– Теперь из внутреннего кармана. Данке. Понимаешь, мне не очень это нравится, – сказал он тем же спокойным тоном. – Моя жена тоже музыкант.
На постель упал листок бумаги с планом дома, столбиками цифр, похожих на список имен.
Северин застонал. Дуло пистолета уперлось в бок Сабы.
– Знаешь, я вынужден принять меры, – сказал он Фелипе. – Сейчас я позову людей. У меня нет выбора.
– Не причиняй ей вреда.
– Я буду делать то, что обязан делать.
Приближавшийся топот ног показался Сабе грохотом камней, сорвавшихся со скалы. Сабе было невыносимо жалко Фелипе – он стонал, его тело сотрясала крупная дрожь. Внизу по-прежнему пела Марлен Дитрих. На несколько секунд в доме погас свет, пронзительно завизжала девица. От дома отъехали несколько машин; свет их фар полоснул по комнате и осветил лицо Фелипе, похожее на трагическую маску. Вероятно, он понимал, что ему конец.
Снова зажегся свет. Фелипе схватили под руки двое парней. Начался жаркий спор, что делать с Сабой. В конце концов вперед вышел Северин. Он держался спокойнее, чем Энгель, – тот что-то испуганно лепетал.
Фелипе между тем взял себя в руки и в своем смокинге снова превратился в безукоризненного денди. Он даже ухитрился улыбнуться Сабе. Потом в спальню вошел человек, которого она не знала. Он приставил пистолет к виску Фелипе и нажал на спусковой крючок. В глазах Фелипе появилось удивление, потом они погасли; на пол выплеснулась кровь.
Саба услышала собственный крик, упала в панике на руки Северина, стала колотить его в грудь кулаками. Потом оттолкнула его. Он порылся в куче шинелей, нашел чей-то шелковый шарф и завязал ей рот. Весь мир померк – ей завязали глаза, а в ее ребра уперлось металлическое дуло.
Медный запах крови, глухие удары ног в ребра Фелипе, шорох ткани по полу, когда его тело поволокли из спальни. Внизу поднялась новая волна криков, зазвенели разбитые стекла, а Марлен все пела и пела, потому что граммофонная игла застряла на одной бороздке. Марлен пела бесконечно долго, словно пыталась свести всех с ума.
Саба ожидала, что парни поднимутся наверх и заберут ее. Но на улице сначала захрустел гравий под башмаками, потом взревели моторы, и автомобили стремительно умчались в ночь.
Она почувствовала возле своего уха губы Северина, его жаркое дыхание.
– Ты останешься со мной, – сказал он, – пока они не вернутся.
Глава 37
«Я ослепла», – была первая мысль Сабы, когда она проснулась, окруженная полнейшим мраком. Она решила ощупать себя, понять, что у нее болит, но в запястьях и лодыжках тут же возникла жгучая боль, словно от укуса гигантской пчелы, а кровать громко заскрипела.
Ее оглушенный мозг вспомнил топот ног, стук дверей, рев машин. Стараясь не шуметь, она изо всех сил пошевелила ногами, но бесполезно – они были крепко привязаны. Окончательно придя в себя, она почувствовала, как напряглась кожа на ее голове. Скоро за ней вернутся; ей ничего не оставалось, как лежать и ждать, словно пойманный зверь.
– Где же все? – пробормотала она в свой кляп. В доме стояла мертвая, смертельная тишина. От повязки, закрывавшей ей глаза – что это, чулок? – воняло чем-то затхлым, вроде как сыром. Саба слышала лишь собственное неровное дыхание и шум ветра, а еще что-то напоминавшее удаленный птичий щебет. Она готовилась к смерти, ведь теперь всем ясно, что она сообщница Фелипе. Ее пристрелят так же, как пристрелили его, – теплый, медный запах его крови до сих пор наполнял ее ноздри, а воспоминание о робком изумлении, появившемся в его глазах, прежде чем они погасли, наполняло ее жалостью к нему и одновременно отвращением к такой смерти. Если застрелят и ее, никто из тех людей, кого она знала и любила, не будет знать, что с ней случилось и куда она пропала.
Она крепко-крепко зажмурила глаза, и темнота превратилась в крутящийся вихрь, в нем появились слабые точки света. Ей вспомнилось, как Дом однажды описал ночной полет и сравнил его с ощущением, будто ты находишься на краю мира… Теперь Дом подумает, что она разлюбила его и встречается с кем-то другим.
– Прости, Дом, – пробормотала она. – Я так виновата перед тобой.
Вероятно, она проспала около часа – в темноте было трудно определить время. По ее лицу текли слезы. Она строго приказала себе держаться. Повязка на глазах могла вызвать у нее истерический приступ – такое уже случалось. Надо было что-то придумать. Для начала она попыталась превратить ее в экран, на котором она могла смотреть любой фильм, какой хотела. Вот они с Домом сидят в ресторане над морем, за столом, накрытым клетчатой скатертью. После ланча они бредут по галечному пляжу, потом сидят, разговаривают и едят мороженое. Вот они едут на велосипеде по тополиной аллее, ведущей к деревенскому пабу. Вот входят в родительский дом на Помрой-стрит. Все обнимают ее и целуют, даже отец. Тан готовит обед – Саба даже почувствовала запах жареной баранины с рисом и приправами.
Она играла в эту игру, когда внизу раздался пронзительный свист, словно где-то закипел чайник. Заскрежетал по полу отодвинутый стул, звякнула чашка. Значит, она не одна – внизу кто-то был. Она лежала, слушая, как громко стучит ее сердце. Вскоре тяжелые мужские шаги неторопливо загремели по ступенькам. Скрипнула открывшаяся дверь.
– Кто это? – пролепетала она, но шарф заглушил ее голос.
Ответа не последовало. Дверь закрылась, шаги приблизились, человек сел в кресло возле кровати. Тяжело вздохнул.
– Пожалуйста, ответьте мне.
Жаркое дыхание коснулось ее лица; пальцы, не грубые, но и не ласковые, поправили повязку на глазах и туже затянули державшие ее веревки.
В ее ноздри ударил аромат кофе, звякнула чашка; человек отпил глоток, аккуратно, спокойно, потом кашлянул. Начал медленно жевать. Судя по запаху, ржаной хлеб, намазанный джемом. Жевал он тоже аккуратно, не чавкая. Глотнул еще кофе. Саба чувствовала, что он внимательно разглядывал ее. Чашка вернулась на поднос. Человек отнес поднос к двери, поставил его на пол и вернулся. На этот раз шаги были решительные.
Она ахнула, когда возле нее на матрас село массивное тело.
– Кто вы? – пробормотала она в ткань шарфа.
Чужие волосы пощекотали ей ухо. Саба ощутила жар и запах кофе на губах мужчины.
– Северин. – Голос звучал тихо и неуверенно. – Не бойся.
Как-то раз в ее детстве в открытое окно влетела стая летучих мышей. Она увидела крошечную перепончатую лапку, вцепившуюся в чердачную дверь, и пережила такое же отвращение и ужас, как и теперь, когда его рука погладила ее волосы.
– Я развяжу шарф, если ты не будешь кричать.
– Не буду… но пожалуйста… – Со сдавленным стоном он погладил ее по голове; пальцы двигались кругами. – Пожалуйста, сними с меня и это. – Она сморщила лицо. – Я ничего не вижу.
