Но королева еще не сказала своего последнего слова. «Как следует обдумав вопрос и побыв наедине», она отправила Хаттону «язвительное послание», после которого архиепископ долго не знал, «арестован он или еще свободный человек».[1080]
Сильное давление, усугубляемое войной, отсутствием денег в казне, эпидемиями и многочисленными заговорами, осложнялось постепенно проявлявшимися признаками физического увядания Елизаветы. Ее организм стал живым символом уставшей, измученной власти. Когда Елизавета приблизилась к шестому десятку, понадобились срочные и решительные меры, с помощью которых надеялись воссоздать ее прежде моложавую внешность и заверить подданных в ее здоровье и энергии. Джон Клэпэм, слуга Уильяма Сесила, служил при дворе в начале 1590-х гг. и в своих «Наблюдениях» описал то, что видел: «В последнее время, появляясь на публике, она всегда выходила в величественных нарядах, видимо полагая, что украшения ослепят подданных и они не сразу заметят признаки возраста и увядания природной красоты. Но она начала показываться все реже, чтобы ее выходы встречались толпами, для которых редкое зрелище всегда представляет новизну, с большей благосклонностью».[1081]
С возрастом росла и потребность больше следить за образами королевы. Необходимо было преодолеть расхождение между ее слабеющим телом, которое видели лишь ее приближенные дамы, и публичным образом – олицетворением силы и стойкости.[1082] В 1592 г. художник Айзек Оливер создал один из немногих прижизненных портретов Елизаветы – стареющей женщины. Оливеру была дарована редкая привилегия: ему позировала сама королева. Несмотря на ее пылкие возражения, художник поставил ее у окна, чтобы ей на лицо падал естественный свет. Подразумевалось, что портрет станет образцом, который будет храниться в его студии для будущего воспроизведения, поэтому портрет остался незавершенным; художник не прорисовал до конца платье и украшения королевы. Центральным на портрете является лицо, бледное и довольно впалое, с поджатыми губами и живыми глазами. Несомненно, Оливер создал самый яркий, реалистичный портрет стареющей Елизаветы; сама королева сочла его неудачным. Елизавета дала понять Тайному совету, что портреты, нарисованные по этому образцу, неприемлемы, и советники поспешно издали указы, что «всякое сходство с портретом, на котором королева изображена старой и смертной» является для нее «оскорбительным». Подобные изображения следует конфисковывать и уничтожать.[1083] Оливер, должно быть, понял свою ошибку. Королева лишила его своего покровительства и стала искать других художников, способных запечатлеть ее более лестно.
Примерно в то же время, когда Елизавета позировала Оливеру, при дворе приняли Маркуса Гирертса, молодого художника и будущего зятя Оливера. Сэр Генри Ли поручил ему нарисовать портрет королевы в полный рост, дабы увековечить ее визит в его имение Дитчли-Парк в Оксфордшире. Портрет огромен, его высота равна почти 8 футам. Это самый большой парадный портрет Елизаветы. Он как будто предназначен для того, чтобы королева выглядела воплощением нации. Королева стоит на географической карте, словно на земном шаре; каблуки ее туфель упираются в Оксфордшир, где находилось поместье Дитчли. На ней белое платье, обильно украшенное вышивкой и драгоценностями. Она похожа на богиню, ее лицо обрамляет кружевной воротник и вуаль, отделанная драгоценными камнями. Тело ее словно парит между небом и землей; на небе с двух сторон от нее изображены две сцены: слева небо темное и грозовое, справа – безмятежное и спокойное. Елизавета словно успокаивает бурные небеса и символизирует солнце после бури. Как позже сказал о своей крестной Джон Харингтон, «когда она улыбалась, от нее словно исходил чистый солнечный свет, в котором хотелось искупаться… но вскоре внезапно собирались облака, разражалась гроза… и гремел гром».[1084]
Так называемый «портрет Дитчли» положил начало шаблону, по которому королеву изображали в поздние годы. Впоследствии лицо на портретах омолаживали, а его черты смягчали, придавая ему сходство с непременной «маской юности». Начиная с середины 90-х гг. XVI в. художники перестали изображать лицо Елизаветы с натуры.[1085] Поскольку наследников престола не было, все признаки старения и бесплодия убирались, чтобы создать впечатление долголетия и преемственности.
* * *В то время скончались многие самые преданные спутницы Елизаветы, служившие у нее с молодости. В марте 1589 г. Елизавета потеряла свою кузину, леди Элизабет Файнс де Клинтон, которая провела на королевском дворе более тридцати лет. Леди Элизабет Фитцджералд, как ее тогда звали, служила в свите своих юных кузин, Марии и Елизаветы, в 30-х гг., а затем, в июне 1539 г., ее назначили фрейлиной принцессы Елизаветы. Один современник описывал ее как женщину, которой Елизавета «доверяла больше, чем всем остальным». Они проводили вместе много времени. Расположение королевы к леди Клинтон было всем известно, и ее осаждали просители, которые искали ее покровительства.[1086] Когда умерла Белокурая Джеральдина, как называл леди Клинтон поэт Генри Говард, граф Суррей, Елизавета была безутешна. Порвалась еще одна ниточка, связывавшая ее с детством. Королева распорядилась о том, чтобы пышные похороны устроили в Виндзоре. Леди Клинтон похоронили рядом с ее вторым мужем, Эдвардом Файнсом де Клинтоном, первым адмиралом.[1087]
После смерти леди Клинтон прошло меньше года, и Елизавета снова облачилась в глубокий траур. 12 февраля 1590 г. умерла Бланш Парри, верно служившая королеве в течение пятидесяти семи лет. Ей исполнилось восемьдесят два года; вплоть до последних недель жизни она по-прежнему служила королеве. За три года до того, из-за ухудшения зрения, Бланш вынуждена была передать обязанности надзора за королевскими драгоценностями Мэри Радклифф, бывшей фрейлине, которую тогда повысили до камер-фрейлины. В июле 1587 г. ей передали «книгу со списком украшений и других пакетов, доставленных на попечение миссис Радклифф, одной из камер-фрейлин ее величества, а также партию драгоценностей, которые находились на попечении миссис Бланш Парри».[1088] Радклифф, как и Бланш, так и не вышла замуж, она будет служить Елизавете до конца ее правления.
Несмотря на то что Бланш прожила долгую жизнь, ее смерть потрясла королеву. В письме один придворный описал «великую печаль» королевы и ее придворных дам.[1089] Впервые в жизни рядом с Елизаветой не осталось никого, кто знал бы ее с детства; после смерти Кэт Эшли Бланш стала для Елизаветы ближайшей наперсницей. Вскоре весть о смерти Бланш Парри распространилась по двору. 17 февраля граф Шрусбери получил письмо от Томаса Маркема из Вестминстера, в нем сообщалось, что «в прошлый четверг скончалась миссис [так!] Бланш Парри; хотя она совсем ослепла, надеюсь, она увидит счастье на небесах».[1090]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
