— Ривьера вам не говорил, где он был и кою видел в промежутке между одиннадцатью часами утра и тремя часами дня?… Даже не намекнул? Подумайте как следует.
Фольято (истерическим голосом): — Нет! Нет!
— Подумайте хорошенько. Сосредоточьтесь. Попытайтесь все-таки вспомнить.
— Нет. Он вышел в одиннадцать, отнес документы в Техническое управление, а потом… не знаю, куда он отправился. Он мне не говорил!
— В понедельник он должен был встретиться с каким-то человеком. С мужчиной, с женщиной?
— Он мне этою не сказал! И не сказал — с какой целью!
— Но это было связано с Гарроне? С убийством Гарроне?
— Очевидно, не знаю, ничего не знаю! О, я несчастная, мне плохо, я задыхаюсь!
Ботта: — Комиссар, как гражданин и как работник ю-родской администрации, хочу вам заметить…
Он (Ботте): — Перестаньте молоть чепуху!
Между тем Де Пальма, вдруг став вкрадчиво любезным, сумел-таки разговорить Ботту. Поддакивая ему, как бы невзначай вытянул у этого работника городской администрации сведения о Техническом управлении, о том, куда обычно относят каждую пятницу документы, кто именно и по чьему поручению. А затем спросил:
— К кому, по-вашему, он мог обратиться за помощью в Техническом управлении?
— Скорее всего, к Каванье, — ответил Ботта. — Ведь там всегда сидит Каванья, не так ли? — Он обернулся за поддержкой к Фольято.
И Фольято, всхлипывая, подтвердила:
— Да, там всегда сидит Каванья.
Каванью они сумели разыскать только к вечеру, и не дома, а в спортивном зале, где он занимался дзюдо. Предварительно ему позвонили: «Оставайтесь в зале, мы сами приедем». Он ждал их, уже переодевшись, в холле, где пахло потом и казармой, в руках он держал сумку авиакомпании «ТВА». Он сразу вспомнил:
— Ривьера пришел уже после полудня и в разговоре спросил, не знаю ли я кого-либо из Отдела вывесок и витрин. Он не сказал, зачем ему это нужно, и я не знаю, побывал ли он там. Больше я ею не видел.
— Но к кому именно вы его направили?
— К Пиве. Я в Отделе вывесок и витрин знаю Пиву. Вот к нему я Ривьеру и послал.
— Теперь дело в шляпе!. — воскликнул Де Пальма, плюхнувшись на сиденье «альфа-ромео».
И едва захлопнулась дверца, они помчались по улицам, притормаживая у светофоров и перекрестков, строя в машине прогнозы. Возможно, Пива (виа Ассароти, 24) даст им ключ к разгадке всего дела. Не исключено, что он-то и сказал Ривьере роковое слово, став невольной причиной его гибели. Пива жил в темной, мрачной квартире. Нежданных гостей он встретил в шлепанцах и в халате.
Начало разговора пробудило в них надежду на успех.
— Да, Ривьера вчера утром заходил ко мне, хотел узнать, не бывал ли у нас в отделе архитектор, которого убили… ну этот… Гарроне, и не занимался ли он установкой витрин.
Они затаили дыхание — сейчас загадка разрешится. Но их ждало очередное разочарование. Нет, Гарроне не занимался установкой витрин. Удар пришелся в пустоту, Ривьера промахнулся.
— И Баукьеро не занимался витринами?
— Кто?
— Землемер Баукьеро.
— Впервые слышу.
Ни он, ни Де Пальма не решались извиниться перед Пивой за беспокойство и распрощаться, хотя уже наступило время обеда. И вот из профессиональной дотошности и нежелания окончательно капитулировать родился последний вопрос:
— Ривьера говорил только с вами? Вы не знаете, не пошел ли он потом в какой-нибудь другой отдел?
— Я познакомил его с Турко и Барберисом, которые немного знали Гарроне.
— О чем они говорили с Ривьерой? Вы присутствовали при беседе?
— Да. Сказали ему то же самое, что и я.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Собственно, им и рассказывать-то было нечего. К тому же оставалось всего несколько минут до… перерыва.
— Ривьера ушел вместе с вами? Вы не видели, куда он направился?
— Нет, я видел, что он вышел с синьориной Мирольо. Вернее, я видел их обоих у выхода.
— Они о чем-нибудь говорили между собой?
— Аа, кажется, говорили.
— Они прежде были знакомы?
— Не знаю, возможно, я не…
— Кто такая эта Мирольо?
— Она работает у нас уже три года. Машинистка. Вторая категория А. Прекрасный работник.
Де Пальма бросился к телефону, но мать прекрасного работника ответила, что Патриции нет в Турине, она уехала к морю с женихом. С ними поехала еще и сестра Патриции, они захватили с собой палатку.
Попробуй отыскать эту Патрицию на склонах Лигурии среди оливковых рощ! Отдыхает себе и даже не ведает, что в руках у нее ключ к раскрытию тайны. (Но есть ли у нее этот ключ, вот в чем вопрос.)
Де Пальма стоял в проходе и никак не хотел признать свое поражение. Куда Мирольо могла направить Ривьеру? Сколько еще управлений в этом здании на пьяцца Сан-Джованни?…
Пива с улыбкой развел руками и начал перечислять.
Десятки. Придется обойти все помещения этого огромного дворца, опросить сотни людей. А ведь сегодня суббота, а завтра воскресенье. Все начальники и секретарши уезжают на два дня из города — кто в горы, кто к морю, — остальных придется разыскивать на мессе, на дне рождения родственников, одного — оторвать от телевизора, другого — от любимой коллекции марок, третьего — от коллекции ракушек. Нет, ни сегодня, ни завтра ничего не получится, остается лишь ждать до понедельника.
— Спасибо, и простите, пожалуйста, за беспокойство.
— Не за что. Сожалею, что не смог вам помочь.
— Может, мы заскочим к вам снова в понедельник.
Впрочем, торопиться особенно некуда, считал Де Пальма. Ривьера, ведя свое «расследование» («Однако ваш друг был совсем не глуп, синьор Кампи»), почти наверняка потерял надежду отыскать следы Гарроне в одном из двадцати, а то и больше отделов. Да и вероятность того, что он оставил хоть в каком-нибудь свой след, была ничтожно мала. Эта крыса, как его назвал однажды Кампи, этот неутомимый, предприимчивый бездельник не оставлял после себя даже тени.
— Вот увидишь, Сантамария, в понедельник Мирольо скажет нам, что Ривьера просто приглашал ее съездить вместе к морю.
— Возможно. Но этот Ривьера был вовсе не глуп.
Не располагая почти никакими данными и возможностями, этот скромный служащий без помощи монсиньора Пассалакуа и инженера Фонтаны, даже не зная Гарроне лично, сумел понять в нем главное. Он принялся отыскивать Гарроне среди могил, затем среди витрин, а затем… Где именно архитектор попытался раздобыть подряды, пособия, субсидии… Одно ясно — он действовал в густом лесу номинальных контор, агонизирующих культурных центров, незаконных посреднических бюро, которые были каким-то образом (но как именно?) связаны с Кампи, Баукьеро, Бонетто или Дзаваттаро.
— В понедельник попытаемся разобраться. А пока отпустим их всех домой. Ничего другого нам не остается.
— Представляю себе, как будет доволен Баукьеро вместе с его чертовой собакой!
Довольны были и Дзаваттаро, и высоченная американка (Бостон поистине фатальный город!), и явно разочарован Бонетто.
— Все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, профессор? — ядовито сказал ему Де Пальма.
Кампи, ничего не спросив, молча поднялся. Лицо у него было мрачное, отчужденное, как у вдовца либо у преступника, понявшего, что близится час разоблачения.
— Если вы нам вновь понадобитесь…
— Не беспокойтесь, комиссар, я никуда не уеду из Турина.
— Да, так будет лучше.
Оставалась она, Анна Карла. Она пододвинула стул к окну и в сумеречном свете читала книгу в красной обложке. Когда он вошел, Анна Карла оторвалась от чтения и вопросительно посмотрела на него. Дама, для которой время остановилось и всякие там Фольято и Ботта (почему их не посадили в другой комнате?!), да и сама убогая мебель служебного кабинета словно и не существовали вовсе. Когда он проводил ее до лестницы, она со свойственным ей аристократизмом невозмутимо спросила:
— Есть какие-нибудь новости? Или же мы все до сих пор… в тени подозрений?
— Не знаю. Нам еще нужно многое проверить, опросить целый ряд людей.
— А семью вы известили?
— Ривьеры? Да, у него есть в Неаполе замужняя сестра. Но она не пожелала приехать на похороны.
— Бедный мальчик!
