А насколько я уверен в том, что, решив сходить за очередной чашкой кофе, я, открыв соответствующую дверь, окажусь именно на кухне, а не в спальне, например, или не на улице, или не в каком-нибудь тридесятом царстве?
Всё это мне кажется маловероятным. Точнее, невероятным.
То есть я думаю о таком «будущем» постоянно и с предельной, так сказать, уверенностью в нём. Я не испытываю сомнений, для меня это не то, что «может случиться», для меня это «то, что есть». За это отвечает уже хорошо известный нам механизм «предиктивного кодирования».
«Предиктивное кодирование» — это, по сути, мои актуализированные внешней афферентацией или внутренними побуждениями динамические стереотипы, сформированные в прошлом, но распространяющие своё действие на будущее.
Можно даже сказать и так: всё, что находится в рамках моего предиктивного кодирования, — это прошлое, которое для меня одновременно и будущее, нечто как бы уже случившееся, но пока до меня ещё не добежавшее, «память на прошлое».
То есть это, по сути, один интеллектуальный конструкт, по которому я хожу туда-сюда, своего рода моя внутренняя «матрица», подобная компьютерной игре-бродилке.
ИГРА-БРОДИЛКА
Представим себе это так, словно бы мой мозг создал что-то вроде компьютерной игры-бродилки, в которой прописаны все локации, все герои и атрибуты, а я лишь передвигаюсь по этому уже существующему пространству, по сути, вне времени.
«Было» и «будет» тут для меня практически равнозначны. Но, как мы уже с вами оговорились, сюрпризы случаются.
Например, я собираюсь ехать на работу, спускаюсь на лифте, выхожу из парадной, сажусь в автомобиль, нажимаю на кнопку «Пуск»… А машина молчит — ни звука! Сюрприз.
В матрице моего внутреннего мира, обеспеченного предиктивным кодированием, что-то вроде сбоя — будущее казалось неизбежным, по сути, и не будущим вовсе, а чем-то уже случившимся, но вдруг — раз! — и схема ломается.
Меня словно бы выбрасывает из этой игры. Как сказал бы Иван Петрович Павлов — мы имеем эффект нарушения динамического стереотипа: я ощущаю стресс и тревогу.
Я нервно повторяю одно и то же действие несколько раз, жму на кнопку «Пуск» — но нет, мертво.
И тут до меня доходит… Я же был в отпуске, давно не садился за руль, и видимо, зимний холод или просто система сигнализации посадили аккумулятор в моей машине.
Ещё мгновение, и я уже звоню в сервис-центр, возвращаясь таким образом обратно — в мир моей абсолютно предсказуемой, понятной и знакомой «матрицы», из которой я был лишь на какое-то мгновение выброшен произошедшим «сюрпризом».
Вполне логично предположить, что этот интеллектуальный конструкт — эта моя «компьютерная игра», эта «матрица», в которой я провожу большую часть своей жизни, — обеспечивается одним и тем же нейронным комплексом.
Но, как я уже сказал, это достаточно условное «будущее»: когда я «отлетаю» в моменты своего «блуждания» (периоды активности дефолт-системы мозга) в «будущее», я как будто бы проигрываю что-то в настоящем.
Например, сейчас я нахожусь в Греции, но я регулярно думаю о том, что, вернувшись в Петербург, мне надо будет поговорить с тем-то о том-то, провести эфир на такую-то тему, организовать такие-то и такие-то совещания.
Но все эти события я представляю себе как нечто, по сути, настоящее, рутинное, часть, так скажем, моего «колеса сансары».
То есть я не думаю об этом как о каком-то гипотетическом будущем. Да, я теоретически понимаю, что это будет в будущем, но я понимаю это имплицитно — как бы подспудно, то есть не осознавая это специально.
Чтобы осознать тот факт, что я не просто думаю-брожу-блуждаю по лабиринтам своей «матрицы», а думаю о «будущем», мне надо выйти из своего «блуждания» и сказать себе: «Ты понимаешь, что это только фантазии? Что этого ещё нет? Что это будет (или не будет) когда-то потом?»
Ну и, будучи в здравом рассудке, я, конечно, соглашусь с этим. Но тем самым, думая «о будущем», я не буду думать будущее как таковое. Я лишь рационально сообщу себе о том, что то, что я думал, произойдёт (может, должно произойти) в некоем историческом, календарном будущем.
И эта рационализация будет сделана уже с помощью центральной исполнительной сети — то есть всё той же лобно-теменной петли, но более латеральной её (или внешней), так скажем, части.
Лишь переживая эффект «сюрприза», я оказываюсь выброшен из состояния «блуждания», из бесконечного чередования своих автоматизмов.
Поскольку «сюрприз» — это своего рода паралич, коллапс «предиктивного кодирования», поскольку это всегда аффект, обусловленный нарушением «динамического стереотипа», по И. П. Павлову, в работу включается сеть выявления значимости.
Я сижу в машине, жму на кнопку «Пуск», и ничего не происходит. Меня пугает не то, что что-то случилось с машиной (я ещё не успеваю осознать это), я испугался потому, что я столкнулся с неизвестным, что и стрессует мой инстинкт самосохранения.
О какой бы мелочи ни шла речь, если я сталкиваюсь с неизвестным, подкорка даст о себе знать активностью миндалин так, словно речь идёт о жизни и смерти. Дальше вопрос лишь в том, насколько быстро я смогу её утихомирить, осмотревшись, так сказать, по сторонам.
Итак, я могу оказываться «здесь и сейчас» двумя разными способами:
1) за счёт рационализации (в психологии ещё используется понятие «метапознания» — то есть осознание собственных психических процессов), и за этот эффект, как мы видели, отвечает центральная исполнительная сеть,
2) за счёт «сюрприза» — стресса, вызванного нарушением динамического стереотипа, можно сказать — системы взаимосвязанных динамических стереотипов (автоматизмов).
Есть ещё третий способ, но он для современного человека может быть только искусственным, специально наведённым: я имею в виду то медитативное состояние, которое основано на перцептивных практиках — концентрации на световых и цветовых пятнах, тишине, нарушаемой сторонними звуками, ощущении того, как тело соприкасается с какими-то предметами материального мира[48], а также, например, дыхательных техниках.
Итак, мы, как правило, находимся в состоянии «блуждания» или реализуем какие-то более-менее рациональные автоматизмы. И всё это «матрица», где «прошлое» и «будущее» — лишь мысли о нём, а не оно само («самое само», как сказал бы Алексей Фёдорович Лосев).
Время от времени выходим из этого внутреннего блуждания, из накатанной колеи своих автоматизмов благодаря «сюрпризам», которых в нашей жизни великое множество, хотя большинство из них вовсе не так «драматичны», как не заводящаяся машина.
Незначительные «сюрпризики» настигают нас постоянно — сахар в сахарнице закончился, зубная паста упала со щётки в раковину, человек какой-то в транспорте или в магазине повёл себя нетактично.
Впрочем, как правило, такие «сюрпризики» служат нам лишь для переключения с одного автоматизма (динамического стереотипа) на другой, это происходит с едва заметным вовлечением сознания.
Плюс мы ещё можем рассуждать о каких-то событиях «прошлого» или «будущего».
Так, например, мы вспоминаем что-то (как правило, для кого-то, в чьём-то присутствии) — мол, помнишь, было время, когда мы с тобой… Или рисуем (опять-таки для кого-то) образы некоего будущего — мол, вот будешь разводиться, узнаешь, что это такое…
Здесь и в самым деле оказывается важным наличие собеседника — человека, который самим фактом своего присутствия как бы вынимает нас из дефолт-системы мозга, заставляя концентрироваться на нём и нашем взаимодействии с ним.
Коммуникация озадачивает нас (сеть выявления значимости), заставляет рационализировать какие-то свои ощущения или представления (центральная исполнительная сеть).
И всё это происходит, в принципе, в настоящем моменте: мы именно здесь и сейчас решаем какую-то социальную или ситуативную задачу — например, мотивируя нашего собеседника на что-либо или просто поддерживая с ним необходимый социальный контакт.
