— Когда мы соберем все необходимое для дальнейшего пути, дадим вам знать… Это вопрос одной-двух недель. Почему вы так озабочены, господин? Что гнетет вас? — Манихей осмелился задать вопросы, ощущая молчаливую поддержку дьякона.
Но слова молодого человека больно всколыхнули память Аддая Аггея, он помрачнел еще больше и заговорил хрипло, точно ему с трудом давались даже самые простые фразы:
— Дуньхуану угрожает серьезная опасность. Пришлось изгнать отсюда отряд персов, которым понадобился шелк из моей мастерской. Эти люди были в ярости, покидая наши края. С того момента пошли слухи, что они готовят месть, ищут союзников среди тюркских племен, кочующих к востоку от нашего оазиса, а для тех богатое поселение — просто подарок! Если эти сведения верны, очень скоро на месте Дуньхуана останутся лишь развалины!
— Что за тюрки? Почему они наводят на вас такой ужас? — поинтересовался Луч Света, встревоженный словами епископа.
— Ими правит каган, предводитель кочевников, они захватили сказочно богатые земли Согдианы — страны, где живут лучшие в мире торговцы. И теперь оттуда они совершают набеги на сопредельные страны, грабят и убивают без пощады. Говорят, их опора — лишь песок да ветер! Вот почему, несмотря на все усилия, китайская армия никак не может разбить их полностью. Ты думаешь, что тюрки здесь, а они уже далеко, совсем в другом краю… — печально проговорил отец Умары.
— Но нужно сражаться, собирать войска, выставить защиту! Дуньхуан — настоящее сокровище! — горячо воскликнул юноша.
— В оазисе нет воинов, только монахи и купцы. Китайский гарнизон состоит из тридцати человек! Что они противопоставят не знающим усталости в бою варварам, которые не привыкли задерживаться на одном месте дольше дня? Тюрки передвигаются стремительно, они могут обрушиться на нас завтра — или через три недели. Поверьте мне, молодой человек, от них нет спасения…
— А буддисты понимают, какая грозит опасность? Их ведь довольно много. Кроме того, они могли бы заплатить наемникам, — предположил Луч Света, вспомнив, что махаянистов тут по крайней мере тысяч тридцать: не меньше тысячи на каждый монастырь.
— Мне хватает несчастий и без этого! Думаешь, мне будут благодарны? Китайские власти без особой охоты терпят здесь наше присутствие; если я решусь предупредить буддистов и они поймут, что угроза возникла по моей вине, меня обвинят в сговоре с тюрками… — горестно вздохнул епископ.
Через два дня после прибытия Луча Света и Нефритовой Луны в дом Аддая Аггея епископ пригласил юношу для разговора с глазу на глаз.
— Вижу, Луч Света, ты человек прямой и отважный. Без сомнения, ты слышал, что моя возлюбленная дочь исчезла самым таинственным образом, не оставив следов.
— Это так, господин, на Шелковом пути трудно избежать разговоров и слухов!
— Умара была для меня единственным сокровищем. Если ты когда-нибудь встретишь ее или услышишь о ней, будь добр, дай мне знать, ладно? — В глазах епископа стояли слезы.
— Обещаю вам, господин. Я… хотел сказать… я совершенно уверен, что ваша дочь жива и однажды вернется! — выпалил Луч Света, который не мог нарушить данное слово, но стремился хоть чем-то смягчить отцовское горе.
— Почему ты так говоришь? — дрогнул голос Аддая Аггея.
— Видите ли… возможно, вам покажется это странным, но, даже ничего не зная наверняка, я уверен! Кажется, это озарение свыше!
— Да услышит тебя Господь, сын мой, — с надеждой сказал Аддай Аггей, прикасаясь пальцами правой руки ко лбу юноши робким движением благословления.
Епископ подошел к окну, откуда открывался вид на святилище, строительство которого стоило ему таких усилий; самое дальнее несторианское святилище на Шелковом пути, важнейший этап утверждения церкви в Китае. Ровным, бесцветным голосом он произнес:
— Ты передашь мое послание Морю Покоя?
— С радостью, господин!
— Скажи, если он поможет мне вернуть дочь, я уступлю его просьбе… Он поймет, о чем я говорю.
— Что это значит, господин?
— Несторианская церковь Дуньхуана не станет возражать против того, чтобы манихеи Турфана утвердились в Китае. Я уступаю право приоритета. Поверь мне, это тяжкая жертва, и я никогда не мог вообразить, что пойду на это…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я передам ваши слова Совершенному Учителю, как только прибуду в Турфан!
Аддай Аггей открыл маленький шкафчик и извлек красивый стеклянный флакон, наполненный золотистой жидкостью. Он с грустью посмотрел на него, а потом протянул юноше:
— Отдай это девушке, которая тебя сопровождает. Она показалась мне очень милой. Один купец-манихей продал мне это за безумные деньги. Вещица предназначалась Умаре. Я уверен, она понравится твоей маленькой китаянке. Ведь это «аромат Мани»!
Изысканная смесь сока алоэ, растертого янтаря, мускуса и лотосового масла изготовлялась в Персии и пользовалась большим спросом даже у принцесс.
— Я глубоко тронут вашим подарком. Не сомневаюсь, что Нефритовая Луна высоко оценит вашу щедрость! — воскликнул Луч Света.
— Да благословит вас обоих Единый Бог! Пусть он защитит тебя и твою подругу, которой ты, видимо, очень дорожишь! — добавил епископ на прощание.
Пришло время уезжать, оставив отца Умары наедине с его горем.
— Когда я ездил в Турфан, у меня ушло три недели на дорогу, — заметил дьякон.
— Мы рассчитываем продвигаться как можно быстрее, останавливаясь только на сон, — с улыбкой ответил Луч Света.
После оазиса Дуньхуан караваны стали попадаться реже — они заметно торопились, неохотно останавливаясь среди дикой пустыни. Однако уже через десять дней пути безжизненные холмы, на вершинах которых порой виднелись руины старинных крепостей, заселенные теперь скрытными и опасными людьми, уступили место возделанным полям и зеленым садам, питавшимся водами, сбегавшими с Небесных гор, чьи заснеженные пики вздымались к облакам. А вскоре перед путниками открылся оазис Хами, который иногда называли Йиву. В 640 году император Тай-цзун обещал ему покровительство Китая, но единственным видимым признаком китайского присутствия в разноплеменном городе, выросшем вокруг самого большого рынка мехов на Шелковом пути, было знамя над домом губернатора провинции, превосходившим прочие дома высотой, но не красотой. Здесь же располагались и все государственные службы.
В городе обитало около двадцати тысяч человек: торговцы кожами из северных степей, привозившие верблюжьи и бычьи шкуры; уйгуры, продававшие овечью шерсть; тибетцы, предлагавшие покупателям черный и белый войлок; купцы с более драгоценным товаром — мехами куницы, соболя, чернобурки, кролика, сурка, леопарда, а иногда и тигра. Роскошные одежды из шелка, подбитые ценным мехом, предназначались для великих королей и их спутниц, это были самые изысканные наряды на свете, а потому Шелковый путь иногда называли Меховым путем.
— Смогу ли я когда-нибудь надеть плащ из муарового шелка, подбитого соболем? — пошутила Нефритовая Луна, предварительно поинтересовавшись у торговца, как называется чудесный, отливавший золотом мех, легкий и пушистый, столь редкий, что, кроме императора Китая, его могли позволить себе немногие.
— Тебе не нужно это, чтобы выглядеть красивой, любовь моя! Я предпочитаю видеть тебя обнаженной, а не одетой, даже если речь идет о драгоценных мехах и тканях!
— Если разбогатеешь, мы вернемся сюда, и ты купишь мне такой плащ! — усмехнулась она, кокетливо взглянув на возлюбленного, и он погладил ее по густым, блестящим волосам.
— Если будет на то воля Мани, я не против!
После Хами, лежавшего на полпути между Дуньхуаном и Турфаном, нужно было преодолеть несколько высоких перевалов; по сторонам дороги виднелись природные нагромождения камней и руины заброшенных городов древнего царства Гао-чан.
— Смотри, вон там Пылающие горы. Они становятся совсем красными в лучах заката. Еще до наступления следующей ночи мы своими глазами увидим это чудо! — рассказывал кучанец на ходу. Он показал на горный хребет с острыми причудливыми вершинами, похожими на кочевые шатры, обтянутые сморщенной слоновьей кожей.
