Глава 39
– Саба! – Она открыла глаза и увидела Клива. – Слава богу! – пробормотал он и заплакал.
Раздувая ноздри, он рассказал ей о деревьях, которые сломала летевшая под откос машина. Сказал, что ей повезло, ужасно, ужасно повезло, и теперь все страшное позади. Она жива, она в безопасности. Когда они с Фелипе не вернулись с концерта, он поехал за ними и увидел аварию.
– Фелипе! – Она в панике посмотрела на Клива.
– Потом, – сказал он. – Потом я все тебе расскажу – прежде надо отсюда выбраться.
Ей пришлось сесть, превозмогая боль, потом встать на ноги, которые гнулись под ней, как пластилиновые, и брести вверх по глинистому склону к дороге. Клив закатал штанины, обнажив белые, костлявые ноги; его льняной костюм был испачкан ее кровью. Кое-как, с трудом, он выволок ее на дорогу, посадил на заднее сиденье и помчался на предельной скорости в Стамбул. Она сидела, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на мелькавшие верхушки деревьев. Боль рождалась в ее голове и растекалась густым маслом по всему телу…
Проснулась Саба уже в ярко освещенной комнате с белыми стенами. Рядом с ней сидел Клив. Доктор-англичанин сказал, что она очень-очень везучая девушка. Он направил ей в глаза луч света, потом сделал укол в руку. Она заснула.
Когда она летела в самолете, ей казалось, будто у нее в животе живет большой, шумный кит. Голова болела еще сильнее. Рядом с ней сидела женщина в белой одежде и обтирала ей лоб прохладной фланелью, и это было приятно. Пахло деттолом.
Наконец-то после всех мытарств ее уложили в постель, мягкую и приятную. Долгожданный сладкий сон и мелькание странных образов – какие-то подводные путешествия с приятной музыкой. Ей было хорошо и спокойно…
Найдешь ли, жаворонок, мне,что потерял когда-то?Ведь сердце пешее моетобой крылато.Прошу, найди…[143]
Она летала с этой песенкой, когда пришла сиделка.
– Саба.
– Нет!
– Саба, мисс Таркан. Давай-давай, просыпайся.
– Нет-нет-нет-нет, тут безопасно и приятно. – Кто-то осторожно хлопал ее по щекам, а ей хотелось остаться на океанской кровати, плавающей по золотистым волнам.
Скрип двери. Стук каблуков. Нет-нет-нет! Я не хочу просыпаться! Тут приятно. Я колышусь на волнах как поплавок, как лодочка.
Время… идет… Ох! Она ударилась головой о большой камень и снова заснула. Мелькание белых огней, огромный паук… ох, ох, ох, как больно открывать глаза.
– Саба. – Уходи, уходи… Ее упорно хлопают по щекам. – Саба, Саба, это я… это я…
Когда она открыла глаза, возле нее на койке сидела Арлетта. Сабу стошнило, и она опять погрузилась в сон.
На следующий день Арлетта пришла снова. С букетом слегка подвядших роз. Она села к Сабе и заплакала.
– Саба, слава богу, слава богу. Что с тобой случилось?
Саба потрогала бинты на голове. Собственная рука казалась ей чужой, деревянной.
– Кто-то ударил меня по голове.
– Ну, это и так видно по повязке, – возразила Арлетта, и подруги чуточку улыбнулись.
– Где я?
– В госпитале, дорогая, в англо-американском военном госпитале. Ты спала и спала – просто чемпионка мира по сну.
От Арлетты очень приятно пахло розами и лимоном, и она просто рассыпала во все стороны электрические искры; на ней было бриллиантово-голубое платье, а волосы сияли так ослепительно, что больно глазам. Саба протянула ей руку, и поцелуи подруги оставили на ней россыпь ярко-красных крылышек.
– Тише-тише, не разговаривай. Я тайком пробралась сюда. Меня выгонят, если увидят. – Арлетта вынула платочек и высморкалась. – Ах, милая моя, как хорошо. Я думала, что мы… Я так беспокоилась… Ох, какая я идиотка!
Шаги по линолеуму, громкий возглас – о-о! – сердито сообщил, что больная еще слишком слабая, потом что-то про часы посещения. От такого взрыва звуков у Сабы съежился мозг. «Нет, не уходи… помоги мне…» Но когда она проснулась, рядом никого не было, и она снова плыла по длинной, тенистой реке. У нее набухло от воды сердце, а позвоночник, шея и голова болели, глухо и постоянно; ее пугали тени на реке. А она все плавала, пытаясь добраться до залитой солнцем отмели, где резвились яркие рыбки… Но тени все сгущались, сгущались, сгущались…
В середине ночи, когда спал Каир и когда в госпитале тоже все затихло, ее разбудила ночная бабочка, бившаяся об абажур лампы, горевшей возле ее койки. Саба села. Ее удивила спартанская палата с гладкими полированными стенами. В углу палаты стояло деревянное детское инвалидное кресло на колесах, на нем вязаный слоненок.
Саба огляделась по сторонам. Внезапно ей стало страшно; сердце учащенно застучало.
– Где Дом? – спросила она и дернула за красный шнур, висевший над кроватью. – Где Дом? – снова спросила она у вошедшей ночной сиделки.
– Милая, я не понимаю, о чем ты спрашиваешь. Я спала. – Сиделка бросила на нее хмурый взгляд. Волосы у нее были растрепаны, передник не завязан. – Сейчас три часа утра.
При виде обезумевшего от тревоги лица больной она дала ей воды и заставила принять три розовые пилюли, которые помогут ей заснуть.
– Вы очень сильно стукнулись головой, дорогая. – К сиделке вернулась ее профессиональная корректность. – Из-за этого у вас часто бывает состояние тревоги и подавленности.
Саба сунула в рот пилюли и выплюнула их, как только сиделка ушла. Хватит спать, надо просыпаться. Где Дом? От внезапного предчувствия, что она больше никогда его не увидит, ее прошибло потом. Вдруг он умер, не увидев ее, не зная, что она его очень любит? По своей глупости она отвергла самый драгоценный подарок в ее жизни – его любовь, а теперь к тому же она грязная, опозоренная, и все из-за своего стремления получить все разом, все сделать, всего добиться. Теперь ей стало понятно, почему отец глядел на нее с таким отвращением. Она заслужила это. Она заслужила смерть.
От слез у нее больно застучала кровь в висках; начавшаяся мигрень принесла ей извращенное утешение – она наказана, и поделом! Теперь она вспомнила, что, пока лежала без сознания, в ее мозгу включался и выключался диалог, вопрос требовал ответа. Она лежала в воде, испытывая покой и комфорт, и ждала, когда на нее накатит новая волна. Но что-то – она воспринимала это как резкий удар, словно сама была маленьким прудиком с его земноводными обитателями, а озорной мальчишка бил по нему палкой, – так вот, это что-то будоражило, тревожило ее, звало вернуться к жизни. «Какая я была дура, – подумала она, засыпая. – Лучше бы я сама умерла».
На следующий день Пам – симпатичная и разумная сиделка-англичанка – заглянула в дверь палаты.
– Хочешь свежее яичко на завтрак? Вчера нам привезли их с рынка. Яички и солдат. Ведь ты давно ничего не ешь.
