Поток воинских поездов с востока на запад повсюду наталкивался на встречный поток поездов с запада на восток, вывозивших в тыл оборудование заводов и фабрик и сотни тысяч людей. Бомбежки усугубляли эти эшелонные пробки, резко снижали пропускную способность дорог.
И еще была одна важная тому причина: в мирное время железнодорожники привыкли, что отчетные сутки у них кончались в шесть вечера. Вот и в начале войны срабатывала старая привычка собирать на крупных узлах к этому часу и сдавать наибольшее число вагонов. Противник, видимо, учел это, еще готовясь к войне. Зная, что узлы ночью забиты поездами, бомбил эти узлы.
Решили мы так: к ночи выводить эшелоны из крупных узлов на промежуточные станции, а если и там места не хватит, оставлять прямо на перегонах до утра. Первая же ночь по такой системе дала хороший результат. Фашисты бомбили смоленский узел, а там было пусто. Ну, разбили стрелки, наделали воронок, сожгли несколько домов. Но ведь восстановить станционные пути много легче, если они не завалены разбитыми паровозами и вагонами, не заставлены горящими цистернами с маслом. Сквозной путь был восстановлен в считанные часы. Об этом же сообщили нам из Брянска и Орши.
3 июля в Брянск стали подходить эшелоны 16‑й армии. На ночь рассредоточились. Утром пошли на север, на Смоленск. Потери от бомбежек резко снизились. «Пробки» рассосались. Движение приняло более или менее ритмичный характер. Разрушения быстро восстанавливались, люди приобретали фронтовой опыт.
Вслед за 16‑й армией тем же путем прошла с Украины на север и вышла на западное направление и 19‑я армия генерала И. С. Конева. Таким образом, попытка фашистского командования с помощью авиационных налетов дезорганизовать прифронтовые железные дороги не удалось.
Очень помогли нам в этой оперативной работе меры, принятые Наркоматом путей сообщения СССР вскоре после начала войны. Был введен в действие так называемый «воинский параллельный график». Он был заранее, еще в мирное время подготовлен так, чтобы максимально использовать пропускную способность железных дорог. «Параллельным» его назвали потому, что все поезда, и пассажирские и грузовые, шли с одинаковой скоростью, имели одинаковый вес. Это облегчало их формирование, сводило к минимуму простои, исключало обгоны, уменьшало время на маневровые работы на станциях. В конечном итоге эти заранее подготовленные в НКПС меры сэкономили массу времени для перевозки войск, военных и невоенных грузов. А экономия времени была, да и в любой трудной ситуации всегда останется главной задачей.
С разных железнодорожных станций я ежедневно докладывал в Москву в секретариат Сталина Поскребышеву и первому заместителю наркома госконтроля Василию Федоровичу Попову, как идут дела. Когда движение эшелонов было налажено, мне была дана команда выехать в Москву. Я выехал. В Москве, на Белорусском вокзале, меня встретил подтянутый майор войск НКВД. «Товарищ Ковалев?» — спросил он, разглядывая меня с некоторым удивлением. Я понял, что здесь, на утреннем вокзале, среди пассажирок в цветных шелковых и ситцевых платьицах, я выгляжу букой. Гимнастерка и брюки изодраны, глаза воспалены, небрит, ибо чемоданчик мой забросило куда–то взрывной волной. «Я жду вас с машиной, — продолжал майор, убедившись, что я — Ковалев. — Приказано доставить Вас в ЦК партии».
Он отвез меня на Новую площадь и привел в кабинет к Андрею Андреевичу Андрееву, в то время члену Политбюро и секретарю ЦК ВКП(б).
— Да! — сказал Андреи Андреевич. — Сразу виден фронтовик. Надо бы Вам в порядок себя привести. Но товарищ Сталин уже справлялся. Впрочем, так, пожалуй, лучше. Пойдемте!
Сталин сразу нас принял и сказал:
— Звонил маршал Тимошенко. Благодарит за доставку 16‑й и 19‑й армий. Разделяет Вашу точку зрения о восстановительных бригадах на транспортных узлах. Докладывайте!
Я доложил вкратце, минут за пять–семь главные вопросы. Предложил распространить опыт движения эшелонов на все прифронтовые дороги. Сталин сказал:
— Одобряю. Напишите докладную записку, оставьте Поскребышеву. Для Вас с товарищем Андреевым есть срочное дело.
Он взял со стола толстую папку с телеграммами и сказал:
— Командующие сообщают, что на фронт, в войска не поступают снаряды, продовольствие, вооружение и снаряжение. А управления Наркомата обороны, в том числе управление тыла, утверждают, что эти грузы давно отправлены железной дорогой. Мы проверили через Госконтроль. Вся продукция с заводов и баз отправлена железной дорогой. Где она застряла, неизвестно. В Наркомате путей сообщения и Управлении военных сообщений есть люди панических настроений. Распространяют слух, что без эффективной противовоздушной обороны железные дороги не обеспечат перевозки. Нам кажется, дело не только в этом. Вам надлежит пойти туда, разобраться, навести порядок. Помогать Вам будет Андрей Андреевич Андреев.
А. А. Андреев в свое время был наркомом путей сообщения, а теперь курировал и этот наркомат и Управление военных сообщений Красной Армии как член Политбюро ЦК ВКП(б). С такой поддержкой можно сделать самое трудное дело. По его предложению, мы перекусили, я побрился, почистился, поехали на улицу Фрунзе, в Наркомат обороны.
Пришли в Управление военных сообщений, к генералу Н. И. Трубецкому. Меня он знал, Андреева не знал. Нго вообще мало кто знал. Был он небольшого роста, одевался сверх скромно. Неброская личность. Да и сердце имел больное. В Наркомате обороны лифт не работал и, когда мы взошли с ним на верхний этаж, он лицом до бела переменился. Пока шли наверх, я спросил Андреева, как представлюсь Трубецкому. Как работник Наркомата государственного контроля? «Нет! — ответил он. — Скажите, что назначены его заместителем». Так я представился Трубецкому. Представил А. А. Андреева. Сказал, какое у нас задание. Трубецкой любезно предоставил нам два кабинета и необходимую связь. Однако заметно нервничал. Пропали военные грузы, да не один- два вагона, а много. И он, начальник военных сообщений, который через военных комендантов станций обязан был вести эти грузы к фронту, ничего о них не знал. Он был старый служака, но по складу характера работник кабинетный. И когда нахлынул железнодорожный хаос первых недель войны, он, видимо, растерялся.
Мы с Андреевым начали разыскивать пропавшие вагоны. Запросили заявки Наркомата обороны на перевозку военных грузов. Обратились в НКПС. Странная выходила картина. Эшелоны с сеном для кавалерии шли на фронт по «зеленой улице», а патроны и снаряды исчезали в цути. Нигде не числятся — и все! Наконец, после опросов и расспросов выяснили вопиющий факт. Оказалось, что нарком путей сообщения Каганович договорился с начальником Управления военных сообщений Трубецким: «для ускорения» перевозки воинских грузов не составлять из них полные поезда с единым адресом, а включать вагоны с военными грузами в состав попутных «товарняков» с невоенными грузами. Таким образом, необходимейшие фронту грузы продвигались «ступенчатыми» маршрутами, включались то в один поезд, то в другой, простаивали в тупиках, в общем растворялись в потоках обычных народно–хозяйственных грузов. Наркомат путей сообщения учета им не вел, военные коменданты тоже не ставились в известность. Фронт кричал тылу: «Дай снаряды! Где патроны, мины?» А тыл вроде бы плечами пожимал. Потрясающая бесхозяйственность! И корень ее в том, что еще Суворов назвал «немогузнайством».
Дня через три мы с Андреевым доложили Сталину причину исчезновения грузов. Он спросил:
— Кто виноват?
Равно виноваты были оба начальника: и Каганович, и Трубецкой, ибо вместе составили этот сумбур в маршрутных перевозках. Сталин спросил:
— Как исправить?
— Необходимо учинить всесоюзную перепись всех вагонов на всех станциях. Со вскрытием вагонов. Брать воинские грузы на учет и немедленно на фронт. Дело, товарищ Сталин, хлопотное, но иного пути нет.
— Делайте! — сказал он.
Мы занялись переписью вагонов. Связывались с управлениями дорог и их начальниками, с отдельными станциями. Дело пошло, грузы выявлялись и тут же отправлялись на запад. Андрей Андреевич действовал уже в официальном качестве комиссара Управления военных сообщений.
Г. А. Куманев: Когда и при каких обстоятельствах Вы возглавили Управление военных сообщений Генерального штаба Красной Армии и какие задачи приходилось решать органам ВОСО и Вам лично в этой должности летом и осенью 1941 г., особенно в дни героической обороны Москвы?
И. В. Ковалев: Примерно 8–9 июля мне позвонил секретарь Сталина Поскребышев и сказал:
— Ты сиди в кабинете Трубецкого, тебе сейчас принесут пакет.
Пошел я в кабинет генерала Трубецкого. Его нет, один военный китель висит на стуле. Сижу, приносят пакет на мое имя. Вскрыл. Это одобренное Политбюро ЦК решение Государственного Комитета Обороны о моем назначении начальником Управления военных сообщений. Я позвонил Андрееву и поинтересовался, освобожден ли я от должности заместителя наркома государственного контроля. Поздравив меня с новым назначением, он ответил, что не освобожден. Я спросил, а где генерал Трубецкой. Надо же принять дела. Андреев ответил, что не знает, где Трубецкой, и не время для формальностей.
