– Как Толстый?
– Старик, отвали.
– А может, это он и был? Признавайся – ходил на кастинг руководящих сотрудников?
– Отвали, мне душно, – повторил Толстый и налил себе еще абсенту.
– И вот его спрашивают: ты кто такой, дескать? А он – внимание, господа! – отвечает: «Я султан постпродаж!»
Мы взорвались смехом. Он так это здорово изобразил – мы как будто сами там побывали.
– Люди, надо было видеть их лица! Черт, ну просто сцена из фильма, ей-богу, это надо было снимать!
– Ну, если есть король продаж – то почему бы не быть султану постпродаж? Логично же, – подытожил Бартек. – А какую пиццу?
– С двойным сыром, знаешь, остренькую. Ну что-нибудь в этом роде.
Бартек заказал пиццу, а я сидел и рылся в дисках, чтобы поставить что-нибудь хорошее. Колонки у меня отличные, звук фантастический, они должны это оценить. Я был рад, что они пришли.
– Наливай, Толстый, эй, не только себе!
– Ты сначала потолстей, а потом уже столько пей!
– Где ты видел толстого алкоголика?
Маврикий вдруг задумался.
– Без зубов… – сказал он.
– Без зубов еще хуже, – усмехнулся Джери.
– Я ехал недавно Аллеями, и таксист мне сообщил, что у «Макро» земля стоит двадцать долларов за метр, а уже у «Леклерка» – восемнадцать. Одна и та же улица – и вот так. Как будто человек купил по двадцать, а продал по восемнадцать…
– А откуда какой-то таксист так хорошо информирован?
– Потому что он лечит зубы у того самого дантиста, у которого их лечат те, кто в этой стране ворочает большими деньгами.
– Да он все выдумал, а ты и поверил.
– Как щенка развел, – засмеялся Бартек.
А я слушал моих друзей с удовольствием.
Джери рассказывал, как я его разыграл на Канарах, – они все радовались, как дети.
Я вышел на кухню и позвонил матери.
– Я хорошо себя чувствую, а что это у тебя так шумно, милый?
– Да это наше «Братство»… – ответил я. – Мы тут выпиваем немножко.
– Ты знаешь, что я никогда… – начала моя матушка, и я затосковал, но она вдруг неожиданно закончила: – Обними там ребят от меня. До завтра, милый, не отвлекайся. Спасибо, что позвонил.
– Вам от матушки привет, – я вернулся в комнату. – Даже несмотря на то, что я сказал, что мы выпиваем. Странно это. Это, наверно, она просто еще в себя не пришла.
– А помнишь, как она нам как-то раз отдала свой коньяк, помнишь?
Я не помнил.
– Да мы обмывали диплом, завалились к тебе, опустошили ваш с матерью бар. Ходили там кругами, и она нам выдала потом коньяк. Ты ей возместил? Ты ведь обещал, клялся, что купишь?
Точно – теперь и я вспомнил, так оно и было.
Я тогда навеселе ворвался в комнату матушки и попросил, чтобы она вошла в положение, ибо мы страдаем от недостатка алкоголя в крови. Она ответила, что у нее остался только какой-то супер-пупер-коньяк, дорогущий, который она бережет на особый случай. А потом встала, достала его из шкафа – и дала нам.
– Мужики, какие в Словакии девушки, это что-то! – вдруг объявил Толстый.
– Неземной красоты.
– Вот только в джинсах все время ходят.
– А так – классные телочки, я бы сказал – на уровне.
– А вы знаете, что есть такая птица, камышовка, так вот, самец этой птицы может совокупляться каждые тридцать пять минут? – подал я голос.
– Норрис, умоляю, оставь меня в покое со своими птицами, иначе я впаду в депрессию. Наливай, Толстый.
Толстый открыл бутылку.
– Это не абсент, – заявил он с отвращением.
– А я, прикиньте, стоял тут на остановке, дождь как из ведра, а около меня стоит клевая девица. И болтает по телефону, а на меня одним глазом посматривает. А я ничего. И вдруг слышу: «Все, мне нужно идти, а то ко мне тут какой-то мужик прибодался». Я глаза вылупил, а она выключила телефон и говорит: «Вы уж простите меня за вранье, но я очень устала от этой болтовни…»
Нас эта история очень развеселила.
– У меня по району ходит мужик, который собирает отходы, – ни с того ни с сего заявил Маврикий. – Эй, Иеремиаш, у тебя курить можно?
– На балконе, – ответил я и открыл дверь.
На соседнем балконе стоял Збышек, разумеется с сигаретой в зубах.
– Збых, – позвал я, – заходи, выпей с нами, я тебя познакомлю со своими друзьями, давай, старик! – и, видя, что он колеблется, добавил: – И тут тоже можно будет покурить.
– Я читал как-то протоколы судебных заседаний… мое любимое – «неуважительно играл с элементом герба!».
– Ну, за наш герб, ребята!
Мы чокнулись, я открыл дверь Збышеку.
– Штрафная! Штрафную соседу! – кричал Маврикий.
Да, одной бутылки на шестерых было явно маловато.
– У тебя больше нет?
– Я думал, вы принесете.
– Ты же звал на обмывание, мы думали, ты запасешься.
– У меня есть, – сказал Збышек, но я не хотел ударить в грязь лицом.
– Не надо, я сейчас сгоняю на Горчевскую, принесу.
Я побежал по лестнице вниз, лифт был занят, а я не хотел ждать.
И что же?
На шестом этаже открылась дверь, и в ней появилась Кошмарина. Я инстинктивно отпрянул.
– Пан Иеремиаш, что случилось?
– Ко мне друзья, пришли, а спиртное закончилось, – ответил я искренне – тоже инстинктивно.
– Ну и куда вы в ночи собрались идти? Ночью небезопасно. Я вам одолжу, у меня есть, еще с Рождества осталось… мне подарили, – и она метнулась в квартиру. – Вот, чистая, хорошая…
Кошмарина ввела меня прямо-таки в ступор.
Прежде чем я успел ответить, он сунула мне в руки литровую, прекрасную, изящную бутылку.
Я элегантно поклонился, чмокнул Кошмарине руку и побежал наверх.
– Ты ее под ковриком прятал? – удивился Маврикий.
– Только одна? – удивился Толстый.
– У меня такой не было – Крыся дала? – удивился Збышек.
– Я не пью, – заявил Бартек. – Аська беременная.
– Да ты что? Серьезно? – поразился я.
– А от кого? – поинтересовался Толстый, и тогда даже Бартек не выдержал и расхохотался.
– Бли-и-и-и-ин! – произнес он протяжно.
– Подвинься, ты мне дышать не даешь, – Толстый открыл бутылку.
Ее хватило на следующие полчаса.
На десерт принесли пиццу.
Мы честно разделили на всех поровну два пива, которые прислали нам вместе с пиццей в качестве подарка, а потом я проводил друзей до такси. Збышек пошел вместе со мной.
– Какая самая высокая точка? – бормотал Джери (в каждой компании всегда есть тот, кто сдувается раньше других). – Самая высокая точка – это воинская часть!
– Старик, не забывай! – Бартек, уже садясь в машину, вдруг повернулся ко мне: – Можешь на нас рассчитывать! Когда ты начнешь работать, у тебя времени будет в обрез, так я могу тебе помогать возить мать на химию. И Маврикий тоже. И пусть все будет так, как должно быть.
Вот это я особенно ценю в мужиках: они не обещают, что все будет хорошо. Будет так, как должно быть.
И я когда-нибудь буду ездить на машине, которая будет лучше, чем все их тачки, вместе взятые.
«Мазерати», например.
Тишина на площадке!
Я вернулся домой и сразу убрал весь оставшийся мусор, выбросил окурки с балкона: гости стряхивали пепел в горшок, в прошлом году Марта посадила там пеларгонию, но теперь там цветут только окурки.
Мне не хватало Геракла.
Я принял душ, но заснуть не мог.
* * *
Поездка на Канары с Джери была в общем-то довольно забавной, жаль только, что мы столько времени потратили на девиц: могли бы увидеть гораздо больше интересного.
Сицилия с Мартой была прекрасна.
В первую ночь мы вышли из отеля, расположились на пляже, море шумело, а мы лежали и смотрели в небо. Без лишних слов. Я и не заметил, как мы уснули. И проснулся я от движения рядом.
Вставало солнце, слегка золотилась вода.
Марта стояла, обнаженная, на берегу.
Она не знала, что я не сплю. И это была картина просто неземная. Человеку никогда не удалось бы выставить свет таким образом, ему никогда не удалось бы добиться такой мягкости, с которой свет ложился на воду, пушистые белые барашки волн разбивались о влажный песок берега, чтобы исчезнуть – и снова появиться через секунду…
Марта стояла на берегу, волны подкатывались к самым ее ногам, и она отпрыгивала, поднимая ноги как птица, абсолютно свободная, не подозревающая о том, что за ней кто-то наблюдает.
Потом она медленно вошла в море, подняла плечи и опустилась в воду. Я вскочил, сбросил одежду и побежал за ней.
Мы занимались любовью в море, медленно и плавно, а я ведь даже не представлял, что такое вообще возможно.
* * *
Кукушка подбрасывает яйца другим птицам, они не имеют понятия, что это чужое яйцо, – яйцо и яйцо, какая разница, птенец есть птенец. И кормят такого подкидыша, который частенько размерами превосходит их самих в два-три раза. Их не удивляет непохожесть птенца на родителей. Их не озадачивает тот факт, что в гнезде было три птенца, а остался один.
