создаётся тем, что люди там поставлены в положение самодеятельности и личной инициативы. Почему же у нас необходимо их ставить в положение спячки, а потом удивляться, что они не шевелятся? Я думаю, что каждый, знающий Западный край, вам скажет, что там не менее, а гораздо более подходящих условий для развития земской самодеятельности, чем даже, может быть, в коренных земских губерниях России.
Да не в том, господа, ваши сомнения. Возражения наши исходят из других соображений. Мне скажут, да уж и говорили, что всё то, что я привожу, может быть, и верно, но то, что я предлагаю, – земство только по названию и может послужить почвой для развития не экономической самодеятельности, а разве лишь для развития племенной борьбы. К этой категории возражений я и перейду, но позвольте мне сначала отметить, что я считаю отпавшими первоначальные сомнения относительно возможности и желательности перехода к иному способу хозяйственного управления, чем закон 2 апреля 1903 года, к способу более совершенному. Этим более совершенным способом могло бы быть, конечно при нормальном положении края, то Земское положение, которое действует во всей остальной России. Введи мы завтра это Положение в Западном крае – результаты были бы разительные, и я уверен, что через несколько лет край был бы неузнаваем.
Я, господа, прямо и охотно признаю, что те ограничения, которые я предлагаю, послужат тормозом для этого развития, что они задержат земское развитие края в том масштабе, в котором я этого ожидаю. И я иду на эту задержку по соображениям государственной необходимости, по соображениям, о которых я подробно говорил в Государственной думе и повторением которых я вас утомлять не буду. Я только хотел бы устранить одно недоразумение, которое, оставшись неустранённым, могло бы затемнить ясность дальнейшего моего изложения. Я имею в виду упрёк, который был мне тут сделан и который повторяется всеми противниками правительственного законопроекта, упрёк, заключающийся в том, что, вводя в дело соображения не только хозяйственные, местные, но и иные, может быть и высшего порядка, правительство вносит в земское дело элементы его разрушения, зерно погибели – политику.
Это понимают все – и земцы, и не земцы. Этим аргументом пользуются и польские представители, заверяя, что если бы из дела изъять жало национального вопроса, то земская работа пошла бы в крае мирно и спокойно. Я решаюсь оспаривать правильность такой постановки вопроса, так как в этом логическом построении упущено одно существенное обстоятельство. Обстоятельство это, известное всем жившим, а тем более служившим в Западном крае, и заключается в том, что, ввиду ли исторических причин или разноплемённости населения края, там нет ни одного вопроса, в который не входила бы политика. Это понятно, иначе быть не может, и я далёк от того, чтобы упрекать в этом поляков. Поляки – бывшие господа края, они утеряли там власть, но сохранили богатства, сохранили культуру и сохранили воспоминания, которые дают привычку властвовать, привычку господствовать.
Говорят, что их там всего 4 процента, не более. Но, господа, ведь вы люди жизни, вы люди опыта! Разве недостаточно иногда в уезде одного человека, да не только в уезде, но в губернии, а я думаю – и в штате, и в провинции, и в департаменте, и в графстве, одного человека богатого, связанного с краем прежними своими семейными традициями, и притом честолюбивого, деятельного, для того, чтобы захватить в свои руки всё влияние, для того, чтобы придать всему краю свою окраску, особенно тогда, когда ему нет противовеса, когда кругом нет другой сосредоточенной силы. Это делается само собою. А так как в Западном крае такие немногочисленные, но влиятельные лица – поляки и их всё и вся со всех сторон толкают к отстаиванию своих национальных интересов, то понятно, что каждый вопрос в крае просачивается, пропитывается элементом своей собственной краевой политики. И самые умеренные люди, самые далёкие от политики, не могут идти против течения и, сами того не замечая, делают политику, как мольеровский на этот раз уже не Диафорюс, а Журден, который, сам того не зная, делал прозу!
Возьмите любое учреждение в крае: возьмите кредитные товарищества, сельскохозяйственные общества, выставки, банки, да возьмите, наконец, хотя бы Виленский земельный банк, который в своё время, вспомните, был основан для отстаивания русских земледельческих интересов и превратился в польское национальное учреждение! Везде, всюду, господа, проникает политика. И вы хотите, чтобы правительство закрыло на это глаза, чтобы оно, вводя в край земство, ничего не противопоставило бы этой лавине надвигающейся политики. То, что вы называете введением земства в политику, – это предохранительная прививка, это страховка от политики, страховка от преобладания одной части населения, одного элемента над другими, преобладания, которое без уравнения регулятором, недаром же находящимся в руках государства, придаёт однородную, одностороннюю окраску земским учреждениям, а через них и всему краю.
Вот почему, господа, позвольте мне считать также установленным, что введение общих земских учреждений в крае, без всяких поправок, внесло бы в жизнь его лихорадочную политическую борьбу. О способе регулирования соотношения сил я скажу сейчас. Но раньше позвольте мне остановить ваше внимание ещё на одном недоумении. Правительственные оппоненты указывают на то, что если так или иначе ограничить польский культурный элемент в земстве, то остающийся элемент не даст достаточно пригодного материала для создания прочных земских кадров. Для того, чтобы выяснить этот вопрос, необходимо на время совершенно забыть про польский элемент и, расценивая наличные земские силы, допустить на время, что этого элемента совершенно не существует. И вот, рассматривая собранный статистический материал, я нахожу на этот вопрос, по всем губерниям, утвердительный ответ.
Вы знаете, господа, что правительство не пренебрегало разработкой статистических данных, что оно в последнее время сделало почти поимённое обследование будущих земских избирателей по самым, с точки зрения правительства, слабым двум уездам каждой из шести губерний. И вот эти, казалось бы, неблагоприятные для правительства цифры по двум уездам каждой губернии показывают, что число полных цензовиков везде превышает число предполагаемых гласных. Конечно, в некоторых уездах избиратели, быть может, сами себя объявят гласными. Может случиться и недобор. Но разве этого не случается и в коренных земских губерниях? Для того, однако, чтобы усилить русские курии, Государственная дума приняла поправку, уменьшающую земский ценз вдвое.
Господа, я нахожу, что к поправкам, вносимым в наши законопроекты Государственной думой, надо относиться с величайшей бережностью. Государственный совет, точно так же как и правительство, смею думать, стоит на страже государственности и должен отклонять все нововведения, все поправки, которые имеют характер противогосударственный, противообщественный, противонациональный. Но,
