Грейс сжала руки отца в тщетной надежде привести его в чувство.
— Это неправда! — кричала она. — Этого не может быть!
— Он приводил тебя сюда, когда ты была маленькой. — Эш снова двинулся, изобразив это так, будто хочет приблизиться к Грейс, а не к Бердсмору.
Она резко повернулась к нему:
— Я знаю, Дэвид. Я же и рассказала тебе об этом.
— Нет. Я хочу сказать, он приводил тебя сюда, на это самое место. Вот откуда ты знаешь о нем, разве не понятно? Ведь это ты привела меня сюда, Грейс.
— Неужели и ты тоже, Дэвид? Пожалуйста, скажи, что не веришь во всю эту нелепицу!
— Я видел это в твоем сознании. Я прорвался через тот барьер в твоем подсознании, который ты сама воздвигла. Ты никогда не хотела знать правду, разве ты не понимаешь? Это слишком больно.
Ее взгляд говорил о том, что она не верит ему.
— О чем ты говоришь? — Грейс замотала головой.
— Он приводил тебя сюда в детстве, и они использовали тебя. — Эш поколебался. Как сказать ей? — Те церемонии…
На помощь пришел Фелан:
— Вы участвовали в тех извращенных ритуалах. Вы! Вместе с другими детьми. Но вам больше повезло: они брали жизни других.
Грейс продолжала мотать головой; бессознательно она поднесла руки к лицу и заткнула уши.
А Фелан продолжал:
— Ваша мать узнала правду перед самой смертью. Ваш отец признался, хотя я уверен, что она и так подозревала все эти годы. Как не заподозрить? Вот почему в детстве она отправляла вас подальше от Слита — чтобы оградить от этого места и его порочности. Ваш отец рассказал мне, что это была его идея отослать вас, так что, может быть, в нем еще оставалось что-то хорошее.
Слезы оставили следы на щеках Грейс.
— Ваша мать подозревала, но никогда не знала наверняка размаха происходившего в этом тайном зале. А когда наконец ваш отец рассказал ей — из чувства вины, от угрызений совести, возможно в поисках ее помощи, — то ее сердце не выдержало.
Грейс стала подниматься, но ее лицо было обращено к отцу, и Эш не мог видеть его выражения. Она начала понимать? Что было в ее глазах — презрение? Отвращение?
— Ты заставила себя забыть, — нежно проговорил он, отчаянно желая подойти к ней и утешить, но помня о направленной на него двустволке. — Ради сохранения рассудка твой мозг заблокировал все это — здешние ритуалы, непристойности, безумия, — поскольку ты не хотела верить, что участвовала в этом. А еще потому, что ты любила своего отца и твое сознание не могло признать его порочность.
Грейс резко повернулась к Эшу, в ее глазах не было ни понимания, ни отвращения, а только гнев.
Прежде чем она успела что-либо сказать, вмешался Фелан, потому что существовала еще одна правда, которую эта девушка имела право знать; эта правда могла даже в некоторой степени уменьшить ненависть, которую, несомненно, Грейс начнет испытывать к отцу, когда признает — а в конечном итоге она должна признать — эти ужасные разоблачения.
— В то время, — сказал, он, — кое-кто хотел убить и вас, но отец убедил вместо вашей взять чужую жизнь.
Замешательство подавило ярость.
— Они хотели убить меня? — медленно проговорила Грейс.
— Это я хотел убить вас. — Бердсмор неторопливо приблизился к остальным. — Боюсь, вы оказались слабым звеном в цепи. Даже в том нежном возрасте, в котором вы пребывали, когда я впервые увидел вас, я смог определить, что вы не были настоящей Локвуд. В отличие от вашего отца, в отличие от меня. И вы были не первой паршивой овцой в нашем роду, в прошлом были и другие, кто не поддерживал идею Локвудов, и с ними тоже пришлось разделаться.
— Она была всего лишь ребенком, — проговорил Фелан, живо заинтересованный. — Как…
— Как я узнал? — проговорил Бердсмор презрительно, хотя продолжал улыбаться. — Некоторые чувствуют такие вещи.
Эш смотрел на высокого человека, обдумывая сказанные им слова.
— Вы? — До него наконец дошло. — Вы — Локвуд?
— Присмотритесь получше, Дэвид, — сказал Фелан — Разве не видно сходства? Глаза, скос лба. Разве он не напоминает самого Эдмунда Локвуда? Одному Богу известно, какие случайности рождения привели его в этот мир.
— Не случайности, друг мой. — Всякие следы насмешки улетучились из голоса Бердсмора. — Неужели вы удивились бы, если бы узнали, что половая активность мужской части нашего семейства — не считая определенных склонностей — не ограничивалась пределами собственной спальни? А вы не задумались, почему такого человека, как я, — богатого и ценящего то, что остальное общество может считать излишествами, — привлекло это убогое местечко, Слит?
— Я с удовольствием вас послушаю, — сухо проговорил Фелан.
— Несомненно. Впрочем, мне представляется, что вся эта бессмысленная болтовня имеет для вас одну цель — выиграть время. Зачем оно вам — этого я не могу представить. Возможно, вы ожидаете, что меня вдруг одолеют угрызения совести — нечто вроде того, что постигло моего отдаленного родственника, падшего священнослужителя, — и я брошу ружье и попрошу у всех вас прощения. Или надеетесь, что мое внимание ослабнет, и я предоставлю этому придурку, — он указал на Эша, — возможность напасть на меня. Может быть, мне покалечить его? — Он прицелился Эшу в ногу. — М-м-м? И у нас всех будет возможность побеседовать, не беспокоясь, что какой-нибудь герой прервет наш разговор.
— А его стоны нас не отвлекут? — Несмотря на страх, явные следы которого читались на лице Эша, Фелан выдержал непринужденный тон.
— Ха! Резонно. Тогда, может быть, избавиться от него окончательно? Нет, пожалуй, не стоит. Грейс устроит истерику. Что ж, тогда встаньте на колени, мистер Эш. Пока достаточно этого.
— Сделайте, как он говорит, Дэвид, — по-прежнему непринужденным тоном посоветовал Фелан.
Эш неохотно опустился на колени. Но при этом еще чуть-чуть двинулся вперед.
Фелан приподнял свои серебристые брови:
— Ну, кажется, вы собирались намекнуть нам на вашу связь с семейством ’Локвудов. Который же из них завел на стороне ребенка, ставшего вашим прародителем?
Бердсмору словно доставило удовольствие ответить:
— Не кто иной, как Себастьян. Весьма известный — нет-нет, надо сказать, печально известный — в свое время.
— Ах да. Как-никак член Клуба адского пламени.
— Член? Ничуть не бывало. Преподобный сказал бы вам, если бы мог говорить. Себастьян Локвуд был учредителем. Клуба адского пламени, а сэр Френсис Дэшвуд, которому всегда приписывали эту честь — или вину, — был всего лишь одним из его последователей. И позвольте добавить — никто ни в те времена, ни в нынешние не знал истинного размаха его деятельности, но, надеюсь, хотя бы вы теперь имеете о ней представление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
