Так она и подошла к дверям квартиры: промокшая, усталая, с огромным пакетом из супермаркета, еще одним — из аптеки и с собственной сумочкой, тяжелой от лежащего там ножа, который Алина не стала оставлять в лаборатории. «Как домохозяйка после работы, — подумала она и впервые за сегодняшний день улыбнулась. — Дорогой, я дома».
Гронский открыл ей дверь и молча ушел в комнату. Когда вошла Алина, он уже лежал на диване, глядя в потолок, и что-то подсказало ей, что в такой позе он провел последние несколько часов.
Алина с шумом сгрузила на пол мокрые мешки и быстро подошла к нему.
— Привет, ты как? — спросила она и нагнулась, чтобы расстегнуть ему рубашку на груди. Он поморщился, но позволил прикоснуться к нему — холодными пальчиками к теплой коже. — Много двигался сегодня? — снова спросила она, осторожно осматривая ушибы и ссадины. — Так, здесь вроде бы ничего… больно вот так? Тут тоже в порядке… хотя надо было все-таки тебя не слушать вчера и в больницу отправлять. Повязка промокла… так много двигался?
Гронский уставился в потолок отсутствующим взглядом. Алина внимательно посмотрела на него.
— С тобой все в порядке?
Гронский кивнул:
— Да. Вполне.
— Ты какой-то странный немного…
— Просто устал.
Алине показалось, что ее еще не согревшимся рукам, касавшимся тела Гронского, стало холоднее. Она поднялась с дивана, одернула юбку и села на стул. Наступило молчание.
— Если хочешь, сделай себе чай, — проговорил Гронский, все так же глядя перед собой.
— Не хочу, — ответила Алина, подумав, что чашка горячего сладкого чая была бы сейчас как нельзя более кстати.
Снова молчание.
— Как прошел день? — спросила она.
Гронский пожал плечами.
— Никак. В «Данко» никого нет, кроме людей Кардинала. Мне пришлось звонить ему и просить разрешения на небольшую экскурсию. Все бумаги из рабочего стола в кабинете Кобота они изъяли. В ящиках пусто, только старые карандаши и кнопки. То же самое в подвальной лаборатории: остались только столы, клетки и закрытые холодильники, а оборудование и рабочий компьютер вывезли. Следов самого Кобота, разумеется, никаких: или его тоже увезли, или он сам узнал о том, что произошло с Абдуллой, и теперь скрывается. Как бы то ни было, для нас он потерян. Вот так.
Гронский чуть пошевелился, поворачиваясь к Алине, и скривился от боли в сломанных ребрах.
— А что у тебя? — спросил он.
— Ну… с высокой долей вероятности можно утверждать, что этот нож и есть то самое оружие, которое использовалось в серии интересующих нас убийств.
— Что значит «с высокой долей вероятности»?
— Процентов восемьдесят.
— Почему не сто?
— Сто может дать только Господь Бог, — несколько резко ответила Алина, которую уже начинала раздражать сегодняшняя манера разговора Гронского и его странная апатия. — У меня было не так много лабораторного материала: только одно доступное тело вероятной жертвы, убитой этим ножом, и два адекватных заключения экспертизы, которые я сама и составляла, так что…
Она покачала головой.
— Алина, — резко сказал Гронский, — я не следователь прокуратуры и не судья. Ты можешь просто сказать: это тот нож? Это орудие убийства?
— Я могу сказать, что форма клинка, его вес и ряд ключевых характеристик полностью совпадают с описанием оружия, которое использовалось… — Она посмотрела на Гронского и осеклась. — Да. Это орудие убийства.
Гронский со вздохом откинулся на спину, и Алине показалось, что она услышала в этом вздохе досаду и разочарование.
Снова наступила тишина. Алина сидела на стуле с прямой жесткой спинкой, в комнате горел яркий свет, и она почувствовала себя крайне неловко, словно вдруг стала лишней, как нежеланный гость или нелюбимая собака. Алина передернула плечами.
— О чем ты думаешь? — спросила она, мысленно тут же отругав себя за нелепый вопрос.
— Я думаю, что тебе можно возвращаться домой, — сказал Гронский. — Абдулла мертв. Кобот или захвачен Кардиналом, или в бегах, так что возможностей причинить тебе сейчас вред у него нет, да и смысла это делать теперь тоже нет никакого. Так что опасности позади.
Алина растерянно смотрела на Гронского.
— И это все? А наше расследование? Поиски того, кто стоял за всем этим, того, кто делает ассиратум… — Она опять почувствовала, что и говорит, и ведет себя нелепо и что лучше, наверное, действительно встать и уйти.
— Все закончилось, — устало отозвался Гронский. — Организатор преступлений мертв и даже успел немного разложиться. Исполнитель тоже погиб, и все, что от него осталось, это орудие убийства. Распространитель бесследно исчез. Три основных звена этой цепи разорвались разом. Нет больше никого, кто мог бы вывести нас на производителя. Впрочем, мы же добились того, чего хотели, верно? Злодеи наказаны. Убийца твоей мамы мертв. Правда, мы, видимо, так никогда и не узнаем, почему она была убита и почему Марина погибла в середине месяца, а не в новолуние. Но тут уж ничего не поделаешь.
— То есть… все, конец истории? — спросила Алина.
— Наверное, да, — ответил Гронский.
— И что мне теперь делать?
Он снова пожал плечами.
— А что ты делала до этого? Жить своей жизнью, я думаю.
Алина почувствовала, что в голове у нее зашумело. Как странно: еще несколько дней назад она с досадой думала о том, как неожиданно и неудобно ворвались в ее размеренное существование необъяснимые события, Гронский с его странными историями, загадками и туманными намеками. Но теперь Алина вдруг осознала, что уже не представляет себе иной жизни, кроме той, в которой она преследует неведомого убийцу в лабиринте ночных дворов, проникает в таинственные подвалы, разговаривает с почти всесильным главой секретной шпионской организации или идет по следу, оставленному на страницах манускриптов таинственными средневековыми некромантами. Каким-то удивительным образом все это успело стать ее настоящей жизнью, полной опасностей, приключений, тайн, жизнью, которую открыл для нее Гронский и которой сейчас так спокойно ее лишал.
— Тогда я пойду? — спросила она. Говорить вдруг стало трудно, в горле как будто стеснилось что-то неприятное.
— Да. Пока, — сказал Гронский, по-прежнему лежа на спине и не меняя позы.
Алина еще немного посидела на стуле, словно чего-то ждала. Капли дождя стучали по мокрому стеклу как чьи-то злые слезы.
— Я тебе лекарства купила, — сказала она. — И еще продукты… там, в пакете.
Она резко поднялась и пошла к дверям. Ей вдруг захотелось уйти очень быстро, пока то, что мучительно стеснилось в горле, не вырвалось наружу.
— Алина, — окликнул ее Гронский.
Она стремительно обернулась, но он смотрел на нее все тем же равнодушным и немного печальным взглядом.
— Спасибо тебе большое. За все, — сказал он.
— Ага, — отозвалась Алина. — И тебе.
Она кивнула, вышла в коридор, торопливо оделась и почти выбежала из квартиры. В горле застыл комок, и мир дрожал и расплывался во влажной пелене.
Она вышла на проспект, совершенно не чувствуя ледяного злого дождя и промозглого ветра, поймала такси и поехала домой.
Квартира встретила ее тишиной, темнотой и холодом. Алина зажгла свет и осмотрелась, на мгновение внутренне вздрогнув: воображение нарисовало ей распухшие трупы бандитов, так и оставшиеся лежать там, где их настигла смерть. Конечно, ничего подобного не было. Чистильщики Кардинала сделали все аккуратно, не оставив ни тел, ни малейших следов крови, ни пуль в стенах и дверных косяках, на месте попадания которых теперь зияли отверстые раскуроченные дыры. Впрочем, ремонт и уборка не входили в перечень оказываемых людьми Кардинала услуг: пол был по-прежнему засыпан бетонной крошкой, щепками и осколками разбитых зеркал. «Семь лет несчастий», — подумала Алина.
Она прошлась по квартире. Знакомые вещи, лежавшие на тех же местах, где она оставила их в памятное утро, только подчеркивали неприятное ощущение чужой пустоты, словно то живое, что делало это место домом, умерло, расстрелянное автоматными очередями.
Мысль о том, чтобы остаться тут на ночь, вызвала страх. Алина зажгла свет во всех комнатах, коридоре, на кухне и даже в ванной, взяла большую дорожную сумку и стала собирать вещи, вначале стараясь складывать их аккуратно, а потом уже заталкивая торопливо и кое-как. Иногда она оборачивалась: ей казалось, что за спиной, в залитом ярким желтым светом коридоре, она увидит человека с глазами, как у печальной собаки, или другого, с оскалом хорька и ножом в руке.
Алина закончила сборы, застегнула молнию, вынесла сумку в коридор и, когда стала одеваться, обнаружила, что забыла в своей сумочке маленький пистолет, который дал ей Гронский. «Надо вернуть, — мелькнула мысль, но тут же исчезла, оборванная другой, прозвучавшей зло и резко: — Черта с два!»
