Демин приехал.
Вася хотел было приподняться, но полковник быстро остановил его:
— Тебе нельзя, — и поправил под головой солдата подушку. — Ну как дела, орел? Царапнуло? Ничего, ничего! — проговорил начподив с ласковой шутливостью в голосе.
— Не о том я… — тихо сказал Камушкин, хватаясь за грудь. — Горит все…
— Ладно, помолчим…
— Нет… я должен сказать вам… — Комсорг вдруг вытянулся, уперся ногами в стенку. — Хочу попросить вас… оставить меня на комсомольской работе… — Он чувствовал, что теряет силы, и торопился: — Я вступил в партию, но не хочу расставаться с комсомольским билетом… Помните, товарищ полковник, ту зиму… под Москвой?.. Ну вот… Пусть в моем кармане будут лежать два билета: партийный и комсомольский, как родные, — отец и сын. Скажете Шахаеву?..
— Обязательно скажу.
— Вот и хорошо… ведь правда хорошо?.. И капитану Крупицыну скажите…
— Нет Крупицына… Погиб он. Разве ты забыл?
— Неправда!.. Капитан жив… и я, и Алеша Мальцев — все живы!.. Все!..
Минутой позже Камушкин потерял сознание. Демин вызвал врача.
— Проверьте мою кровь!
— Зачем, товарищ полковник? — удивился врач. — Разве у нас нет доноров?
— Ну, быстро! — резко сказал Демин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Доклад начальника штаба подходил к концу. Стоя у большой карты, с которой была сдернута занавеска, начштаба говорил против обыкновения громко и уверенно: ему казалось, что на этот раз он сообщает командующему важные сведения. Наконец-то удалось выяснить, что за противник стоит против их корпуса. Правда, сведения эти получены не от своей разведки, а из штаба немецкого генерал-полковника Фриснера, но об этом можно умолчать. Нельзя же докладывать Рупеску, что все попытки румынских разведчиков проникнуть в окопы неприятеля кончились неудачей…
— Ну идите, полковник! — сказал корпусной генерал своему начальнику штаба. И когда тот скрылся за дверью, обернулся к Раковичану, смиренно сидевшему в дальнем углу землянки и в который уж раз перечитывавшему советскую листовку с первомайским приказом. — Каково, полковник?.. Русские говорят: «Не так страшен черт, как его малюют». Я мог бы применить эту пословицу по отношению к генералу Сизову с его дивизией, если б остался в том возрасте, когда людям свойственна излишняя самоуверенность. Сизов — опасный противник.
— Совершенно верно, генерал! — быстро поддержал Раковичану, выходя из темного угла. — В тоне вашего начштаба нетрудно было уловить нотки этой самоуверенности, которая, пожалуй, покинула уже самого Гитлера. И я очень рад, что вы не разделяете излишней оптимистичности вашего помощника. Сизов — очень опасный противник, и то, что он с ходу не смог овладеть укреплениями, не должно изменить нашего мнения о нем. Начальнику штаба, по-видимому, не все известно. Он повторял лишь то, что сказано в разведсводке, разосланной штабом генерал-полковника Фриснера. А в сводке этой по вполне понятной причине не указано, что дивизия, которой командует генерал Сизов, сражалась на Волге, что она пленила одного из самых блестящих наших генералов — командира первой кавалерийской румынской дивизии Братеску, с которым, кстати, я имел честь познакомиться еще задолго до войны, когда генерал Братеску был на дипломатическом поприще. Я не думаю вас запугивать — боже упаси! — но трезво оценивать силы врага всегда полезно, о чем следовало бы помнить вашему уважаемому начальнику штаба. Он корчит из себя Наполеона, хотя глуп, как вот эта… вот эта пробка. — Раковичану с силой рванул штопор, и бутылочная пробка со звонким хлопком вылетела из горлышка.
Рупеску был немало удивлен несколько странной для представителя верховного командования речью.
— Русские не пройдут, они падут здесь костьми. Это, кажется, ваше утверждение?
— Мое. Я и теперь могу его повторить, если вам угодно… — Раковичану замолчал, очевидно испытывая некоторое замешательство и быстро придумывая подходящий выход из неловкого положения. — Да, я мог бы подтвердить это и сейчас, если б нас с вами окружало поменьше глупцов вроде вашего начальника штаба… Кстати, генерал, я хотел бы порекомендовать вам на эту должность одного толкового офицера. Но… ладно… об этом потом!.. — Полковник налил себе коньяку и медленно выпил. Помолчал, о чем-то размышляя. — Политическая обстановка в стране значительно ухудшилась, генерал. Мы с вами уже успели убедиться в этом. Коммунисты обнаглели, они действуют почти в открытую. Им удалось объединиться с социал-демократами в один так называемый Демократический фронт. Вероятно, к ним присоединится и Земледельческий союз. Круги, к которым я принадлежу, оценивают этот факт как весьма печальный. При первом же серьезном ударе русских правительство маршала Антонеску может полететь вверх тормашками. И мы должны заранее подготовиться к этому нежелательному для нас, но вполне вероятному варианту… Что вы думаете о… генерале Санатеску? Не является ли он подходящей фигурой?
— Фигурой?
— Именно. Нам нужны сейчас только фигуры. Подходящие, разумеется. Так как же вы полагаете, Санатеску подойдет?
— Вполне. Я служил под командованием его превосходительства. Это — наш!
— Продолжайте, генерал.
— Более ярого ненавистника русских трудно найти…
— Ну, это мне известно, — Раковичану усмехнулся. — Он когда-то помог мне скоординировать кое-какие операции в Одессе и в южной Украине… Но сможет ли он продержаться хоть немного у власти?
— Думаю, что сможет. Санатеску тщательно скрывает свою ненависть к русским. Более того, он разыгрывает из себя оппозиционера…
— Ну, нам это только на руку! — обрадовался полковник, быстро наполняя теперь ужо обе рюмки. — Выпьем, генерал, за Санатеску!
— За его превосходительство выпью с удовольствием! — Чокнулись. Выпили. Долго молчали.
— Россия!.. — раскрасневшись не то от коньяка, но то от поднимавшейся в груди мутной, давящей злобы, заговорил наконец Раковичану. — Черт, бы ее побрал!.. Вот вчера нашему трибуналу опять пришлось расстрелять одного солдата. Знаете, генерал, о чем разглагольствовал этот негодяй? Только, мол, Россия поддерживала румын в их освободительной борьбе!
— К сожалению, он прав, этот красный хам, — мрачно выдохнул Рупеску, вытирая платком вспотевшую вдруг толстую шею. — И это страшно, когда солдаты начинают интересоваться историей. А история — в пользу русских, что сейчас широко используется коммунистами в их пропаганде… Тудор Владимиреску, например, боролся против турецкого владычества бок о бок с русскими. А в русско-турецкой войне 1828–1829 годов принимали участие два румынских полка под командованием полковника Соломона… Потом семьдесят седьмой год… Вон когда началось это роковое для нас единение! — Генерал выпил еще рюмку коньяку, желая, очевидно, хоть немного охмелеть: только в таком состоянии положение дел не казалось ему слишком мрачным. Но хмель почему-то не брал его. И он продолжал все тем же унылым тоном: — Я не сказал вам, мой милый полковник, еще об одной неприятности. Сформирована из румын, представьте себе, добровольческая дивизия и названа именем бунтаря Тудора Владимиреску. Сейчас она дислоцирована недалеко отсюда, где-то чуть севернее Пашкан, готовая воевать против нас…
— Пустяки! — поспешил успокоить генерала Раковичану. — Знаю. Хотя нелишне и там иметь своих людей. Надо нам позаботиться об этом. И вообще, генерал, мы должны максимально активизировать свою деятельность в этом направлении, особенно в связи вот с этим, полковник потряс листовкой. — Главное — всеми силами и средствами возбуждать у румын ненависть к русским. Вместе с этим беспощадно расправляться с теми, кто сочувствует русской армии и помогает ей… Ваш бывший адъютант, генерал, оказался несостоятельным и в этом чрезвычайно важном для нас деле. Он до сих пор не выполнил нашего задания…
— Трудно перейти передний край русских. Русские с непостижимой быстротой создали свою оборону с густой сетью траншей и окопов, с колючей проволокой, минными полями и с отлично организованным боевым охранением, — словно извиняясь за молодого Штенберга, проговорил Рупеску.
— Ладно, скажите ему, что перебросим на самолете ночью. Пусть готовится. И не только он. И святой отец тоже. Попу крестьяне верят больше. Пусть читает свои проповеди там, а тут мы можем закапывать солдат в землю и без его пения. Да предупредите его, что в случае невыполнения нашего приказа он сам пойдет туда, «где нет ни радости, ни печали…»[28] — Незаметно полковник перешел на тон приказа, к чему уже давно привык корпусной генерал. — И вообще, господин Рупеску, ваш бывший адъютантик наделал нам много пакостей. Только его высокий титул и близость с королевским двором не позволяют нам швырнуть его в штурмовой батальон в качестве рядового… Вот вся эта романтическая история с его возлюбленной… Девчонка, по-видимому, рассказала о нашем расположении, и мы должны подумать о том, чтобы перенести свой командный пункт в другое место. Да и разведчики генерала Сизова действуют преотлично… Скольких уже офицеров они перетаскали и из вашего корпуса?
