— Это место просто чудесно! — воскликнула Селемина, поднимаясь по ступенькам. Она была одета в платье из льняной ткани кремового цвета и шарф с капюшоном из мягкой шерсти — Мадлен лично подобрала ей эту одежду. Селемина весело закружилась, длинные концы ее шарфа взвились в воздух. Трудный подъем, казалось, совсем не беспокоил ее.
Но он беспокоил Мадлен. Ступени были узкие, из неровного, истершегося за столетия камня, они уходили по спирали вниз, на головокружительную глубину. В туфлях на высоких каблуках она двигалась осторожно, ненадолго останавливаясь на каждой ступеньке. Как и Селемина, Мадлен нарядилась по такому случаю в платье-рубашку.
— Этот Хайэм Голиас, что он за тип? — спросил Селемина.
— Он здесь не самая важная фигура. Видите эти лавки и мастерские в торговом районе? Ему принадлежат лишь немногие из них.
— Угу. А как вы с ним познакомились?
— Ну… была история, — сказала Мадлен, не входя в подробности. Это была не ее вина, что ей пришлось два раза иметь дело с господином Голиасом, от него исходило столь высокомерное, холодное обаяние, что она не могла устоять. Пусть лучше Селемина сама с ним познакомится.
— И как действует эта сеть?
— Ну, торговлей артефактами занимаются энтузиасты. Историки, инвесторы, коллекционеры…
— Культисты? — добавила Селемина.
— Подозреваю, что да, если продается интересующая их вещь. Но все делается секретно — никто не задает вопросов и не отвечает на них. Весь этот бизнес основан на слове и репутации. Если ты не ведешь дела чисто, никто не будет сотрудничать с тобой.
— И что это значит? — спросила Селемина, преодолев три или четыре ступеньки одним прыжком.
— Тогда ты потеряешь свою сеть. Поставщиков, контрабандистов, посредников, клиентов. Там все тайно связаны. Это сообщество не пускает к себе нежелательных личностей.
— Кого вы имеете в виду под нежелательными личностями? — спросила Селемина, хотя уже знала ответ.
— Инквизицию, конечно, — засмеялась Мадлен.
Празднование уже началось к тому времени, как они добрались до виллы. Или, возможно, это еще не кончились празднества предыдущей ночи. Так или иначе, гости Голиаса уже гуляли по роскошному залу. У многих были вялые потные лица наркоманов, остальные были заметно пьяны. Они бродили почти раздетые, забывшись в беспамятстве потакания своим порокам.
Это было прискорбно, потому что сам зал был поразительно красивым. Сотканные вручную кантиканские ковры и подушки были разбросаны по полу. Стены обиты красным бархатом с цветочными узорами, вышитыми золотой нитью. Чучела экзотических животных, кошачьих хищников с других планет и рогатых травоядных были расставлены по углам зала, словно в неподвижной пантомиме, на их протянутых лапах гости развесили свое белье. «Это прекрасный дом, и как жаль, что его оскверняют те, кто не способен оценить его красоту», подумала Мадлен.
Когда они шли по залу, вялые сонные голоса звали их, приглашая присоединиться к оргии. Другие кричали тост мантилланской знати в эти дни:
— Они идут!
— Трахайте сами себя! — прошипела Селемина сквозь зубы.
Привратник в ливрее прислуги отвел их к накрытому столу. Вокруг мраморного стола были расставлены диваны, чтобы гости могли есть полулежа. На столе стояли блюда с сырыми моллюсками и другими морскими деликатесами, и желатиновые десерты. Несомненно, это были не те пайки, что предписывались гражданам правительством.
— Благодарю за гостеприимство, но мы не голодны. Не могли бы вы проводить меня к господину Голиасу? — спросила Мадлен.
— Господин Голиас сейчас занят. Пока вы немного подкрепитесь, он освободится и будет готов принять вас.
«Скажите ему, что если он не притащит Голиаса сюда сейчас же, эта маленькая пташка начнет стрелять из большого пистолета», телепатически сказала ей Селемина.
— У моего клиента назначена встреча с господином Голиасом, и леди очень спешит, — дипломатично заявила Мадлен.
— Потребовалось мое присутствие?
Они все обернулись и увидели, что из соседнего зала выходит Хайэм Голиас, его роскошный халат бесстыдно расстегнут. За ним с виноватым видом следовали две женщины, аристократки, судя по их увеличенным с помощью имплантантов губам и обилию косметики, одетые лишь в костяные корсеты.
— Господни Голиас, это я, профессор де Медичи, а это леди Фелис Селемина.
— Конечно, как я мог забыть такое прекрасное лицо! — рассмеялся Голиас, входя под свет люстр.
Он был утонченным джентльменом, ему было уже далеко за семьдесят, но он отлично сохранился благодаря своему роскошному образу жизни и в немалой степени приему средств омоложения. Он был высоким и широкоплечим, с наращенными с помощью химических средств мышцами и длинной гривой серебряных волос. Его лицо было если не красивым, то слащаво самоуверенным, с высоким лбом и суровой линией челюсти. Хотя он не был бойцом, но испытывал типичное для аристократа восхищение риском и приключениями, и вытатуировал на животе эмблему некоего не слишком известного полка Имперской Гвардии. Конечно, Голиас никогда не служил в Гвардии, человек его положения не обязан был служить, но это определенно возбуждало интерес у женщин.
— Я удивлена, что вы помните меня, господин Голиас, — сказала Мадлен. Она чувствовала, что ненавидит его, но в то же время покраснела.
— Я удивлен, что вы могли решить, будто я вас забыл. А это, это Фелис? У нее такой прекрасный изгиб спины. Если бы все мои покупательницы были так сложены! — сказал Голиас. Он оценивал женщин, как антикварные проиведения искусства, или, может быть, как домашних животных на аукционе.
«Отвратительно. Невыносимо отвратительно».
Мадлен вздрогнула, в смущении приложив руку к покрасневшей щеке. Она не ожидала, что ее мысли будут столь очевидны. Столь откровенное поведение чрезвычайно нарушало нормы этикета.
«Все в порядке. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если бы я не так сильно ненавидела его за его самоуверенность, его богатство, его низменные вкусы…»
Хлопнув в ладоши, Голиас дал знак гостям, что празднование окончено. Они выходили, нетвердо держась на ногах, направившись искать другие обители порока.
— Мы можем обсудить дела в более конфиденциальной обстановке? — застенчиво спросила Селемина, играя именно ту роль, которую Голиас ожидал от нее.
— Это зависит, миледи, от того, какие именно дела вы хотите обсудить, — Голиас рассмеялся пугающе вкрадчивым смехом.
Росс и его офицеры работали день и ночь. Многое нужно было сделать. Планы операции создавались и забраковывались, координировалось время, и в пепельницах скапливались горы окурков. Росс никогда полностью не понимал тех мелочей и деталей, которые и составляли основу оперативного искусства, даже то, в каком порядке войска должны осуществлять марш.
Тройные солнца никогда не заходили на Холпеше, и время отмечалось регулярностью газовых атак.
Почти каждый час в траншеях раздавались сигналы оловянных свистков. Солдаты доставали из вещмешков неуклюжие противогазные маски и натягивали их на лица. Клубящиеся массы коричневато-желтого газа и ползущие по земле завитки горчичного цвета, накатываясь с востока, наполняли траншеи. Отравляющее вещество представляло собой концентрированный стернит, и движение только усиливало его действие. Вместо этого солдаты оставались на своих позициях, позволяя густым облакам газа осесть. Газовые атаки происходили так часто, что гвардейцы часто почти не обращали на них внимания, продолжая играть в карты или чистить оружие.
Разумеется, Россу было трудно разрабатывать тактические детали и обсуждать план операции, глядя на карту через мутные линзы противогаза, но он справился. Он справился, потому что знал, что надо делать, с той самой минуты, когда увидел, какие солдаты оказались под его командованием. Они были слишком деморализованы неподвижным сидением на позициях, погибая под вражеским огнем. Необходимо было наступление, удар всеми доступными силами по удерживаемым противником высотам Магдалы. Росс собирался дать им то, в чем им так долго отказывал слишком осторожный штаб Кабалеса. Он поведет их в бой. На личном уровне это было именно то, что ему нужно, чтобы занять мысли, пока остальные агенты его оперативной группы работают с подпольной сетью торговцев артефактами. Это дало ему цель после событий на Кантике.
Сам бой обещал быть очень тяжелым. По сведениям майора Арвуста, географические особенности, расположение противника и силы и средства кантиканцев не оставляли им слишком много возможностей выбора. Противник окопался в предгорьях, до его позиций предстояло преодолеть примерно четыреста метров по ничейной земле.
