— Ну, тот молодой человек, которого вы не опознали в морге, — объяснил Де Пальма, — возможно, он тоже был причастен к преступлению на виа Мадзини.
— Это он убил Гарроне?
— Этого мы не знаем. Мы пытаемся точно очертить круг подозреваемых, поэтому должны все проверить.
— К великому моему сожалению, у меня нет алиби на сегодняшнее утро, — сказал Баукьеро. — Где его убили, этого юношу?
— В «Балуне».
— Я туда иной раз заглядываю, когда мне нужно что-нибудь починить дома. Если терпеливо поискать, то в «Балуне» можно найти все, что тебе нужно.
Де Пальма посмотрел на Сантамарию, а тот еле заметно пожал плечами. Ничего не поделаешь! Уж таковы они, эти коренные туринцы: в каждом их слове ищи двойной смысл. Вот посмотрел бы Де Пальма, сколь преуспел в этом «местном» искусстве синьор Кампи!
Зазвонил телефон, и Мальяно мгновенно передал трубку Де Пальме. Тот послушал минуты две, сердито пофыркивая, потом сказал: «Хорошо» — и повесил трубку.
— Инженер уже две недели находится в Бразилии. Да и марка машины не совпадает.
Сантамария поднялся.
— До свидания, — кивнул он Баукьеро.
— Мне еще долго придется здесь пробыть? — спросил землемер. — Если бы дело было только во мне, но вот собака…
— Не волнуйтесь, — резко сказал Де Пальма. — Скоро мы вас доставим домой. А если вам все-таки придется немного задержаться, еду собаке мы сами отвезем, согласны?
14
Кампи не способен убить кого бы то ни было, подумал Сантамария, заметив, как тот с трудом подавил улыбку торжества. Никто, если только он не полный кретин, не воспринял бы таким образом известие о том, что другой «подозреваемый» находился в момент преступления в Бразилии.
— Значит, в Бразилии? — довольным голосом переспросил Кампи. — Я же вам говорил, что страхи Лелло — это плод его фантазии. У Лелло было слишком богатое воображение, и потому он неизменно…
Сантамария не дал ему развить теорию о богатом воображении Ривьеры.
— А что за ним вчера вечером неотступно следовала машина, Лелло, по-вашему, тоже выдумал?
— Наверняка.
— Ну а то, что он узнал машину инженера Костаманьи, — тоже плод его фантазии?
Кампи пожал плечами, словно ему, а не Сантамарии предстояло разбираться в нелепых выдумках Лелло.
— Синий «фиат-124»? Да их в Турине миллион!
— С покореженным бампером и заново покрашенным крылом?
— И таких машин несколько тысяч, не меньше.
— Ну а стук в дверь?
— Кто-то, вероятно, ошибся дверью. А может, соседи приходили, чтобы одолжить у Лелло яйцо.
Кампи обрел прежнюю уверенность, к нему вернулось хорошее настроение. Сантамария, наоборот, испытывал ко всему отвращение и потому заговорил с необычной резкостью:
— Вернемся к сегодняшнему утру. Расскажите подробно о вашей встрече в «Балуне».
— Вначале, как вы знаете, произошло недоразумение — я ждал Лелло в кафе на пьяццетта, а он меня в кафе на площади. В конце концов мы все-таки встретились, и все вместе…
— Минуточку, — перебил его Сантамария. — Вы один ждали Ривьеру в кафе?
— Да. Я добрых четверть часа сидел в грязной остерии, пока Федерико Симони не сказал мне, что поблизости есть еще и другое кафе.
За эти четверть часа он прекрасно мог украсть пестик из лавки «Красивые вещи», которая тоже находится на пьяццетта, прикинул Сантамария.
— Что же вы сделали потом?
— Я вместе с Федерико дошел до главной площади, а Лелло тем временем, разыскивая меня, пришел в кафе на пьяццетта. Мы разминулись, и в этом ничего удивительного нет: если отправляешься в «Балун» целой компанией, то потом тратишь половину времени на поиски друг друга.
— Но в конце концов вы друг друга нашли?
— Да, собрались всей компанией.
— Где?
— На большой площади, где находится кафе.
— А затем?
— Затем мы пошли бродить по «Балуну».
— По-прежнему всей компанией?
— Почти всей. В «Балуне» ведь как: один, чтобы посмотреть заинтересовавшую его вещицу, уходит вперед, другой, наоборот, остается сзади… Не прогулка, а сплошные неприятности.
Синьор Кампи явно хочет создать у меня впечатление, будто он бесконечно долгое время провел с компанией или рядом, на виду у приятелей, чтобы свести до минимума те решающие минуты, когда он оставался наедине с Ривьерой.
— Но в какой-то момент вы остались с Ривьерой одни?
— Да, — мрачно подтвердил Кампи.
— Где?
— Не знаю. Вернее, забыл.
— А те предметы? Украшения?
— Какие украшения? — удивился Кампи.
— Для вашей виллы в Монферрато. Разве вы не должны были поискать их вместе с Ривьерой?
— Ах да, конечно! По дороге мы кое-что посмотрели…
— О чем вы беседовали?
— Так, о пустяках… о Монферрато, — запинаясь, неуверенно ответил Кампи.
Он уставился в пол, словно искал там затерявшуюся булавку.
Сантамария почувствовал вдруг, что эта совместная прогулка сыграла, видно, решающую роль в их отношениях.
— О чем вы все-таки говорили с Ривьерой, синьор Кампи?
— Я же вам сказал, о том о сем… Лелло хотел купить старинный фонарь… потом он мне рассказал о… появлении Костаманьи.
— А больше он вам ни о чем не рассказывал?
— Между прочим, там было полно народу, — ответил Кампи, подняв голову, — «Балун» все же не гостиная, и беседовать в таких условиях мучительно тяжело.
К великому изумлению Кампи и к собственному величайшему изумлению, Сантамария вдруг исступленно закричал:
— Скажете вы наконец всю правду, черт возьми? Что еще вам рассказал Ривьера? О чем вы говорили? Неужели вы не понимаете, что ваше положение очень серьезно?
Кампи подскочил на стуле, как сделал бы на его месте любой преступник, попавшийся в ловушку или же испугавшийся столь грубого обращения. Однако он не отказался от избранного им способа защиты — непринужденной светской насмешливости, — напротив, отчаянно цеплялся за него.
— От вас ничего невозможно скрыть! — сказал он с нарочитой отвратительной покорностью.
Сантамария сдержался, ничего не ответил, даже не пошевелился.
— Видите ли, я вовсе не пытаюсь хитрить, — сказал наконец Кампи. — Наоборот, я делаю все, чтобы не показаться вам хитрецом.
Сантамария изменил тактику.
— Похоже, вы имеете несколько поверхностное представление о нашей профессии, — с разочарованием в голосе сказал он. — Все, кто попадают к нам, стараются схитрить. Априори. Это сильнее человека. Даже без всякой видимой причины и даже когда это вредит их собственным интересам. Мы к этому привыкли и нисколько не удивляемся. — Он без труда напустил на себя вид смертельно уставшего ветерана, которому, в сущности, безразличен исход очередного поединка. — Подлинное бедствие для нас не те, кто пытаются выдать ложь за истину, — продолжал он доверительным тоном, — а те, кто, подобно вам, глубоко… порочны. Ибо я пришел к заключению, что иначе как пороком это не назовешь.
— Какой порок? — с тревогой спросил Кампи. — Что вы имеете в виду?
— Вы привыкли лгать и просчитывать варианты: «Если я ему скажу так, он подумает этак, и тогда мне надо будет… и тому подобное…» Я до сих пор не понял, от чрезмерной ли это самонадеянности либо от неуверенности, но…
— Это от хорошего воспитания, уверяю вас, — парировал Кампи. — По крайней мере в данном случае. Ведь если я сейчас, после истории с Костаманьей, расскажу вам, что у Лелло была своя теория относительно убийства Гарроне и что в понедельник он ждал таинственного звонка от таинственного человека, вы наверняка, и с полным основанием, решите, что я считаю вас кретином.
Он и на этот раз попал в цель, с невольным восхищением подумал Сантамария. С таким видом, словно он всячески старался сохранить тайну, а я вырвал у него признание чуть ли не силой, этот Кампи кидает мне новую кость, которую едва ли удастся разгрызть. Нет, он в самом деле прохвост!
— Значит, вы полагаете, что между двумя преступлениями может существовать какая-либо связь? — спросил Сантамария, заранее уверенный, что ему подсунули не сахарную косточку, а муляж из пластика.
— О, я ничего не думаю! Я совершенно во всем этом запутался. К тому же Лелло сказал мне очень мало, а главное, я мало что запомнил. Ведь я почти не слушал еще и потому, что, как я вам уже говорил…
— Да-да — толчея в «Балуне». Но суть заключается в том, что Ривьера узнал, кто убийца Гарроне, не так ли?
— Да нет! Насколько я понял, у него были лишь весьма туманные подозрения. Ему казалось, что он отыскал след. Об этом он намекнул мне еще вчера.
— Какой же след?
— Да не знаю я! Верно, такая же нелепая фантазия, что и с инженером Костаманьей. Сегодня утром он обмолвился, что в понедельник должен поговорить с одним человеком, который, возможно, подтвердит его догадку… а может, и опровергнет, я уже не помню.
