— Похвальный выбор. История позволяет трезво взглянуть на вещи. — Она заметила фотографию. — Вы сторонник Йорков или Ланкастеров?
— Вы узнали портрет?!
— Конечно. Практиканткой я проводила много времени в Национальной галерее. Денег у меня было очень мало, ноги вечно стерты, а в галерее было тепло, тихо, да и кресел хватало. — Она слегка улыбнулась, вспоминая ту молоденькую, усталую и простодушную девчонку, которой была когда-то. — Портретная галерея нравилась мне больше всего потому, что она дает такое же ощущение реальности и сопричастности, как и книги по истории. Все эти деятели, которые считались в свое время такими важными персонами, всего лишь имена на табличках, всего лишь краски на холсте. В те дни я видела много портретов. — Ее внимание снова переместилось на снимок. — Какой несчастный человек!
— Мой хирург считает, что он страдал полиомиелитом.
— Полиомиелитом? — Старшая сестра на миг призадумалась. — Очень возможно. Но для меня этот портрет всегда выражал такое страдание, такую муку… У Ричарда самое несчастное лицо из всех, которые я видела, а повидала я их, поверьте, немало.
— Вы полагаете, портрет был написан уже после убийства принцев?
— Да, конечно. Ричард вовсе не был бездушным злодеем. Он был личностью. Он безусловно сознавал, как… отвратительно его преступление.
— Вы считаете, он принадлежал к тем людям, которые не могут жить в мире со своей совестью?
— Отличное определение. Да. Такие люди сильно жаждут чего-нибудь, а потом обнаруживают, что заплатили за это слишком дорогую цену.
— Значит, вы не считаете его законченным негодяем?
— О нет! Негодяев не мучает совесть, а это лицо исполнено ужасной муки.
Минуту или две они молча рассматривали портрет.
— А вскоре потерял единственного сына… И смерть жены… Такие сильные потрясения в столь короткий срок. Ему, наверное, виделась в этом кара небесная.
— Он любил жену?
— Она приходилась ему двоюродной сестрой, и они знали друг друга с детства. Любил ее Ричард или нет, она была ему настоящим спутником жизни. Когда на голове корона, подобные отношения — редкая удача… Мне пора, надо посмотреть, как идут дела в больнице. Я даже не спросила о вашем самочувствии. Но раз у вас появился интерес к человеку, умершему четыреста лет назад, значит, все в порядке.
За все время разговора старшая сестра не изменила своей позы. Она снова улыбнулась своей туманной, сдержанной улыбкой и, по-прежнему сцепив перед собой руки, направилась к двери. Двигалась она величаво и спокойно. Как монахиня. Как королева.
4
После обеда в палате появился запыхавшийся сержант Уильямс, который принес два толстых тома.
— Мог бы оставить их внизу, в регистратуре, — пожурил его Грант.
— Я все равно собирался подняться, чтобы дать разъяснения. У меня хватило времени зайти только в один магазин. Вот это лучшая история Англии из всех, имевшихся в наличии. Продавец даже сказал, что это вообще самая лучшая история. — Сержант положил перед Грантом внушительный серовато-зеленый том, всем своим видом показывая при этом, что никакой ответственности за содержание он не несет. — Отдельной биографии Ричарда III там не нашли, но вот что мне дали. — Уильямс протянул красочно оформленное издание с ярким гербом на суперобложке. Книга называлась «Рэбская Роза».
— О чем здесь?
— Похоже, она была его матерью. Я имею в виду эту самую Розу. Ну, я побегу — должен быть в Ярде через пять минут, а то шеф мне голову оторвет. Извините, что не мог принести больше. Если эти книги вам не подойдут, постараюсь достать что-нибудь другое.
Грант от души поблагодарил сержанта.
Под звуки гулких торопливых шагов уходящего Уильямса Грант начал просматривать «лучшую историю Англии». Она оказалась из тех, что принято называть «конституционными»; солидная компиляция фактов, неплохие иллюстрации. Миниатюра из Латтрельского псалтыря иллюстрировала ведение сельского хозяйства в XIV веке, а старинная карта Лондона красовалась рядом с описанием Великого пожара. Короли и королевы упоминались лишь от случая к случаю. «Конституционная история» Тэннера интересовалась только социальным прогрессом и политической эволюцией, Черной смертью, изобретением книгопечатания, использованием пороха, образованием ремесленных цехов и т. п. Но время от времени обстоятельства все же вынуждали автора вспомнить о каком-нибудь монархе или его близких. Одним из подобных обстоятельств было изобретение книгопечатания.
Некий выходец из Кента по фамилии Кэкстон поступил на работу учеником торговца мануфактурой к будущему лорду-мэру Лондона, а затем отправился в Брюгге, имея в кармане двадцать марок,[22] завещанных ему бывшим хозяином. Позднее, когда серым и дождливым осенним днем на голландский берег высадились двое беженцев из Англии, приют им предоставил преуспевающий купец из Кента. Беженцами были Эдуард IV и его брат Ричард; и когда с поворотом колеса фортуны Эдуард вернулся на трон в Англию, с ним возвратился и Кэкстон. Первые книги, напечатанные в Англии, были изготовлены для Эдуарда IV, и их автором был его шурин.
Грант переворачивал страницы и удивлялся, насколько скучна чистая информация, лишенная упоминаний об отдельных личностях, живших, любивших и страдавших. Горести всего человечества не трогают никого — это давным-давно поняли читатели газет. От известия о какой-нибудь ужасной катастрофе по спине могут забегать мурашки, но сердце остается спокойным. Тысячи человек, погибшие при наводнении в Китае, — всего лишь новость, но единственный ребенок, утонувший в пруду, — трагедия. Так что изложение Тэннером прогресса английской нации заслуживало всяческой похвалы, но не захватывало читателя. Правда, в отдельных местах, где автор не мог избежать упоминания об отдельных личностях и их частной жизни, текст сразу становился интереснее. Например, выдержки из знаменитой переписки семейства Пастонов, которая велась на протяжении трех поколений. Пастоны имели обыкновение упрятывать обрывки исторических сведений между заказами на постное масло и расспросами о сыновних успехах в Кембридже. В одном из таких писем промелькнуло упоминание о том, что в лондонском доме Пастонов живут два мальчика из семейства Йорков, Георг и Ричард, и их старший брат Эдуард ежедневно навещает их.
Да, подумал Грант, на минуту отложив книгу и подняв глаза к невидимому в темноте потолку, пожалуй, никто до этого не занимал английский трон с таким опытом жизни среди простых людей, как Эдуард IV и его брат Ричард. А после них, пожалуй, лишь Карл II. Но Карл, даже во времена бедности и скитаний, оставался сыном короля, избранником судьбы. Малыши же, жившие в доме Пастонов, были всего лишь малозначащими отпрысками Йорка, у которых в момент написания того письма не было ни своего дома, ни, возможно, даже будущего.
Грант полистал учебник Амазонки с целью выяснить, чем тогда занимался в Лондоне Эдуард, и обнаружил, что тот набирал себе армию. «Лондон всегда был йоркистским по духу, и люди с воодушевлением собирались под знамена молодого Эдуарда», — говорилось в учебнике.
И тем не менее юный Эдуард, которому едва исполнилось восемнадцать лет, кумир столицы, стоявший на пути к своим первым победам, ежедневно находил время, чтобы повидать своих младших братьев.
Может быть, подумал Грант, тогда и родилась необыкновенная привязанность Ричарда к старшему брату? Неизменная, оставшаяся на всю жизнь привязанность, которую авторы книг не только не отрицали, но и использовали для выведения морали: «До самой смерти своего брата Ричард был его верным товарищем во всех превратностях судьбы, но возможность завладеть троном оказалась для него слишком сильным искушением». Или же, как более простыми словами назидала «История в картинках»: «Ричард был хорошим братом Эдуарду, но, когда увидел, что может стать королем, жадность ожесточила его сердце».
Грант искоса взглянул на портрет и решил, что здесь «История в картинках» явно ошибалась. Что бы ни ожесточило сердце Ричарда — вплоть до убийства — это была не жадность. Или же автор имел в виду жажду власти? Возможно, возможно…
Но ведь Ричард и так обладал всей властью, о которой может мечтать смертный. Он был братом короля и очень богат. Неужели подняться еще на одну маленькую ступеньку казалось ему настолько важным, что он готов был пойти на убийство детей любимого брата?
Какая-то странная получалась картина.
Грант раздумывал над этим, когда в палату вошла миссис Тинкер. Она принесла ему свежую пижаму и свое краткое изложение газетных заголовков. Миссис Тинкер не читала в газетных статьях больше трех строк, если только статьи не касались убийства. В подобном случае она внимательно изучала каждое слово и для удовлетворения своего любопытства покупала вдобавок и вечернюю газету.
