И они же пропускали мимо ушей мои замечания, что это то же самое, что мы уже рассматривали и забраковали. Было принято решение рекомендовать предложенную идею для дальнейшей проработки в НИИ Минца, создать в этом НИИ специальное подразделение, подыскать в Москве специальную площадку для строительства нового здания НИИ.
Даже я, не осведомленный в закулисной стороне этого дела, понимал, что оно как фарс было разыграно для того, чтобы авторитетом НТС Главспецмаша под флагом особо важной тематики подкинуть «сена-соломы» институту Минца.
За всем этим угадывалось нечто во взаимоотношениях Щукина и Минца, известное только им двоим. И это нечто однажды доверительно раскрыл мне сам Минц.
Оказывается, по делу арестованного по обвинению во вредительстве Минца органами НКВД был привлечен в качестве ученого-эксперта Щукин, и эксперт дал следственным органам такое заключение, которое им нужно было для подтверждения обвинений.
Теперь же, после ареста Берия, когда начались реабилитации, Минц сумел в полной мере использовать этот факт, чтобы держать на невидимом для посторонних коротком поводке высопоставленного ученого-канцеляриста. Он не будет разоблачать Щукина, а заставит его из кожи вон лезть, чтобы во всем поддерживать Минца и расхваливать перед начальством, при котором состоит. Щукин будет содействовать укреплению престижа Минца и его института перед нужными инстанциями, при cлучае замолвит насчет выгодной институту тематики, выделения средств на строительство и развитие института, штатных единиц и фонда заработной платы, при представлении к премиям, наградам и прочим «сено-соломам». История с «зональной системой ПРО» была лишь одним из эпизодов этого рода. Но почему в этой истории на стороне Минца и Щукина оказался и Расплетин? Это объяснилось позднее.
Между тем в КБ-1 была начата проработка предложенной мною концепции начального этапа исследований проблемы ПРО, предусматривающей создание полигонного комплекса ПРО в качестве экспериментальной базы для создания научного задела в интересах построения боевой системы ПРО. Идея начала подкрепляться отраслевыми техническими решениями и теоретическими расчетами, подтверждающими возможность и намеченные принципы ее реализации. И в этот период у меня состоялся памятный разговор с Минцем, который он начал следующим образом:
— В КБ-1 вашей работе будет тесно. Но если вы выделитесь из КБ-1, прихватив с собой любую его половину, и объединитесь с нашим НИИ, то мы сможем ворочать большими делами. К тому же я в годах, а вы молоды и сначала будете фактически управлять всеми работами в НИИ, а затем и юридически займете мое место и в НИИ и в Академии наук.
Я вежливо поблагодарил Александра Львовича за лестное для меня предложение, но сказал, что не могу его принять, поскольку мы в корне расходимся в принципиальных вопросах проблематики ПРО. На это он ответил:
— Как строить мост — вдоль или поперек — потом разберемся. Сейчас главное — застолбить проблему за нами.
Тогда я заявил, что не в моем характере заняться расчленением такой уникальной организации, как КБ-1.
Выслушав мой отказ, Александр Львович помрачнел, метнул на меня недобрые огоньки, сказал:
— В свое время вы пожалеете, что сейчас меня не поняли. Нам была бы обеспечена поддержка со стороны Александра Николаевича Щукина и инстанций, при которых он состоит. Что же касается уникальности, то наш НИИ уже сейчас не уступает вашему КБ-1. А Дальше поживем — увидим.
Мы холодно простились и больше никогда не возвращались к предмету этого разговора. А я не сразу понял, что в этом холодном прощании было начало холодной войны, которую потом вел — и не в одиночку, а с могучими союзниками — весь остаток своей жизни Александр Львович Минц. Не осознал я, что появился у меня еще один — и какой! — Сальери.
Я, конечно, понимал, почему Минц сказал, что в КБ-1 мне будет тесно. Для проведения работ по ПРО в КБ-1 не хватило бы всего возглавляемого мной 31 отдела, если бы даже в нем прекратились все работы по зенитно-ракетным системам. Это хорошо понимал и Федор Викторович Лукин, и его беспокоило, как бы я потихоньку не зажал в отделе зенитно-ракетную тематику противоракетной тематикой. Это я почувствовал, когда в феврале 1955 года пришло указание о создании специализированных подразделений по ПРО в КБ-1, как головной организации, и в смежных организациях. Федор Викторович показал мне этот документ, обращаясь ко мне как бы с упреком:
— Вот еще одно постановление по ПРО. Так мы, пожалуй, совсем запустим наши зенитно-ракетные дела, и не будет у нас ни того ни другого.
— Не беспокойтесь, Федор Викторович, — сказал я. — Мы как раз хотели сегодня пригласить вас в экспериментальный цех нашего отдела именно по зенитно-ракетному делу.
Когда мы зашли в цех, я сказал:
— Вот наш сюрприз: радиокабины комплекса С-75 с полной аппаратурной начинкой, и даже работающей.
В командной кабине находились три человека. За пультом сидел зам. главного конструктора Бункин. Он командовал через микрофон, слушал доклады операторов по громкой связи, следил за сигнальными лампочками и экранами, комментировал ход контрольно-боевого цикла для Федора Викторовича:
— Идет работа от имитаторов. Вот на экране отметка цели, а это движется к ней отметка ракеты, сейчас будет встреча… Все в порядке. Не хотите посмотреть еще раз?
Федор Викторович стал дотошно все выспрашивать у Бункина, посидел за пультом, поерзал на вращающемся стуле, пошутил: «Для моего роста вполне удобно, а вам, Борис Васильевич, здесь тесновато».
Выходя из цеха, Федор Викторович спросил у меня:
— Когда вы все это успели?
— Весь фокус в замкнутом цикле: лаборатории, конструкторы, технологи, производство. Все в одном отделе.
— Этот Бункин — толковый мальчик.
— Да, Борис Васильевич здесь и дирижер и первая скрипка. Пока Александр Андреевич на полигоне, а я на объектах С-25, он фактически сам себе начальник и главный конструктор, нашел хорошие связи с отраслевиками, конструкторами, технологами, производственниками, — И вот они дружным колхозом сварганили эту штуку. С Бункиным люди работают охотно и дружно. Мне пришлось лишь немного помочь ему по высокочастотной части и в подборе хватких ребят, а дальше моей задачей было не мешать. Правда, не чаще одного раза в неделю проводил отдельские оперативки по этой работе. Но дело не только в этом. Главное — в том, что у нас на создании С-25 сколотился уникальнейший по сыгранности и мастерству исполнителей оркестр. Для него после С-25 разработка С-75 — все равно что после симфонии чижик-пыжик. Очень жаль, что новую симфонию, многоканальную, дальнобойную, мы упустили приготовишкам, не знающим ни нот, ни инструментов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
