Зоря сомкнула ладонь, а потом подняла руку и положила монету в вышину, так высоко, как только смогла дотянуться. А потом отпустила. Но вместо того чтобы упасть вниз, монета мягко поплыла вверх, пока не остановилась примерно в футе над головой Тени. Только это была уже не серебряная монета. Госпожа Свобода и ее корона с шипами исчезли. И на аверсе Тень увидел смутный лик полной луны в середине лета. Тень не мог решить, смотрит ли он на луну размером с доллар в футе над ним или на луну размером с Тихий океан в тысячах миль над землей? И есть ли разница между ними двумя?
– Какой дорогой мне пойти? – спросил он. – Какая из них безопасна?
– Если пойдешь по одной, другую выбрать уже не сможешь. Но ни одна из них не безопасна. Каким путем пойдешь? По пути тяжкой правды или приятной лжи?
– Правды, – сказал он. – Я слишком далеко зашел, чтобы слушать новую ложь.
Вид у нее стал печальный.
– Тогда тебе придется заплатить, – сказала она.
– Я заплачу. Какова цена?
– Твое имя. Твое настоящее имя. Тебе придется отдать его мне.
– Как?
– Вот так.
Она подняла прекрасную руку к его голове. Тень почувствовал, как кончики ее пальцев касаются его кожи, потом проникают сквозь нее в череп, глубоко входят в его голову. Что-то щелкнуло у него в черепе, отдалось в спинном мозгу. Зоря Полуночная вынула руку из его головы. Пламя, будто язычок свечи, но светящееся ярко-белым, магнезиевым светом, замерцало на кончике ее пальца.
– Это и есть мое имя? – спросил он.
Она сомкнула ладонь в кулачок, и огонек исчез.
– Было, – ответила она и указала на правую тропинку. – Тебе туда. Прощай.
Безымянный, Тень пошел по правой тропинке, освещенной луной. Обернувшись поблагодарить Зорю, он не увидел ничего, кроме тьмы. Ему чудилось, что он глубоко под землей, но, задирая голову, он все равно видел в темноте крохотную луну. Он завернул за угол.
Если это загробная жизнь, решил Тень, то она очень похожа на Дом на Скале: наполовину диорама, наполовину кошмар.
Перед Тенью вдруг оказался он сам: другой Тень в синем тюремном комбинезоне сидел в кабинете начальника тюрьмы, а тот рассказывал ему, что Лора погибла в автокатастрофе. Он видел выражение на лице второго Тени: это было лицо человека, которого покинул весь мир. Больно было смотреть на эту ранимость и этот страх. Тень поспешил дальше и, пройдя через кабинет, обнаружил, что заглядывает, как в витрину, в контору по ремонту видеомагнитофонов на окраине Игл-Пойнта. Три года назад. Да.
В конторе, как он знал, Тень-два как раз избивал до полусмерти Ларри Пауэрса и Би-Джи Уэста, обдирая при этом костяшки пальцев. Очень скоро он выйдет отсюда с коричневым пакетом из супермаркета, набитым двадцатидолларовыми банкнотами. Полиция так и не смогла доказать, что это он взял деньги: его доля выручки и еще немного сверху, ведь не следовало Ларри и Би-Джи пытаться так обобрать его и Лору. Он был всего лишь водителем, но свое дело сделал, сделал все, о чем она его просила…
А после суда никто и не вспоминал об ограблении банка, хотя всем того хотелось. Пока все держали рот на замке, у полиции не было доказательств. А все молчали как рыбы. Поэтому прокурору пришлось обвинять его в нанесении телесных повреждений, которые Тень причинил Пауэрсу и Уэсту. На суде прокурор предъявил фотографии двух пострадавших, сделанные, когда их доставили в местную больницу. Тень во время процесса даже не защищался, так было проще. Ни Пауэрс, ни Уэст как будто не в состоянии были вспомнить, из-за чего началась драка, но каждый признал, что нападавшим был Тень.
О деньгах никто не говорил.
Никто не упомянул и о Лоре, а большего Тени и не требовалось.
Тень задумался, не лучше ли было пойти по дороге приятной лжи. Он ушел от зала суда и по каменистой тропке прошел в другое место, которое походило на больничную палату. Палату в муниципальной больнице Чикаго. В горле у него комом поднялась желчь. Ему не хотелось смотреть. Не хотелось идти дальше.
На больничной койке снова умирала его мать, как она умирала, когда ему было шестнадцать, и да, вот и он сам, крупный, неловкий шестнадцатилетний подросток с прыщами на кофейно-сливочной коже, сидит подле нее и, не в силах смотреть на больную, читает толстую книгу. Интересно, что это за книга? Тень обошел больничную койку, чтобы рассмотреть ее поближе. Он стоял между койкой и стулом, переводя взгляд с одной на другого, с умирающей женщины – на взрослого мальчика, сгорбившегося, уткнувшего нос в «Радугу тяготения»[11], в попытке убежать от смерти матери в Лондон времен блицкрига. Но выдуманное безумие книги не было ни убежищем, ни оправданием.
Глаза матери закрыты: подаренный морфином покой. То, что она считала просто еще одном кризом серповидно-клеточной анемии, новым болевым приступом, который следовало перетерпеть, оказалось, как они слишком поздно узнали, лимфомой. Ее кожа приобрела серовато-лимонный оттенок. Ей было тридцать пять, но выглядела она много старше.
Тени захотелось встряхнуть самого себя, нескладного мальчишку, каким он был когда-то, заставить его взять мать за руку, поговорить с ней, хотя бы что-то сделать, прежде чем она уйдет, что, как он знал, вскоре случится. Но он не мог коснуться самого себя и потому продолжал читать; и так его мать умерла, пока он сидел рядом с ней, читая книгу.
После этого он почти совсем бросил читать. Нельзя доверять вымышленной жизни. Какой толк от книг, если они не могут защитить тебя от такого?
Тень вышел из больничной палаты и пошел дальше по то и дело поворачивающему коридору, который уводил его в недра земли.
Сначала он увидел мать и глазам своим не поверил, как же она юна! Ей, похоже, нет еще и двадцати пяти. Квартира, еще одно наемное посольское жилье где-то в Северной Европе, значит, мать еще не уволили по болезни. Он оглядывается по сторонам в поисках какой-нибудь зацепки и видит самого себя: крохотная козявка с огромными светло-серыми глазами и темными волосами. Они ссорятся. Даже не слыша слов, Тень знает из-за чего: в конце концов, они всегда ссорились из-за одного и того же, и только из-за этого.
«Расскажи мне о моем отце».
«Он мертв. Не спрашивай о нем».
«Но кто он был?»
«Забудь о нем. Умер и все, ничего ты не потерял».
«Я хочу посмотреть на его фотографию».
«У меня нет фотографий», – говорит она, тут ее голос всегда становился тихим и яростным, и маленький Тень знал, что, если не перестанет задавать вопросов, она начнет кричать или, может, даже ударит его: но он также знал, что не перестанет донимать ее расспросами… Тень отвернулся и пошел по туннелю дальше.
Туннель поворачивал и петлял, водил кругами и тем напоминал змеиную кожу или внутренности глубоких-преглубоких корней дерева. Слева от него оказалось озерцо: он услышал капанье воды где-то в черной темноте, падавшие капли едва колебали озерную гладь. Опустившись на колени, Тень напился, черпая воду пригоршней. А потом пошел дальше, пока не очутился на зеркальном полу, по которому плыли, качаясь, отражения огней дискотеки. Впечатление было такое, будто он стоял в самом центре Вселенной и все планеты и звезды вращались вокруг него. Он ничего не слышал: ни музыки, ни голосов, перекрикивающих ее. Он смотрел на женщину, которая выглядела именно так, как не выглядела мать все годы, что он знал ее. Ведь тогда она сама была почти ребенком…
И она танцевала.
Тень обнаружил, что нисколько не удивлен тем, что узнал ее партнера. За тридцать три года он не слишком изменился.
Она пьяна, это Тень понял с первого взгляда. Она выпила немного, но алкоголь ей внове, и через неделю она сядет на корабль в Норвегию. А потом они пили одну «Маргариту» за другой, и на губах у нее соль, и крупинки соли льнут к тыльной стороне ладони…
Вместо привычного костюма на Среде сейчас рубашка и джинсы, но приколотая к карману ковбойки серебряная булавка в форме дерева, поблескивая, пускает зайчиков, когда на нее падает свет зеркального шара. Они прекрасная пара, если позабыть о разнице в возрасте. В движениях Среды – волчья грация.
Медленный танец. Он притягивает ее к себе, и лапища собственнически охватывает девичий задок, прижимая ее к себе ближе. Другая его рука берет девушку за подбородок, поднимает лицо вверх, и они целуются посреди танцзала, а зеркальца вращающегося шара бросают свет на стены, окружают их огнями. Они в центре Вселенной.
Вскоре после этого они уходят. Она покачивается, опирается на него. Он уводит ее из танцзала.
Тень закрывает лицо руками и не идет следом; он не способен, да и не желает, быть свидетелем собственного зачатия.
Он пошел дальше. На повороте тропинке Тень остановился перевести дух.
Чья-то рука погладила его по спине снизу-вверх, и нежные пальцы поворошили волосы на затылке.
– Привет, – прошептал у него за плечом хрипловатый мурлыкающий голос.
