толстых стен, кто искал убежища и приюта в сильно укреплённой соседней Мунихии, кто спасся в ближних горах, чтобы оттуда при первой возможности удалиться в северную Аттику, в ущелья и пещеры лесистого Киферона.
Спартанцы, при вступлении на аттическую землю, не встретили решительно никакого сопротивления. Это немало смутило Анхимола, готовившегося к ожесточённому и упорному бою. Теперь, пока один из его лучших отрядов выстраивался на берегу, сам главнокомандующий собирал на адмиральском судне начальников отдельных частей на военный совет. В действиях Гиппия, не выставившего в Фалероне никакого гарнизона, даже не позаботившегося об укреплении города, ясно сказывалась какая-то военная хитрость. Это предположение становилось тем вероятнее, что обширная равнина между бухтой и Афинами, прежде поросшая густым лесом, теперь оказалась совсем без деревьев, вырубленных и тщательно выкорчеванных. Высланные было Анхимолом лазутчики вскоре вернулись ни с чем, так как миновать незамеченными открытую равнину было немыслимо. Взбираться на соседние высоты также было опасно, потому что с укреплённых стен Мунихии за спартанским флотом наблюдали с ног до головы вооружённые воины, ежесекундно готовые забросать ближайшие неприятельские отряды целой тучей стрел и копий.
По спартанскому обычаю, военный совет на адмиральском судне был краток. Его решение гласило: немедленно высадить в Фалероне всё войско, оставив на кораблях лишь самое незначительное количество людей для охраны экипажа, и затем двинуться на равнину, куда несомненно должны будут спуститься как гарнизон Мунихии, так и остальные военные силы Гиппия. Тиран, конечно, не допустит штурма Афин и встретит спартанцев в открытом поле.
Вдруг на адмиральской триреме раздались отрывисто-резкие звуки сигнальных рожков. На этот призыв с остальных кораблей тотчас послышались подобные же отклики. Меньше чем через десять минут на поверхность залива было спущено с судов множество лодок, которые теперь, подобно стае уток, быстро направились к берегу. В каждой из них сидело несколько гоплитов. Иные, люди ловкие и бесстрашные, высоко держа над собой в одной руке щит и меч, бросились вплавь. Распустив свои белые паруса, к берегу быстро устремилось и несколько менее крупных бирем, палубы которых представляли в эту минуту густой лес блестящих копий и шлемов. Солнце только что прорвало своими могучими лучами туманно-облачное небо и весело заиграло на этом море железа и меди. С громким ликованием встретили спартанцы улыбку лучезарного бога Аполлона, милостиво ободрившую их перед началом решительной битвы.
Вот на берег стали быстро выскакивать могучие спартиаты, сперва по одному, затем по несколько человек зараз. Поспешно направлялись они к отряду своих, уже выстроившихся в боевой порядок товарищей, и армия эта ежеминутно росла и росла. Казалось, конца не будет бесконечной веренице воинов, стремившихся к берегу; а тем временем всё новые и новые группы их прибывали в лодках и на биремах.
Когда перед спартанскими фалангами появился Анхимол, воздух дрогнул от громких радостных криков его воинов. Все обнажили головы, и сопровождавший главнокомандующего жрец, обратясь к выплывшему из-за облаков солнцу, провозгласил торжественный привет богу Аполлону-Гелиосу. Затем, по окончании молитвы, он затянул военную песню, победный пэан, и вся дружина Анхимола, как один человек, подхватила её. В окрестных горах гулко вторило ей дальнее эхо... С пением гимна спартанское войско двинулось вперёд. Вот оно миновало первые улицы Фалерона, вот достигло внешних стен опустевшего городка, вот очутилось за ними и увидело перед собой широкую и ровную долину. Но что это? На северной стороне её что-то сверкнуло, загудело, развернулось огромным блестящим полукругом и стало быстро-быстро надвигаться на спартанцев. Звуки гимна афинского войска слились с мотивом победного пэана в один громкий зловещий гул. Сырая земля задрожала от топота тысячи ног. Лязг оружия, военные клики, протяжные звуки рожков и отрывистые крики команды огласили воздух.
Анхимол выступил из строя и ринулся вперёд. За ним бросились самые испытанные, самые храбрые спартиаты. В миг бой загорелся по всей равнине, и схватка стала общей. Воины Гиппия дрались, как львы. Сам Писистратид, верхом на крупном гнедом коне, с развевающимся гиматием за плечами и огромным копьём в руке, сражался впереди всех. Бесстрашно пожирал он сверкающими очами врагов, ища Анхимола и поражая даже привычных к бою спартанцев своим хладнокровием и беззаветной удалью. Но что это? Афиняне дрогнули? Тесно сомкнутые ряды их вдруг поредели. Целые отряды метнулись в сторону. Неужели правда? Неужели Аполлон даровал столь быстро и легко победу бесстрашным спартанцам?
С громким криком радости бросились вперёд Анхимол и его товарищи, но — тут же опешили от изумления: вместо бегущих афинян они увидели мчавшийся во весь опор прямо на них огромный отряд каких-то неведомых всадников. Впереди этого неожиданного врага летело два исполина: одного взгляда Анхимолу было достаточно, чтобы признать в них ненавистного Гиппия и Кинея, царя фессалийского, бесстрашного воина и лучшего в Элладе наездника. Как молния, пронеслась в мозгу оторопевшего спартанца мысль, что радость его была преждевременна. Дело Спарты, очевидно, проиграно. Ещё мгновение — и свирепые фессалийцы, как вихрь нёсшиеся на изумлённых спартиатов, сомнут всех их напором своих быстрых коней.
Анхимол поднял копьё и хотел что-то крикнуть. Но в эту минуту у него потемнело в глазах и, тяжело упав на землю, он смутно почувствовал несколько ужасных, беспощадных ударов. Затем всё исчезло...
Гиппий и Киней тем временем мчались во главе тысячи фессалийских всадников по равнине, не встречая сопротивления. Спартанцы в паническом страхе повернули назад и побежали к Фалерону. Там их встретила новая беда: город был занят отрядом афинян, быстро спустившихся к бухте из Мунихия. Кто не был убит на равнине, того здесь ждала неумолимая смерть. Лишь горсточка спартиатов каким-то чудом добралась до лодок и достигла кораблей.
Бой под Фалероном окончился, и Писистратид Гиппий праздновал в этот день блестящую победу. Аттический Вакх-Дионис оказался сильнее дельфийского Аполлона.
Прошло лишь несколько месяцев со времени последних описанных событий. 510-й год до Р. Хр. подходил к концу. В Афинах царило большое оживление. Уже вторую неделю город представлял собой обширный военный лагерь. Всюду на улицах встречались более или менее значительные отряды тяжеловооружённых воинов либо сменявших караулы у городских ворот, либо направлявшихся к Акрополю для замены или подкрепления расположенных там войск. Мягкое аттическое наречие уступило место твёрдым, резким звукам дорийской речи. Отрывистые слова команды, порой оглашавшей довольно пустынные улицы
