как бы походя стал подвергаться журнал «Театр»[1410]. 6 сентября Оргбюро ЦК приняло постановление «О журнале „Крокодил“», в котором редакция обвинялась в «бесплановой работе» и отсутствии «необходимой требовательности к идейному и художественному уровню фельетонов, рассказов, стихов, рисунков»[1411]. В результате была утверждена новая редколлегия «Крокодила», идейный облик которой должен был поддерживать Д. И. Заславский, приложивший руку к самым гнусным заказным пасквилям в «Правде» («О художниках-пачкунах», «Сумбур вместо музыки», «Балетная фальшь» и другие). 22 сентября 1948 года вышла статья секретаря Курского обкома ВКП(б) «Повышать организационную роль печати»[1412]. 30 сентября — статья М. Пенкина «Неразборчивая редакция и безответственный редактор», громившая литературный альманах «Советское Приморье»[1413]. Критике в связи со стереотипным переизданием подверглась ранее всячески восхваляемая[1414] книга П. Вершигоры «Люди с чистой совестью», с точки зрения полковника Прохорова, искажавшая вопрос о подпольной политической работе партийных организаций на оккупированных территориях[1415]. Очевидно, что статья о повести строилась по схеме декабрьской 1947 года статьи «Правды» о романе Фадеева и в основе своей имела тот же тезис о недостаточном внимании к роли «руководящего центра». Итогом этой последовательной «проработки» стало постановление Оргбюро ЦК «О журнале „Знамя“» от 27 декабря 1948 года. Редколлегия во главе с Вишневским была разогнана за излишний либерализм и пристрастие к «аполитичному псевдоискусству». В новую редколлегию вошли только
проверенные сталинские кадры: В. М. Кожевников (главный редактор), И. А. Мартынов (заместитель главного редактора), Т. З. Семушкин (редактор по отделу прозы), A. B. Софронов (редактор по отделу поэзии), Л. И. Скорино (редактор по отделу критики и библиографии), Б. Л. Леонтьев (редактор по отделу публицистики), В. А. Андреев (редактор по военному отделу), П. А. Павленко и Н. С. Тихонов[1416]. Что примечательно, почти все — лауреаты Сталинских премий. Важно и то, что уже в этом постановлении формульно обозначились риторические модели (зачастую — парафразы ждановских тезисов), которые определят характер официального дискурса конца 1940‐х — начала 1950‐х годов:
На страницах журнала должны публиковаться произведения, правдиво и ярко отображающие жизнь в ее революционном развитии, раскрывающие новые высокие качества советских людей — строителей коммунизма. Руководствуясь методом социалистического реализма, советские литераторы должны смелее вторгаться в жизнь, горячо поддерживать все новое, коммунистическое и смело бичевать пережитки, мешающие советским людям идти вперед[1417].
Идеологическая обстановка второй половины 1948 года способствовала и переменам в аппаратной сфере: Фадеев на посту генерального секретаря в Союзе писателей стал почти номинальной фигурой, так как всю основные управленческие полномочия перешли к группе литераторов (в нее вошли Бубеннов, Первенцев, Ромашов, Суров) во главе с Софроновым, который с апреля занимал должность секретаря правления Союза. Закономерно изменился и критериальный аппарат, лежавший в основе механизма выдвижения произведений в рамках писательской организации.
Кроме того, на фоне почти завершившегося к осени 1948 года «трофейного дела», по которому были привлечены ключевые армейские кадры (фигурантами по этому делу проходили маршал Г. К. Жуков, генерал-полковники И. А. Серов и В. Н. Гордов, генерал-лейтенанты В. В. Крюков (вместе с женой Л. А. Руслановой), Г. И. Кулик, Л. Ф. Минюк, К. Ф. Телегин, В. Г. Терентьев, а также ряд других военачальников), роль всякого поощрения, инициированного партийным руководством, многократно возрастала. Сталинский режим политического руководства в те годы установил надзор над механизмом социальной мобильности, взяв под контроль каналы приумножения не только материального, но и символического капитала.
В этой специфической обстановке началась работа по отбору кандидатур на премии за истекавший год. 13 декабря 1948 года Политбюро ЦК постановило «разрешить Комитету по Сталинским премиям в области искусства и литературы при Совете Министров СССР опубликовать в печати и [объявить] по радио извещение о выдвижении кандидатур <…> за 1948 год»[1418]. Текст этого извещения был весьма кратким, если сравнивать его с тем, который подготовил Комитет по Сталинским премиям в области науки и изобретательства, и принципиальных изменений в процедуре выдвижения кандидатов не содержал:
Комитет по Сталинским премиям в области искусства и литературы принимает представления произведений искусства и литературы на соискание Сталинских премий за 1948 год до 15 января 1949 г.
К рассмотрению принимаются законченные произведения искусства и литературы, впервые опубликованные или исполненные в конце 1947 г. и в 1948 г.
Все предложения о присуждении Сталинских премий за 1948 г. направлять по адресу: г. Москва, пр. Художественного театра, 3, Комитет по Сталинским премиям в области искусства и литературы[1419].
Первое организационное заседание Комитета по Сталинским премиям за работы 1948 года состоялось 17 января 1949 года[1420]. Началось оно с почтения памяти недавно умершего Жданова — по словам Фадеева, «одного из крупнейших вождей партии, большого друга советского искусства, человека, которому наше искусство обязано своим расцветом»[1421]. Из распоряжения правительства следовало, что работу по отбору кандидатур эксперты должны завершить к последним числам февраля 1949 года. Фадеев признался, что на этот раз ему не удалось наладить работу секций должным образом[1422], поэтому комитетчикам предстояло рассмотреть весьма внушительный (даже по сравнению с прошлым годом) перечень рекомендованных произведений в крайне ограниченные сроки. Такая неорганизованность объяснялась вовлеченностью Фадеева сперва в подготовку колоссальной идеологической кампании, где он должен был оказаться на первых ролях, а затем и в собственно погромные мероприятия, крупнейшим из которых стал XII пленум правления Союза писателей. Кроме того, генеральный секретарь писательской организации оказался впутанным в очередной институциональный конфликт и был вынужден искать сторонников для аппаратной борьбы с Шепиловым за сталинское покровительство. По словам Костырченко, «на месте „неуправляемого“ Фадеева руководство Агитпропа хотело видеть толерантного и уравновешенного Симонова, кстати, не кичившегося своей приближенностью к Сталину»[1423].
Нерешенной оставалась проблема критериев премирования, а эксперты до сих пор не определились с тем, какое произведение искусства следует считать выдающимся. На пленуме, состоявшемся 31 января 1949 года[1424], Фадеев весьма уклончиво ответил на волновавший комитетчиков вопрос: «Три раза мы обращались к Правительств[у] за разъяснением этого вопроса. И Правительство, — сетовал Фадеев, — отклонило обсуждение этого вопроса. Отсюда надо сделать вывод, что речь идет о том, что премию могут получать профессиональные произведения»[1425]. Неупорядоченность работы литературной секции Комитета и формальная неопределенность критериальной базы выдвижения произведений закономерно привели к неконтролируемому расширению кандидатских списков (по разделу художественной прозы секция выдвинула на обсуждение 40 текстов, по разделу поэзии — 31, по разделу драматургии — 9, по литературной критике и литературоведению — 3). С учетом тех же недочетов был сформирован и дополнительный список рекомендованных произведений. В ходе обсуждения значительное число кандидатур отпало (по разделу художественной прозы секция отклонила 25 текстов, по разделу поэзии — 10, по разделу драматургии — 2, по литературной критике и литературоведению — 1). Как такового обсуждения литературных текстов в Комитете в
