Различие в данных о потерях — объективный показатель относительной численности действовавших войск: когда Монтгомери беседовал с прессой, число погибших в Арденнах американцев составляло более 8 тысяч, а англичан — менее 200 человек. Через несколько дней после этого в палате общин Черчилль попытался ослабить вред, нанесенный англо-американским отношениям: «Повествуя о нашей доблестной истории, следует остерегаться приписывать британской армии незаслуженную долю участия в том, что, бесспорно, является величайшей американской битвой в этой войне и, я надеюсь, будет рассматриваться как навечно прославленная американская победа». Его недовольство еще сильнее проявилось в последней ворчливой фразе: «Не позволяйте никому поддаваться болтовне интриганов, когда выход из этих важных последствий успешно решается с помощью меча».
Большинство присутствовавших репортеров восприняло замечания Монтгомери как то, что американцы были на грани поражения и что спасло их только высокое полководческое искусство и широкомасштабное вмешательство английских войск. Английские газеты стали опять требовать, чтобы Монтгомери был назначен командующим всеми сухопутными войсками; немцы перехватили сообщение корреспондента Би-би-си, искусно подделали его и передали под видом передачи Би-би-си. На эту удочку попались штабы Брэдли и Паттона.
Неудивительно, что они были в ярости от того, что сразу же за сообщениями прессы о том, что две американские армии в течение 17 критических дней находились под командованием Монтгомери, появилось его заявление, подтверждавшее, что он командовал этими армиями — и это не было опровергнуто ставкой Верховного командования союзных сил в Европе.
Брэдли опубликовал собственное заявление, также не подтвержденное ставкой Верховного командования союзных сил в Европе, в котором с раздражением пояснялось, что эта замена была чисто временной и в руках Эйзенхауэра опять оказалось тяжелое бремя главного командования. Только за неделю до того как напряженная ситуация достигла кульминации, Эйзенхауэр решил ответить положительно на просьбы Монтгомери о предоставлении ему большей власти.
Де Гинган[116] поразил Монтгомери тем жестоким фактом, что если все затрещит, то ему, Монтгомери, придется уйти в отставку. И фельдмаршал немедленно дал знать о безоговорочном отказе от всех своих просьб. Эйзенхауэр думал, что проблема командования сухопутными войсками разрешена, но теперь пресса вновь поднимала ее.
Эйзенхауэр с раздражением отнесся к вопросу о возможной отставке Брэдли и подтвердил, что, как только северная и южная группировки объединятся, 1-я армия снова вернется к нему. Он совершенно четко пояснил, что речь не идет о передаче кому-то каких-либо полномочий Верховного командования или об изменении стратегии широкого фронта.
Но причиненный вред был непоправим. Отношения между Монтгомери и Брэдли постоянно портились, а это, в свою очередь, вызывало соперничество между обеими армиями, результатом чего было промедление в продвижении в Германию в заключительной фазе войны.
Причины, толкнувшие Монтгомери на то, чтобы поставить английскую прессу на грань, которая могла лишь ухудшить отношения между ним и американскими генералами, навсегда останутся загадкой. Генерал де Гинган, весьма авторитетный и служивший Монтгомери с неизменными преданностью и восхищением, сказал однажды о нем: «Когда он убежден, что его особая линия действий правильная, он считал себя вправе использовать любую поддержку, чтобы выиграть свое дело; в сущности, финал оправдывает почти любые средства» (разрядка моя. — Авт.).
Здесь, возможно, и находится ключ не только к пресс-конференции, но и к некоторым заявлениям и действиям Монтгомери в период замешательства, вызванного внезапной и яростной атакой немцев. Выведенные из равновесия, Эйзенхауэр и Брэдли в течение некоторого времени были не в состоянии укрепить и контролировать подвижной фронт — главным образом из-за отсутствия коммуникаций. На всех уровнях были либо страх, либо паника. Успехи немцев переоценивались, а прочность американской обороны, которая действовала в те очень важные первые дни, не была оценена должным образом.
В тот момент, когда моральное состояние было на самом низком уровне и американское высшее командование, казалось, могло поддаться оказываемому на него давлению, Монтгомери использовал все возможное влияние, чтобы добиться своего: первое — командовать всеми силами в северной части Арденн, затем — получить под свое командование группу армий Брэдли.
Полагая, что только таким путем может быть скорее выиграна война, он обрисовывал положение в более черных красках, чем оно было на самом деле, для того чтобы заручиться искренней поддержкой фельдмаршала Брука, начальника имперского генерального штаба, и Уинстона Черчилля.
Вечером 19 декабря, до того как телефонный звонок от Эйзенхауэра известил его о том, что он достиг своей первой цели, Монтгомери послал Бруку длинное телеграфное послание об обстановке — оно начиналось так: «Обстановка в зоне американской армии НЕ — повторяю — НЕ ХОРОШАЯ… — и затем начал перечислять, что немцы взяли Мальмеди, Вильзам, Хоттон, Марш и Ла-Рош и что в этой части 1-й армии севернее линии Уденбрехт — Дюрбюи имеет место большой переполох и налицо все признаки всеобщего отступления… Брэдли еще в Люксембурге, но я понимаю, что он уйдет, как только его штабы окажутся в опасности… Мое личное мнение… немцы могут достичь Мааса у Намюра, не встречая сопротивления…»
В этом донесении на высоком уровне встречается удивительно большое число ошибок. В то время все пять городов были в руках американцев; город Ла-Рош был оставлен через трое суток для создания линии обороны 7-го корпуса; Вильзам пал через пять дней, после Сен-Вита, но три других города никогда не были заняты немцами. Относительно Мальмеди следует указать, что о его падении сообщила британская пресса; американское военное издательство «Старс энд Стрипс» опубликовало карту, показывающую этот город в руках немцев, и в «Крестовом походе в Европу» Эйзенхауэра карта Арденнской битвы также приписала Германии взятие этого города.
Линия на севере, в которой Монтгомери увидел широкомасштабный отход войск, включала прочную позицию Моншау и гребня Элзенборн, ключевые узлы коммуникаций Сен-Вита, Ставелот, который американцы только что отбили и который вместе с Труа Пон и Стоумонтом включал боевую группу Пейпера; и сектор 82-й воздушно-десантной дивизии.
Ближайшие немецкие войска находились в 15 милях от Люксембурга, и Брэдли не собирался выводить свои штабы.
Мнение Монтгомери о том, что немцы могут дойти до Мааса и до Намюра, «не встречая сопротивления», могло относиться только к угрозе, исходящей от передовой части 1-й танковой дивизии СС, боевой группы Пейпера, так как 116-я танковая дивизия, которая могла бы атаковать Хоттон, только что отошла назад к мосту Бертонь, возвращаясь через Уффализ, за 20 миль, а другие дивизии, направлявшиеся к реке Маас, 2-я танковая и танковая «учебная дивизия»,[117] вели бои около Бастони.
Войска Пейпера были отброшены американцами, удерживающими Труа Пон, они были отсечены, когда американцы вновь отбили Ставелот и были остановлены возле Стоумонта, который находился в 40 милях от Намюра и более чем в 30 от переправы через Маас в Юи, к которой стремился Пейпер.
После этого громкого набатного звона Монтгомери, как всякий упорный борец, перешел к атаке: «Я сказал Уайтли, что Айк должен бы дать мне оперативное командование всеми войсками северной части фронта. Я считаю, что он должен дать прямой приказ об этом» (курсив мой. — Авт.).
Эта телеграмма произвела ожидаемый эффект. Начальник имперского генштаба послал копию Черчиллю, а тот позвонил Эйзенхауэру и представил все так, что в «деле» Монтгомери следовало сказать только одно, а именно: решение, которого он добивался, уже принято.
Генерал-майор Кеннет Стронг, начальник Отдела разведки в штабе союзных сил в Европе, пояснил,[118] что рекомендация о смене командования поступила от него прежде всего к начальнику штаба генералу Беделлу Смиту и была сделана исключительно из военных соображений, независимо от действий Монтгомери или соображений национального престижа.
Около 20 декабря напряжение, вызванное непрерывными атаками на всем протяжении фронта, начало сказываться на штабе 1-й армии, и его внезапный уход за день до этого из хорошо устроенных и комфортабельных помещений в Спа не способствовал укреплению морального состояния. Прибытие в Шофонтэн фельдмаршала Монтгомери, преисполненного самоуверенности и несущего с собой ореол своей известности, было чрезвычайно успокаивающим, как утверждают те, кто при этом присутствовал. Собственный комментарий Монтгомери в его последующем донесении начальнику имперского генштаба: «Они, казалось, были в восторге от того, что кто-то может отдавать им приказы…», вероятно, недалек от истины.
