинет вошёл Кольцов. На его лице белели пластыри. В руках он держал телеграфную ленту.
— Разрешите? — с удручённым и вместе с тем с победоносным видом произнёс адъютант.
— А что, Николай Григорьевич, синяки и царапины, оказывается, иногда украшают мужчину, — насмешливо глядя на Кольцова, сказал Ковалевский. — Я бы приравнял их к боевым шрамам…
— Об этом подвиге капитана я уже наслышан, ваше превосходительство, — ответил Щукин и с облегчением подумал, что Кольцов вовремя прервал этот тяжёлый для обоих разговор. — Выходит, не перевелись ещё в России гусары!
— И болтуны тоже, господин полковник, — недовольно поморщился Кольцов. — Я имею в виду ротмистра Волина.
— Вы зря на него обижаетесь. Он рассказывал мне об этом с тайной завистью, — продолжил Щукин, с любопытством изучая пластыри на лице адъютанта.
— Что там у вас, Павел Андреевич? — как бы подвёл черту под этим благодушным разговором Ковалевский.
— Телеграмма от Антона Ивановича Деникина. К нам выезжают представители английской и французской военных миссий… — Кольцов заглянул в ленту, — бригадный генерал Брике и генерал Журуа.
Ковалевский, принимая ленту, зябко передёрнул плечами, на его лице появилась озабоченность.
— Давно жду. Наверное, поторопить нас хотят. — И стал читать ленту: — Военную миссию союзников прошу встретить должным почётом…
Оторвавшись от ленты, Ковалевский бросил на Кольцова мимолётный взгляд:
— Сразу же, чтобы не забыть, капитан! Предупредите градоначальника о приезде миссии. Пусть позаботится о церемониале, да и город не мешало бы привести в порядок…
— Будет исполнено, ваше превосходительство, — чётко сказал Кольцов.
— «Переговоры с ними ведите в рамках известной вам моей директивы, — продолжал монотонно читать Ковалевский. В его волосе слышалась горькая и бессильная ироничность. — Особое внимание уделите представителю Великобритании бригадному генералу Бриксу. Он наделён большими полномочиями военного министра господина Черчилля…» — Ковалевский снова оторвался от телеграммы, с иронией бросил: — Едут с полномочиями… лучше бы с оружием… — И опять стал нервно перебирать телеграфную ленту, непокорно свивающуюся у него в руках в упругие замысловатые кольца: — «Желательно отметить прибытие миссии более решительным наступлением на Киев… Желаю успеха… Деникин». — Ковалевский с раздражением бросил на стол телеграфную ленту, зло сказал: — На Киев! Скорее брать Киев! И это в такой момент, когда я не успеваю подбросить генералу Бредову подкрепления…
— Интересы союзников, Владимир Зенонович, — осторожно заметил Щукин и выжидательно замолчал, давая понять, что такие вопросы не обсуждаются при подчинённых.
