– Не уходи, Иеремиаш, – прошептала она, и в ее голосе звучала такая мольба, что мне стало не по себе.
Я не ненавидел ее. Она была несчастная, глупая, запутавшаяся девочка.
Но я не был в этом виноват.
Я чувствовал нежелание общаться с ней, я не хотел иметь с ней ничего общего. Я никогда ее не бросал – потому что мы никогда не были вместе.
– Мне неприятно, – сказал я, вынул сотню и положил на стол. Наверно, кролик, которого я не буду есть, стоит примерно столько.
Я прошел мимо нее, она схватила меня за локоть – сильно схватила, не как женщина, скорее мужской хваткой.
– Нет, ты не можешь так уйти, я тебе отомщу, у меня есть возможности, связи, ты даже понятия не имеешь, что я могу…
– Это твое дело.
– Ты дурак! Дурак! И это ты сам так относился к своей девушке, не я, это ты сам виноват! Не я, ты сам!!!
Я вырвался из ее рук.
– Я тебе отомщу, ты еще меня не знаешь, один раз тебе удалось, но не думай, что это надолго… А я могла бы, могла бы все для тебя… у тебя было бы все, что только захочешь…
Я уже был у дверей, повернулся и взглянул на нее: она сидела за столиком, выпрямившись, яркая, цветная – и я понял, какую именно птицу она мне напоминает: Pitohui dichrous. Двуцветного питоху.
На свете вообще существует только два вида ядовитых птиц. И это один из них. Оба, и двуцветный пихоту, и ифрита ковальди, живут в Папуа – Новой Гвинее. О смертельной опасности они предупреждают при помощи своего яркого, блестящего оперения. Яд у них находится во всем теле, а самая большая его концентрация – в коже и перьях. И от этого яда не существует противоядия, это тот же яд, которым начинен японский деликатес – рыба фугу. Этот яд очень быстро распространяется в организме и приводит к практически мгновенному параличу и смерти.
Алина была птицей-убийцей. Только вот они предупреждают о своей опасности с помощью яркого оперения, а Алина не предупреждала никак.
Неизвестно, откуда у птиц взялся этот яд. Анализ ДНК свидетельствует, что двуцветный питоху и ифрита ковальди – родственники. Но теперь мне кажется, что они родственники и с Алиной.
Алина – это прошлое.
Keep your friends close, but your enemies closer.
Держи друзей близко, а врагов еще ближе.
Но меня это уже не касалось.
Я чувствовал нечеловеческую усталость.
Как я мог не видеть, что происходит?
Это просто невозможно. Ведь я всегда обращаю внимание на детали, вижу картину целиком, могу распознать, где мусор… всегда чувствую, какая деталь важна, а какая только отвлекает внимание от главного. Я всегда знаю, что на самом деле важно.
Алина?
Она была последней, кого я мог заподозрить в чем-то подобном.
Но в чем-то она, к сожалению, была права.
Какая же это любовь, если четыре года можно уничтожить одним-единственным телефонным звонком?
Что же это за отношения, если их может разрушить кто-то третий?
Неземная красота
«Липа» закончилась.
Я взял пульт и выключил телевизор.
Инга лежала в уголке дивана, держа на животе свернувшегося калачиком Геракла. Он спал. Она время от времени его поглаживала, и по его маленькому тельцу пробегала дрожь удовольствия.
– Это грустно, – сказала она.
Я кивнул. Потому что это действительно было грустно.
– Хороший фильм. Ты не показываешь свою другую сторону.
– Свою другую сторону?
– Свою другую сторону. Понимаешь? Так же, как Алина.
– Избавь меня от подобных сравнений. Нет ничего страшнее отвергнутой женщины…
– Вот именно в этом она и похожа на тебя. Видишь, к чему все это приносит.
– Приводит. Привело. Ло. Прошедшее время.
– Ло. Ло. А теперь что?
– Через две недели начинаем снимать. Завтра я еду размечать место. Инга, я каждый день бываю у матери, я должен все организовать, за всем следить, она скоро выходит из больницы, мы заканчиваем раскадровку, у меня действительно просто куча дел.
Я должен быть хорош. Очень хорош.
Это мой последний шанс.
– Это твой шанс на все! – она стукнула мне пальцем в грудь.
* * *
Нужно паршивца отвезти матушке. Я упаковал миски, еду, Геракл повсюду ходил за мной, не отступая ни на шаг.
– Ты возвращаешься домой, – сказал я и внимательно посмотрел на этот комок шерсти, вырванный из лап смерти.
Он был симпатичный.
Он поднял голову и взглянул на меня.
– Давай, – я стукнул себя по колену.
Он стартовал, как «Мессершмитт».
Я научил его отталкиваться от колен и приземляться на грудь, только надо колени сгибать. Матушка удивится. А он очень толковый пес – если в подходящей компании.
Я включил Морриконе.
Книги я расставил и даже окна помыл, в последний раз перед этим их мыла Марта. И в доме сразу стало как-то светлее – непонятно почему.
Я засунул пса в сумку, он не протестовал.
И тут же услышал стук снизу. И постучал в ответ.
Ничего не изменилось.
Вчера Кошмарина наконец позволила нам, то есть мне и Збышеку, сделать у нее в кухне ремонт. И стояла над нами, а точнее – под нами, потому что мы же на стремянке корячились, все три часа. И командовала – вправо, влево, ниже, выше… Не туда, а тут еще раз надо пройтись, видно шов… и не мусорите, а то ведь потом не уберешь за вами… и при этом еще готовила что-то, потому что «голодными вы от меня не уйдете!». И мы съели все подчистую – потому что противиться ей было бессмысленно.
Но мы и шкафчики поснимали, потому что раз уж мы потолок сделали – обидно было стены оставлять в прежнем состоянии. Она пыталась протестовать, мол, это совершенно необязательно и даже невозможно, но мы ее утихомирили, и она отправилась в другую комнату и включила там телевизор.
И действительно было слышно, как Геракл там цокает по паркету. Я постучал сам себе, чтобы не нарушать традиции. Она прибежала из комнаты и застала меня со щеткой в руке. Я почувствовал себя глупо, стоял с этой щеткой, как идиот.
– Вообще-то не так уж оно и мешает, – произнесла она.
– А я привык, – улыбнулся я. И она тоже улыбнулась.
Кошмарина – улыбнулась!
Конец света!
Раз пятнадцать она спросила, как она может нас отблагодарить.
Да очень просто.
Не обливать меня вонючей водой.
Не кричать.
Не грозить пальцем.
Масса способов есть.
И вот теперь, перед уходом к матушке, я ей вежливо постучал.
По крайней мере, я точно знаю, что если у меня случится инфаркт – то кто-нибудь это заметит.
* * *
Аня вернулась из лагеря загорелая и, честное слово, на целую голову выше, чем уезжала. Хотя это и невозможно. Она бросилась мне на шею, они как раз выходили из лифта – мне аж неловко стало.
– Иеремиаш, какие у меня есть фотографии, какое же тебе спасибо огромное! Я должна к тебе прийти, я тебе все-все расскажу!
Вот же оно мне надо, такое знакомство?
Нужно найти этого придурочного слоника и поставить на видное место, она уже раза три минимум о нем спрашивала. Ну да ладно, уж такие они, женщины.
* * *
Сегодня ко мне приехало все «Хреновое братство» в полном составе – отметить мое возвращение в кино. Бартек оставил беременную жену, вот ведь молодец, аж на три часа и звонил ей за это время всего лишь семь раз. Может быть, это потому, что они на седьмом месяце.
Толстый вернулся из Словакии, Маврикий смог оторваться от Эвы, а Джери ни от кого не надо было отрываться.
– У нас есть мозголом, – Толстый триумфально вознес кверху бутылку абсента. – Запрещенный. Вне закона. Сносит крышу напрочь. Кто хочет?
Все хотели.
– Давай сахар, без сахара абсент не пьют! – кричал Толстый, а я все ждал, когда застучит снизу щетка.
Хьюстон, у нас проблема!
Бартек полез в холодильник.
В холодильнике была только жрачка для пса, о которой я забыл. И много йогуртов.
– Давайте закажем пиццу, – предложил я. – Я угощаю. У меня времени не было готовить… или купить что-нибудь…
– Прямо ситуация SOS, – Бартек достал сахар. – Абсент, насколько я помню из литературы, пьют через сахар, – он положил себе в рот кусок сахара и медленно начал заливать туда же абсент. Некоторое время чмокал, изображая на лице неземное удовольствие, а потом весь содрогнулся.
– Нормально, мужики, лейте.
– А вы знаете, что SOS означает «save our souls»? Спасите наши души… Вот живет человек на свете и ничего не знает… а потом включает телевизор… В «Кто хочет стать миллионером?» был такой вопрос… а я и понятия не имел… – признается Джери.
– А я смотрел какую-то передачу… типа «Выиграй все» или что-то в этом роде. И там ребята не знали, кто такой Цезарь.
– А я как-то участвовал в отборе кандидатур на руководящую должность, только не скажу вам, в какой фирме. Мне надо было только снимать, а платили пять тысяч. Очень поучительно. Бла-бла, вот резюме, вот достижения, вот планы, ну и так далее… И тут входит мужик, здоровый такой, знаете – «весь мир у моих ног».
