— Вот теперь-то мы и посмотрим, какой из тебя друг, — сказал Гарри.
Джейк озадаченно на него уставился. Он-то и забыл уже, что есть такой Гарри на белом свете.
— Поглядим, друг ты мне или нет. А то, может, возьмешь да сбежишь.
— Без паники. Сбегать я никуда не собираюсь.
— Дай что толку? Это было бы крайне неразумно, кореш. Потому что ты влип по самое некуда. Так же как и я, впрочем.
— Вот еще! Пришел, а вы там милуетесь, — не согласился Джейк. — Я же был сторонний наблюдатель.
— Ку-ку! Ку-ку! Ты где?
Джейк мысленно уже где-то витал.
— Какое унижение! — сказал он. — Я оскорблен до глубины души.
— Ой, какие мы чувствительные! Ничего же еще даже не начиналось. Тебе еще многое предстоит увидеть.
— Ну, ты и гад.
Прищелкнув языком, Гарри помотал пальцем перед пепельно-серым лицом Джейка.
— Да-да! Многое еще увидишь. Потому что гад-то не я. А ты. Если бы не ты, напарничек хренов, ничего бы вообще не случилось.
Джейка начала бить дрожь. Руки пришлось спрятать.
— Если бы ты не выкинул ее из дома, она бы никогда в полицию не пошла. У ней бы повода не было. Если бы ей разрешено было остаться до утра, как она ожидала, а потом бы она спокойно с нами позавтракала, любой полицейский, любой судья в этой стране над ней бы просто посмеялся, сказал бы: иди-ка ты, милая. Но мы ж такие чистенькие, мы не хотим, чтобы она пачкала наши девственные, блин, простыни, правда?
— Еще чего!
— Лучше вот так, да?
Но Джейк опять где-то витал: заново переживал момент, когда еще толком не проснувшийся, раздраженный, разбуженный громкими голосами и непрестанным лаем соседской собаки, он надел халат и стал в недоумении спускаться вниз, где обнаружил Гарри, вступившего в перепалку с сержантом Хором.
— Слушай, Гарри, а зачем они забрали тюбик с вазелином? — вернувшись в реальность, спросил он.
— Затем что на медосмотре у нее из задницы взяли мазок и в этом мазке чего-нибудь да найдут. Но уж точно не Северо-Западный морской путь.
— Ты принуждал ее, а, Гарри?
— Ее принудишь! Она сама кого хошь затрахает. Но это никого не волнует. Потому что содомия это преступление, даже если все взрослые и всё по согласию. Тебя жена может за это посадить. Или она тебя через черный ход не пускает?
— Иди к черту.
— Поедешь, стало быть, теперь к ней, да? Что ж, поздравляю. Желаю всего самого-самого.
На это Джейк сказал, что свяжется с Гарри завтра утром. Надо бы вместе переговорить с адвокатами.
— Они будут подбивать тебя на то, чтобы сделать меня козлом отпущения. Если вздумаешь согласиться, я из тебя в суде кишки выпущу. Сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты сел.
— Не сомневаюсь.
— Мне ведь терять нечего, сам знаешь.
По дороге в Ньюки настроение Джейка прыгало: его то бросало в страх, заставлявший съезжать на обочину и отдыхать, опершись лбом о баранку в ожидании, пока пройдет тошнота, то накатывала беззаботность, даже веселье, когда ему удавалось почти убедить себя, что с ним вообще ничего не случилось. Уж очень все произошедшее было абсурдно.
Нэнси, всю ночь обрывавшая домашний телефон, пытаясь до него дозвониться, была в бешенстве.
— Где ты был, Джейк?
— В тюрьме.
Свою речь он заготовил заранее.
— В университете мы, бывало, играли в игру, которая называлась «Ценности». Мы ставили перед собой моральные дилеммы. Вот, например, одна из тех, что мне запомнились. Ты идешь через мост, останавливаешься у перил и видишь, что кто-то тонет. Абсолютно незнакомый человек. Не исключено, что ты можешь его спасти. Но если ты к нему прыгнешь, ровно столько же шансов пойти ко дну с ним вместе. Больше на мосту никого нет. Так что, если решишь уйти, притворившись, что ничего не видел, никто, кроме тебя, об этом знать не будет. Вот что ты сделаешь?
Затем он признался Нэнси, что соврал ей: Гарри все это время имел доступ к дому, и в ту ночь, когда Джейк вернулся из Монреаля, тоже был там. А с ним девица, которую он подклеил в каком-то баре. Гарри и эта девица предавались всяческим сексуальным игрищам, в которых сам он конечно же участия не принимал, но спустился к ним выпить, и что-то там эта девица ляпнула, что его дико возмутило. В приступе ярости он ее буквально физически вышвырнул из дому. А та в отместку пошла в полицию и накатала заяву. Джейк рассказал, в чем обвиняют его и в чем обвиняют Гарри. Заверил жену, что совершенно безвинен и дело против него, а может, и против Гарри в магистратском суде непременно лопнет. Все это должно произойти через восемь дней, но там будут репортеры, об этом будет писать пресса, поднимется непристойнейшая шумиха, и им придется все это как-то выдерживать.
Нэнси плакать не стала. Не стала и укорять. Совершенно спокойно сказала лишь:
— Думаю, нам надо срочно возвращаться в Лондон.
— Но ты с детьми могла бы и остаться. Может, так было бы лучше.
— Нет.
Еще он сообщил ей, что Гарри во всем винит его, и признал за этой точкой зрения кое-какую, пусть вывернутую, но правоту. Сказал, что оплатит защиту Гарри, но как только дело закроют, больше к нему на пушечный выстрел не подойдет. Он обещает.
— Дело может зайти и дальше магистратского суда, Джейк. Думаю, тебе надо быть к этому готовым.
— Что ты! — вскричал он в ответ. — Этого не может быть!
— Кроме того, если это попадет в газеты, тебе лучше написать матери, пока она не прочла где-нибудь сама.
Вспомнилась Канада. Что ж, рассказал жене о похоронах отца, невероятно уже давних и далеких, будто на той стороне Луны, о ссоре с дядей Эйбом из-за Всадника. После чего единственный раз она дала ему понять, насколько хрупко ее спокойствие.
— А знаешь, ведь это его ты должен за все благодарить. Если бы не Джо, никогда бы тебе не встретилась ни эта Руфь, ни…
— Стоп! Не надо! — запротестовал он в смятении.
— Извини.
Рассвело. Да и сборы уже были закончены.
— Мы можем выехать, как только встанут дети, — сказал он. — Мне спать не нужно.
Следующим вечером Джейк впервые встретился с Ормсби-Флетчером. А утром в дом явился инспектор Мэллори с двумя полицейскими, один из которых был фотограф, и Джейк поспешно выслал из дому Нэнси с детьми. Учтивые подчиненные Мэллори прощупали и вымерили дом весь до последней пяди. Фотографировали, обсуждая с Джейком, какую лучше поставить выдержку, какую диафрагму и т. п. — ведь он же как-никак специалист! — а Джейк всех угощал выпивкой.
— У меня для вас хорошая новость, — дружелюбно сказал ему Мэллори.
— Какая?
— Вообще-то не положено вам это выдавать, но шила в мешке не утаишь. Мы нашли немного каннабиса у нее в комнате. Она клянется, что это Штейн ей дал, но… — Он пожал плечами. — Это может не подтвердиться.
— Да уж надеюсь! — с жаром отозвался Джейк.
— Вы как-то слишком переживаете, мистер Херш. На мой взгляд, вам особенно бояться нечего.
— Правда? — осторожно проронил Джейк.
— Вам не повезло, что вы связались со Штейном. Это преступный тип. За ним очень нехороший хвост тянется. Вы знали об этом?
— Не думаю, что нам стоит вдаваться в детали дела.
— Да не беспокойтесь. Я неофициально. Кроме того, у Штейна дома мы марихуаны не нашли.
— Гарри не курит травку.
— Может, и нет. Но он мог держать ее для девиц. Он парень с закидонами, знаете ли. Любитель пофотографировать.
— М-ммм, — протянул Джейк.
— Вообще-то я думаю, травку надо бы легализовать, как вы считаете?
— И чем скорее, тем лучше.
— А вы сами ее пробовали?
— Мне не следует обсуждать с вами такие вещи.
Мэллори обиженно нахмурился.
— Я вам скажу только одно и больше ничего говорить не буду, — сказал Джейк. — Гарри не насиловал эту девицу.
— Может быть, эту он и не насиловал, — согласился Мэллори и встал. — Ну, не смеем больше вас обременять.
— Жаль, что мы не встретились при более приятных обстоятельствах, — сказал Джейк.
— Удачи вам в суде.
И все это так дружелюбно, так обволакивающе вежливо, убаюкивающе культурно, что Джейка не могло не охватить ощущение благостного спокойствия, которое тут же улетучилось, как только он увидел, что вместо того чтобы сесть в машину и уехать, Мэллори зашел сперва в один соседний коттедж (тот, где жила Старуха Сохлая Пиздень), а затем, просидев у нее битый час, стал звонить в дверь другого — к Кларкам.
С Ормсби-Флетчером Джейк и Гарри встречались каждый день, иногда просиживали до вечера, размышляя то над полицейскими материалами, то над своей версией случившегося, которую за время, оставшееся до слушания в магистратском суде на Грейт-Мальборо-стрит, должен был в письменном виде подготовить Ормсби-Флетчер.
Неприятности начались с самого начала слушания. Едва барристер, выступавший в качестве общественного обвинителя, открыл заседание, сообщив, в чем обвиняются Штейн и Херш, как его перебил Ормсби-Флетчер.
