— И настаивать на ней!
А я уж и запамятовала. Как это могло случиться? Ведь именно таким было мое намерение, когда я все обдумывала и рассчитывала в долгий период сидения в Иерусалиме. Его святейшество поддержит меня против Людовика, а тому придется прислушаться к папе. Папа Евгений всегда стоял и будет стоять выше аббата Сюжера, и аргументы у него куда весомее. Как же я могла так долго не вспоминать о своих замыслах? Пора было (уже давно пора!) брать дело в свои руки, снова распоряжаться своей жизнью, уйти мыслями от безутешного горя и отчаяния, подобных краю пропасти.
— Да, госпожа… — Агнесса протягивала мне какой-то документ. — Вот это выпало у вас из рукава. Я отложила в сторону. Его еще не распечатывали. Мне думается, вам нужно прочитать.
Письмо. Король Рожер принес же мне письмо. Кто, интересно, мог отправить письмо мне сюда? Ничего, подождет. У меня есть неотложные дела. Людовик собирается читать мне нотации, так выходит? Выговор будет мне делать, да?
— На нем анжуйские львы, госпожа.
— Анжу… — Вот это было уже неожиданным. — Подай-ка его мне.
Я выхватила бумагу из рук Агнессы.
«Элеоноре, герцогине Аквитанской, графине Пуату».
Ну, это, по крайней мере, ясно и прямо. Я распечатала письмо с внезапно вспыхнувшим интересом, быстро пробежала глазами единственную страничку. Очень короткое письмо, если учесть, сколько сил и времени понадобилось, чтобы доставить его сюда.
«Отправляю это письмо в твердой надежде, что оно попадет к вам. Рожер Сицилийский — друг нашей семьи, и мы полностью ему доверяем.
В Анжу пришло известие о том, что вы желаете расторгнуть свой брак. Вам не требуются мои советы, чтобы понять: это сделает вас уязвимой. Если вы почувствуете необходимость того, чтобы вас защищала крепкая рука мужчины, который неизменно вами восхищался, то я — такой мужчина. Я могу служить вам глазами и ушами, чуткими и настороженными, как ваши великолепные кречеты.
Мое восхищение вами с годами отнюдь не стало меньше».
Вглядевшись в написанное (довольно небрежные каракули), я громко расхохоталась от наглости и нелепости предложения. От натуги голос мой прозвучал хрипло. Крепкая рука. Глаза и уши. В чем же соль этого предложения? Потом я задумалась об авторе. Не Жоффруа, как я подумала было исходя из доверительного характера письма. К тому же писал не привыкший к аккуратности образованный писец. Нет, написано поспешно, без любви к процессу; резкие вертикальные линии и никаких завитушек; хорошо обдуманные слова так и несутся вскачь по всей странице. И в конце — затейливая горделивая подпись: «Анри Плантагенет».
А ниже нацарапана приписка, еще более поспешная, будто он отбросил все принятые церемонии ради того, чтобы высказать заветную мысль:
«Если уж быть совсем точным: едва вы разведетесь, вокруг вас, как вороны, станут кружить все негодяи, жаждущие власти. Необходимо, чтобы рядом с вами стоял я. Если вы дадите свое согласие, то обещаю: вам не придется о нем сожалеть».
Несмотря на все свои несчастья, я засмеялась и стала вспоминать.
Другую жизнь, другие города. Сколько же лет минуло с тех пор, как я впервые повстречала его в Пуатье? Четыре? Мальчишку с темно-рыжими волосами и серыми глазами, не по годам самоуверенного, уже претендующего на звание воина… Юношу, на запястьях которого выступила кровь от когтей моего сокола, потому что отказался надевать рукавицу. И потом, когда мы совещались в Париже, можно ли дать ему в невесты принцессу королевской крови, а он внимательно за всем следил, взвешивал, прикидывал. Теперь он молодой мужчина, способный трезво рассчитывать. Я вспомнила, как сама признала в нем редкий ум. И ко всему этому — бьющая ключом неугомонность, как тогда, когда он обжег себе пальцы, изучая кадильницу с горящим в ней ладаном.
Значит, это написал Анри Плантагенет, и он предлагает стать моим соколом. Он встанет за меня горой. Загадочное утверждение, оставляющее простор для воображения. И это все, что он предлагает? А кто же будет соколом с колпачком на глазах, со спутанными лапами? И кто будет хозяином сокола? Нельзя ни принимать, ни отвергать такое предложение, не подумав хорошенько.
Стану ли я хоть в какой-то мере обдумывать его?
Перечитала эту совершенно необычную просьбу и постепенно вникла в суть.
«Едва вы разведетесь, вокруг вас, как вороны, станут кружить все негодяи, жаждущие власти».
Всю жизнь я находилась под чьей-нибудь защитой, а теперь так жадно ухватилась за возможность обрести свободу, что даже не обдумала как следует, что же я стану делать, когда — если! — получу эту свободу и смогу возвратиться в свои владения.
А стану я тогда идеальной целью для расчетливого похищения и торопливого венчания с любым честолюбивым рыцарем, который благодаря мне проложит себе путь к власти и славе. Не по этой ли причине меня так стремительно обвенчали с Людовиком, заперев в Бордо, пока он не прибыл и не забрал меня, окружив многочисленной свитой французских рыцарей из опасения, как бы меня не похитили прежде, чем мы достигнем Парижа? Воистину повезет тому мужчине, который сумеет завлечь на свое ложе — по доброй воле или же силой — герцогиню Аквитанскую.
Стало быть, если уж я смогу освободиться от Людовика, если (я хмуро окинула взглядом окружавшую меня роскошную обстановку) мне удастся добиться расторжения этого распроклятого брака — что же тогда? Кто защитит меня от шакалов, которые станут бродить вокруг меня, выжидая, не удастся ли мною завладеть? Да не успеют высохнуть чернила на решении о расторжении брака, и они стаей кинутся по моим следам!
С печати мне улыбались золотые львы Анжу. Что же это — всего лишь горделивая самоуверенность юноши, ни к чему не ведущая? Если только за нею не кроются расчеты графа Жоффруа. А вот эта мысль мне совсем не понравилась. Но коль так, для чего ему прятаться за спину сына? Да и не увидела я в письме ничего характерного для Жоффруа. Слишком уж прямолинейно написано. Жоффруа не стал бы спешить, а выждал бы и набросился на меня тогда, когда я стану совсем слабой. Это же предложение было честным и открытым.
От такого юнца!
Сколько же это сейчас Анри Плантагенету? Он пишет о себе как о мужчине, не мальчике. Крупные, размашисто начертанные буквы дышат решимостью. Как это занимательно! Не пожалел ведь трудов отправить гонца через всю Европу, объявить, что он на моей стороне. И какой у него слог!
Я сложила листок пергамента, прикрыла веками глаза, чтобы Агнесса ничего в них не разглядела.
— Спрячь его в мою шкатулку с драгоценностями.
